Транзиториум в философии

 

Транзиториум в философии

1. Онтология

1.1 Объект

Предмет философии имеет свою специфику. Он с необходимостью должен отличаться от предметов частных наук. Это значит, что он не может быть взят или выделен из какой-либо практической деятельности, но происходит, прежде всего, из сферы мышления человека.

Рассмотрение предмета философии также должно отличаться от способов рассмотрения частных наук. Если частные науки берут свои инструменты и способы из практики, которая включает в себя всё наличное бытие человека, в том числе и мыслительные процессы, то философия обладает только мышлением.

Но в случае философии мышление само не может быть положено раньше предмета философии, так как для неё процесс мышления не есть какая-то сторонняя практика, где все правила уже окончательно определены и служат объективным методом рассмотрения, критерием нахождения истины. Мышление должно само быть исследовано и развёрнуто в процессе рассмотрения предмета философии, иначе это будет уже не философия, а её историческое изложение, разговор о путях и способах получения правил философствования в их исторической ретроспективе.

Конечно, существуют традиции философствования, освящённые именами знаменитых и весьма красноречивых философов, прославивших философию своими титаническими трудами. Но главная трудность философии и, в то же время, её отличительная особенность заключается в том, что философские системы творят не коллективы, не академии, а конкретные люди, со своими слабостями и заблуждениями, а академии в свою очередь эти заблуждения повторяют и культивируют. Поэтому рассмотрение предмета философии должно быть адекватным развёртыванию самой философии, её творению с нуля, из ничего и наполняться позитивным содержанием в процессе самого философствования. Также и мышление должно составлять неотъемлемую сторону такого процесса развёртывания предмета философии, постепенно проявляя себя, реализуя свою сущность по глубинным законам реальности, а не слепо следуя уже кем-то придуманным инструкциям.

Кроме того, само философское рассмотрение должно осуществляться последовательно, то есть, не забегая вперёд и не сваливая в одну кучу всё, что будет рассматриваться в своё время. Здесь тем более не стоит следовать примерам отживших доктрин, традициям написания философских эссе.

В философии неприменимы описательные или объяснительные способы философствования. Всё, что требуется, чтобы начать рассмотрение, так это задать уместный вопрос. В данном исследовании предмет философии рассматривается в трёх разных аспектах. И первый из них есть самый общий. Поэтому вначале можно задать и самый общий вопрос - что есть предмет философии? Что можно сказать о нём, кроме того, что он возможен?

Поскольку предмет философии должен быть назван, указан, выделен через понятие, в котором будут отражены его специфические черты, то определение в понятии его специфических черт и будет ответом на вопрос, обозначенный выше.

Прежде всего, следует отметить, что любое конкретное понятие с необходимостью отражает знание о каком-то конкретном бытии, которое подпадает под рассмотрение любой частной науки, но только не философии. Это значит, что предмет философии не может иметь никаких конкретных свойств и признаков, о нём нельзя сказать ничего определённого, кроме того, что он есть. Понятие о нём, в таком случае, будет просто знанием о бытии, лишённым всех своих специфических черт. Но о бытии в его чистом виде философия не может сказать ничего определённого.

Всё дело в том, что сама логика как логика высказываний препятствует реализации в философии знания о бытии в его чистом виде. Она не выносит существования тавтологических определений. Знание о предмете не может быть просто знанием о предмете. Либо знание о бытии есть знание об определённом бытии, либо это есть знание ни о чём, а такого знания не существует.

Но философия вправе положить знание о своём предмете внутри него самого, как бы странно это ни звучало по отношению к его всеобщности, где представления о внешнем и внутреннем не имеют смысла. Движение мысли вперёд будет возможно, если философия положит в рамках своего предмета знание как различение бытия им самим внутри себя самого, которое в то же время не будет отрицать, разрушать его единства, тождественности самому себе. Здесь будет уместно сказать, что в этом случае понятие бытия тождественно самому бытию, потому что является, по сути, чистым знанием о бытии. Оно не может от него отличаться, потому что не содержит никакого конкретного знания о нём, но, с другой стороны, оно будет являться самим знанием бытия о самом себе, то есть полагать в нём различение.

Полученное нами первоначальное знание о бытии мало что добавляет вообще к философскому знанию, потому что оно, по сути, формально и условно, но здесь нельзя ставить вопрос, насколько логическая конструкция «бытие есть понятие бытия» соответствует реальности, потому что такой реальности не существует или, лучше сказать, такая реальность есть нечто ускользающее от восприятия, как некий неуловимый фантом, когда человек пытается ощутить уже не какое-то самостоятельное наличное бытие, а само ощущение, не имеющее никакой чувственной, сенсорной ассоциированности. Такое ощущение будет иметь все признаки абстрактного понятия, которое невозможно ощутить, но можно только помыслить. И вот это первое смутное ощущение самого первоначального бытия и будет тем понятием бытия о себе самом, с которого должна начинаться философия. Но такой сложный, субъективный комплекс переживаний невозможно передать адекватно средствами логики. Поэтому философия вынуждена довольствоваться шкалой приближений, из которых первым и будет вышеназванная логическая конструкция.

1.2 Различение

В русском языке слово «развернуть» имеет несколько значений - оно означает не только процесс раскрытия чего-либо в плане выявления его содержания, но и поворот чего-либо в противоположную сторону. Так и здесь, при всём уважении к классике философии, сама логика развёртывания предмета философии подсказывает необходимость пересмотра философского наследия и разворота многих его ключевых положений на 180 градусов. Если классик философии утверждал тождественность бытия и понятия о нём, обосновывая это одинаковым отсутствием опосредствования, то, согласно логике развёртывания бытия, само полагание понятия бытия о бытии в его чистом виде уже есть акт опосредствования. Такое действие полагает понятие бытия как знание бытия о самом себе, то есть наполнение знания определённым содержанием, побуждение сознания к генерации такого знания на грани между очевидностью сущего в его стандартных бытийных проявлениях и отсутствием таковой. Здесь не обойтись простым жонглированием словами, здесь приходится задействовать воображение, которое есть такой же необходимый элемент мышления, как и логика. Человек не машина, его сознание с необходимостью добавляет к любому знанию сугубо индивидуальные переживания, которые и придают понятию бытия опосредствование. Поэтому знание бытия о самом себе, понятие бытия о бытии в его чистом виде есть, в конечном счёте, полагание в бытии различения, которое отличается от тождества тем, что это уже не простое, формальное действие, а живая осцилляция сознания между бытием и знанием о нём.

Дальнейшее развёртывание предмета философии и самой философии в целом предполагает нахождение различения уже в самом понятии бытия, то есть определение понятия бытия в соответствии с нормами логики высказываний. А это значит, чтобы определить данное понятие, необходимо, прежде всего, найти, положить, сконструировать для него родовое понятие, в которое оно входило бы как видовое. Такое понятие должно будет охватывать, включать в себя все классы понятий, в том числе и понятие бытия, как свои виды.

Но для понятия бытия уже не может быть рода более общего, чем само бытие, так как оно не обладает никакими видовыми признаками, но само выдвигает единственное необходимое условие, которое подчиняет все другие, то есть условие существования. Бытие само в этом случае будет родом для всех вещей, о которых могут существовать понятия.

В самом деле, бытие как всеобщий род не может быть сведено к какому-либо виду в силу своей всеобщности. Но также в силу той же самой всеобщности оно не может служить родом для собственного понятия, которое нуждается в определении через род более общий, чем само бытие, а это нелепо, как говаривал один древний философ.

Тем не менее, любое понятие может быть определено также и через своё дополнение, то есть понятие, которое противоположно ему, вместе с которым оно в состоянии исчерпать весь объём понятия, являющегося для них родовым.

Понятию бытия не может противостоять ни один из классов философских понятий, поскольку оно само является для них родовым, поэтому понятие бытия можно определить только через понятие того, что лежит вне бытия, а не внутри. Отсюда вполне возможно определение понятия бытия через отрицание всего бытия в целом, то есть через понятие небытия, через понятие того, что не существует, о чём даже не может существовать мысли, потому что каждая конкретная мысль есть мысль о чём-то, знание о чём-то конкретном, существующем, пусть даже и в воображении.

В этом случае небытие полагает для понятия бытия возможность разложения на составляющие его элементы, не нарушая при этом единства, даёт возможность бытию стать конкретным, не лишая его при этом своей всеобщности. Небытие способствует его распаду, потому что делит его пополам, являясь для понятия бытия чистым дополнением. Оно должно быть положено как понятие ни о чём, как чистое отрицание только тогда, когда положено утверждение, но не раньше.

В то же время уже само небытие будет родом для любого конкретного бытия, в том числе и понятия о нём, потому что изначально противопоставлено любому конкретному признаку. В условиях неопределённости бытие возникает из небытия вместе с понятием о самом себе как утверждение собственной полноценности без всякого предварительного обоснования, так как оно в силу своей всеобщности не нуждается в обосновании кем-либо, в том числе и философией.

Таким образом, бытие, только отступая от своей всеобщности в акте различения со своим понятием и распадаясь на части, становиться самим собой. И, чем более сомнительно его существование, тем более оно может иметь место.

1.3 Вещь

О небытии в своё время философами сказано немало, но для данного исследования это будет такой же преходящий момент, как и любой другой в рамках развёртывания предмета философии. Для философии гораздо важнее и интереснее понять - как можно небытие трансформировать или, во всяком случае, указать путь для такой трансформации, чтобы затем можно было не просто о чём-то мычать или тыкать пальцем в пустоту, а говорить связно и вразумительно о реально существующем вне человека и для человека.

Небытие как среда и фон возникновения бытия, как его начало, есть в то же время и его конец. В рамках небытия бытие либо не успевает приобрести конкретные, определённые формы и застывает в своей неопределённости, либо утрачивает свою конкретность и возвращается в состояние всеобщности. Также и мысль, будучи жёстко привязанная к своему предмету, рождённая в его недрах, рискует тут же угаснуть вместе с ним, как искра во тьме, не нашедшая достаточного материала для воспламенения.

Чтобы зафиксировать этот момент и придать тем самым бытию конкретность, необходимо определить понятие такого бытия, выделить конкретное бытие из бытия в чистом виде. Данное бытие уже не должно будет включать в себя никаких подчинённых частей и элементов, то есть должно будет являться вещью, целостным бытием, элементом бытия в чистом виде как целого.

Однако, философия не может задать ни одного понятия, которое относилось бы к бытию как к вещи, потому что любое понятие в своей нисходящей иерархии будет являться классом для ещё более узких классов понятий как своих видов. По логике получается, что для того, чтобы положить вещь, надо прежде положить элементы, которые её составляют, и так далее вниз в неопределённость, о которой философия вообще не может сказать ничего, что можно было бы подвести под какое-либо понятие.

Таким образом, вещь в том смысле, в каком её понимает традиционная философия, просто невозможно определить, зафиксировать в понятии, потому что любое понятие будет уже понятием не о вещи, а о бытии более общем, чем вещь, то есть о таком бытии, которое не может быть тождественным бытию вещи в силу абстрактности самого понятия о нём.

Вещь как конкретное целостное бытие реализует себя лишь в том случае, когда она становится тождественным самому понятию о ней, то есть реализует себя в конкретном понятии о самой себе. А такое понятие может положить лишь такое бытие, которое само в свою очередь должно быть тождественным самому себе, то есть быть конкретным.

Единственное конкретное бытие, которое философия может положить в бытии, есть субъект, есть сам человек, который даёт определения бытию конкретных вещей, в том числе и самому себе. Далее понятие субъекта не разлагается на составляющие либо разлагается с утратой самого субъекта. Это значит, что человек, отдающий себе отчёт в том, что он в состоянии давать вещам определения, в состоянии конструировать понятия о них, в том числе и о самом себе, и есть конкретное бытие, то есть субъект, прокладывающий себе во тьме дорогу к знанию, есть пламя, освещающее тьму небытия, а вещь есть, в свою очередь, конкретное бытие, которое субъект полагает в бытии среди других вещей как самостоятельное бытие, но лишённое тождественности, присущей субъекту, который лишь благодаря именно такой процедуре как определение бытия вещей в понятиях сам снимает тождественность самому себе и реализует, таким образом, своё собственное бытие.

Субъект как самостоятельное конкретное бытие не может быть положен откуда-то извне. Он является себе самому вместе с мыслью о себе самом, что он есть, существует и полностью функционален, совершенно свободно, без всяких условий и обоснований, иначе это будет уже не субъект, а некая возможность существования, о котором можно договориться между собой группе субъектов - к какому классу понятий можно отнести понятие о нём.

Дать определение самому себе как субъекту может только он сам, но лишь в том случае, если он признаёт право на бытие любой другой вещи, в том числе и способность других субъектов к такому же самоопределению, к разграничению собственного бытия с остальным бытием как его продолжением. Поэтому способность субъекта к самоопределению есть первейшее условие существования самой философии вообще и главное обоснование её необходимости.

2. Гносеология

2.1 Творчество

Мир вещей, окружающий человека по умолчанию, по молчаливой договоренности между субъектами, объективен и функционирует сам по себе, но на деле существует только для человека и в его интересах. Каждая отдельная вещь имеет смысл для человека лишь до тех пор, пока в ней есть текущая нужда, необходимость. А субъект познаёт в вещи лишь то, что сам в неё и вкладывает посредством собственного воображения. Поэтому глупо было бы утверждать, что за явлением может скрываться ещё какая-то таинственная и неуловимая вещь-в-себе, которая, якобы, составляет глубинную суть вещи. Сам субъект этой сутью и является.

Субъект творит вещи сообразно своим собственным понятиям, сконструированным, заточенным под его нужды. Однако, субъект не может создать что-то из ничего, он вынужден разрушить бытие, которое выработало свой ресурс, и из его элементов генерирует новую реальность согласно заранее продуманному плану. Кроме того, субъект создаёт вещи как для собственного удобства, так и для неудобства других субъектов, для их уничтожения. И так до бесконечности.

Отсюда непонятно, что происходит с миром вещей-то ли он возникает, то ли разрушается. Здесь философии самое место разобраться - что вещи объединяет и не может быть разрушимо, а значит, создано ни при каких обстоятельствах независимо от бытия понятий о вещах, что могло бы служить субстанцией как основой однородности бытия вещей.

В своё время философия выдвинула в качестве такой основы материю (по-английски «matter» - вещество). Однако, с развитием науки было открыто поле и материей стали именовать нечто третье, что не сводилось бы ни к полю, ни к веществу. Критики концепции поспешили заключить - «материя исчезла». Но классик философии остроумно парировал - «Исчезла не материя, а исчез тот предел, до которого мы её знали».

В самом деле, предела познанию не существует. Но что человек познаёт на самом деле, мы уже знаем. В попытках разложить бытие на кирпичики, а потом вновь собрать из них нечто новое, философия обнаруживает, что вот этот род кирпичиков, элементов субстанции годится только для того, чтобы собрать именно вот эту конкретную вещь, а для другой вещи требуется и другой набор кирпичиков, другая субстанция. А каждый элемент субстанции, каждый кирпичик сам в свою очередь состоит из собственного набора однородных элементов.

Таким образом, выделить субстанцию для всего мира вещей человек не может, не впадая при этом в круговорот многообразных бытийных форм, которые он сам же и полагает в качестве составных элементов друг друга. Поэтому любая субстанция условна и локальна, она может иметь место лишь в силу заинтересованности в этом субъекта в процессе преобразования вещи в некое новое бытие.

Человеческая логика не может допустить, что само изменение и есть единственное, что сохраняет постоянство в вещах. Вещи потому и существуют, что перетекают друг в друга, из одного состояния в другое, постоянно обновляя себя, с помощью субъекта или без него. Ни одна вещь не может служить элементом субстанции для всего мира вещей, не утратив своей идентичности, но именно в процессе изменения, преобразования такой идентичности в нечто отличное от самой вещи, на самом переломе при переходе из одного бытия в другое и проявляется однородность всего бытия вещей в целом и каждой вещи в отдельности. А такой переход есть симметрия, то есть единство частей, которые диаметрально противоположны друг другу, но которые взаимно дополняют друг друга до целого. Симметрия полностью исчерпывает бытие вещи и задаёт ему пульсацию, ритм, движение, полагая созидание и разрушение как единый процесс изменения.

Отсюда следует, что бытие мира вещей не может быть застывшим, определённым раз и навсегда в неких жёстких категорических суждениях. Чтобы являться бытием в своих конкретных проявлениях, оно вынуждено претерпевать изменения, постоянно становиться самим собой, подтверждать свой бытийный статус, переходя от одной своей идентичности к другой.

2.2 Практика

Конечно, даже симметрия должна быть сама для себя симметрична, чтобы исчерпать себя до целого. Поэтому не существует симметрии без асимметрии, которая уже в свою очередь по понятной причине не может быть настолько универсальна, чтобы реализовать себя, как её собственная противоположность. Симметрия как универсальный феномен обнаруживает себя также и в знании о вещах, но уже, в основном, в качестве дополнения к своей противоположности.

Знание о вещах, о способах их фабрикации и функционирования, будучи тщательно взвешенным и отобранным, тем не менее, неизбежно что-то теряет в себе при его передаче от одного субъекта к другому. Человек в силу своего богатого воображения с необходимостью добавляет к полученному знанию некоторую долю фантазии, которая может быть расценена как недопонимание, а то и как намеренное искажение, если постараться найти к этому подходящий повод. Понятие о табуретке для одного человека будет совершенно другим для другого, себе подобного, - обогащённым, а значит, замутнённым различного рода ассоциациями и переживаниями.

Таким образом, знание также изменяется в процессе его усвоения субъектом, но при этом оно утрачивает значительную долю своей идентичности, оно мутирует в свою противоположность - в незнание, в нечто асимметричное и бесполезное для человека как субъекта познания.

Философия давно уже выработала ответ на вопрос - каким образом человек может обеспечить однородность знания в процессе его передачи от субъекта к субъекту, то есть как может познать вещь другой субъект, выделить её из бытия аналогичным образом. Философская традиция полагает в качестве критерия истины практику. Однако, практика оправдывает себя как единственно надёжный критерий истинности только в том случае, если субъект фабрикует нечто не сложнее табуретки. Но чем многослойнее проект, само знание о вещи, тем больше погрешностей вкрадывается в ожидаемый результат, который может быть совершенно неадекватным затраченным усилиям. Поэтому практика, в определённом смысле, может выступать и как критерий ложности.

Достижение предельной точности при воспроизводстве знания на практике в вещах и процессах невозможно до тех пор, пока субъект имеет дело с самими этими вещами и процессами, с их конкретными характеристиками. Дело в том, что субъект не в состоянии учесть всего множества факторов, которые участвуют в процессе фабрикации вещи и влияют на него. При усложнении эксперимента даже самый ничтожный фактор может исказить конечный результат до неузнаваемости.

Однородность знания, а значит, его устойчивость к мутациям, к непроизвольным изменениям заключается в его крайней унификации, когда уже ничто в знании не указывает на сами вещи, а только на отношения между ними. Основой такой однородности в знании может служить только то, к чему нельзя примыслить ничего конкретного, ничего ассоциированного с вещами как реальными, так и воображаемыми, а именно число. Полностью же исчерпывает однородность знания двоичный код, то есть сочетание единицы и нуля как её отсутствия.

Современные вычислительные мощности позволяют оцифровать знание любой сложности и на его основе смоделировать любой процесс, реальный или возможный, в том числе и процесс мышления, делая знание, таким образом, достоянием каждого субъекта во всей его полноте и целостности.

2.3 Эволюция

вещь бытие транзиториум знание

В наше время, благодаря распространению компьютерных технологий и сетей, практически любая информация становится легко доступной, но количество информации, обрушивающейся на человека со всех сторон в современном мире, поражает воображение и весьма удручает. Поскольку возможности самого человека как субъекта познания переработать и усвоить такие массивы данных оказываются весьма ограниченными, большая часть знания утрачивает для него реальный смысл. Актуальным для субъекта в основном остаётся только такое знание, которое относится непосредственно к его собственному бытию и к его месту среди бытия других субъектов. Субъект кровно заинтересован в этом знании и философия охотно идёт ему навстречу, пытаясь помочь ему разобраться, чтобы оправдать перед ним необходимость своего существования.

Надо думать, что бытие субъекта является для него самого более достоверным и очевидным, чем бытие любого другого субъекта познания. Пока субъект способен сам положить своё бытие, он существует. В отношении других субъектов он в этом не уверен, так как эта его способность на них не распространяется и ограничивается только его собственным бытием. Тем не менее, он догадывается, что и другие субъекты могут обладать таким даром. Чтобы удостовериться в том, что все субъекты схожи в способности аналогичным образом полагать своё бытие, субъект в праве задать вопрос - в чём заключается однородность бытия самих субъектов, какова основа принадлежности их к своему роду, основа субъективности.

Традиционная философия полагает однородность субъектов в сознании, в одинаковой способности отражать окружающий мир, в том числе и самого себя, которая в каждом отдельном случае наделяет субъекта уникальностью. И эта способность есть, прежде всего, продукт развития материи, развития форм сознания от низших к высшим, самой развитой из которых является сознание человека.

Такая концепция, которая на протяжении веков добросовестно грела самолюбие философов, позволяя им возвыситься над своим стеснённым академическим существованием, сегодня в свете новейших научных данных уже сама не может адекватно отражать реальность, запутывая вопрос ещё больше. Проблема состоит в том, что один субъект или кучка субъектов по взаимной договорённости однажды вполне может посчитать себя сознательнее других субъектов, приравняв их к живым существам с низшими формами сознания. А если себя посчитает образцом сознательности искусственный интеллект, то вообще каюк. Сознание может, таким образом, не только объединять людей по признаку сознательности, но и разъединять их, сталкивать лбами, противопоставлять их друг другу, разделяя их по признаку несознательности.

Таким образом, философия, постулируя уникальность как основу однородной природы субъектов, приходит к её противоположности - к однообразию малосознательных субъектных форм и противопоставлению их какому-то произвольно взятому виртуальному образцу высокоосознанного существования.

Однородность субъектов состоит не в их равной уникальности, а в их родовом сходстве, в наследовании одинаковых родовых признаков, закодированных эволюцией живых существ через ДНК, в том, что каждый субъект обладает одинаковым генетическим кодом, передающимся по наследству из поколения в поколение. И мутация биологического материала может быть минимальной, но вполне достаточной для обеспечения уникальности, которая также записана, запрограммирована в ДНК.

Субъекту не требуется уникальность в чистом виде, иначе он рискует её утратить, посчитав себя за образец. Он обретает себя, только отступив от своей идентичности к тождеству, к сходству. Его идентичность заключается в постоянном становлении, в достижении и сохранении сходства с другими субъектами, которого он не в силах обрести, откуда его постоянно выталкивает. Ни один субъект не хотел бы считать себя неполноценным, то есть хуже, ниже по статусу, чем другие субъекты, бытием, сравнимым с мусором. Но быть равным с другими ему вполне по силам.

3. Диалектика

3.1 Истина

Пытливый философский ум в поисках знания, независимого от чьего-либо мнения, не желающий повторять избитые, банальные истины или чьи-то путаные умозрительные построения, пытающийся мыслить самостоятельно, сталкивается, тем не менее, с тем фактом, что любое его заявление также может быть оспорено и подвергнуто осуждению как лживое, вводящее в заблуждение. Причём, мотивы такой оголтелой оппозиции бывают совершенно разные - от элементарного недопонимания и зависти до желания повредничать. Поэтому, как правило, философ вынужден разрабатывать свои идеи в обстановке одиночества и аскетизма, постоянно оглядываясь на тех, кто потенциально не готов адекватно воспринять эти идеи.

Однако, сколько бы честные попытки установить истину в последней инстанции не предпринимал философ, он никуда не может деться от противоречия, так как на любое мнение всегда найдётся сомнение, любому утверждению всегда можно противопоставить отрицание, поэтому, решая одно противоречие, философ с неизбежностью впадает в другое, ещё более трудноразрешимое и так далее, пока не состарится. Именно по этой причине философия и не может до сих пор назвать мыслителя, который бы полностью исчерпал системой своих взглядов философское знание и поставил бы на нём точку.

Философ всё же не поэт, он оперирует чётко очерченными философскими категориями, поэтому он, прежде чем заявлять претензию на оригинальность своей философской позиции, обязан задать себе прямой и честный вопрос - как разрешить противоречивость знания и возможно ли её вообще преодолеть, а если можно, то что может получиться в результате?

В своё время, будучи не в силах разрешить своё главное противоречие - дуализм между сферой интеллекта, человеческого сознания, полагающего для вещей понятия, и самим бытием вещей, философия выбрала в качестве основы системы философии сознание, абсолютный дух, а бытие вещей положила производным. Главное достоинство классической философии в том, что она выработала для последующих поколений философов мощный понятийный аппарат, поскольку именно слово и его смысловое наполнение представляло для классики основной интерес. Но это же явилось для неё и главным недостатком, потому что классическая философия так и не выбралась за пределы единства бытия и понятия о нём, за пределы целого. Она не смогла положить разделения бытия на вещи, оставив единственно разделение на понятия во всей их всеобъемлющей противоречивости.

Материалистическая философия появилась как реакция на трудности классики. Именно материализм выделил противоречие между духом и бытием как основное в философском знании и решил его в пользу бытия, в пользу того, что вещи уже существуют в готовом виде, а сознание условно, производно от них. Понятия - как и вещи, также реальны и объективны. Всё принадлежит реальности, различённой внутри себя на отдельные вещи. Всё множественное, противоречия нет. Казалось бы, всё хорошо, так и должно быть. Но целое уже распалось, оно также исчезло, не смогло сохранить себя в понятиях. Сам момент разрешения противоречия оказался выброшенным за ненадобностью насильственным путём. Бытие рассыпалось на отдельные вещи, как мешок с крупой, лишённый горловины, о целостности которого не осталось ни одного вразумительного понятия. В конце концов, материализм как мировоззрение, также глубоко противоречивое и одностороннее, не избежал участи учений ему предшествовавших и стал историей, выродившись в некое аморфное, эклектичное собрание цитат из классиков философии и многочисленных учебников университетских учёных, перепевающих друг друга на разные голоса.

Ни одно из философских мировоззрений не в состоянии преодолеть дуализма бытия и понятия о нём, потому что все подходы к этой проблеме односторонни и противоречивы, так как привязаны либо к целостности бытия, либо к его множественности, акцентируют в философском знании либо одно, либо другое. Единственное в чём сходятся идеализм и материализм, так только в том, что они одинаково признают противоречивость мышления, то, что сама эта противоречивость фатальна, так как реально ничем не устранима, никакими логическими ухищрениями. Сознание человека может помыслить истину исключительно двояко, противоречиво, выбирая какую-то одну из сторон противоречия, но опуская из виду другую. И такое затруднение связано, прежде всего, с логикой высказываний, с её неадекватностью логике самого мышления. Традиционная философия не мыслит себе других способов и правил мышления, кроме тех, которые использует формальная логика. Но эти правила отражают, прежде всего, структуру речи человека, в которой одно, истинное высказывание всегда противопоставлено другому - ложному. И середины быть не может, не должно быть в принципе, просто не предусмотрено. Недаром сказано поэтом - мысль изречённая есть ложь.

Но мысль неизречённая, которая пребывает в своей стихии, в мозгу человека, не связана с речью или, лучше сказать, связана с нею косвенным образом. Человек мыслит не только словами и не столько ими, но также посредством ощущений, ассоциаций и переживаний, то есть при помощи подсознания. Кроме правил, которые регулируют человеческую речь, делая её связной и вразумительной, существует также интуиция, и тем она более развита, чем крепче сознание человека дружит с его же подсознанием, чем богаче напитано само подсознание живыми жизненными впечатлениями и сильными контрастными переживаниями.

Структура мышления включает в себя как формальную логику (логику высказываний), так и чувственные ассоциации. Истинно философское мышление синтезирует обе эти крайности в едином акте, который не умаляет ни одной из сторон его составляющих. Таким образом, истина заключается не в утверждении и не в отрицании, а где-то между ними. Отсюда следует, что истины не существует, а есть только приближение к ней. Чем ближе к истине, тем дальше от неё, и, чем дальше от истины, тем ближе к ней. Истину невозможно зафиксировать, ткнуть в неё пальцем. Вот только что она была здесь, но уже упорхнула на другую ветку. Поэтому нельзя приблизиться к истине, не отступив от неё, не оттолкнув её от себя, не совершив при этом ошибки.

Сложно найти мыслителя, который бы не пережил в своей творческой работе вспышки неожиданного просветления, когда после долгих поисков ответа на мучивший его вопрос ему вдруг открывается знание во всей его полноте и целостности. Но, к сожаленью, такие радостные мгновенья длятся недолго, ровно столько, сколько требуется, чтобы выразить такое знание в более-менее адекватной форме человеческой речи, после чего наступает отрезвление и затяжной похмельный синдром, осознание ущербности синтезированного знания в силу несовершенства языка, на котором оно было выражено.

3.2 Понятие

Мысль человека о предмете, законченная и полностью исчерпывающая знание о нём, тем не менее, не может оставаться вечно в неизменном состоянии и рано или поздно встречается с сомнением, с той своей противоположностью, которая сопровождает, преследует любую мысль человека, какая бы она ни была правильная и совершенная. Именно таким образом сознание непроизвольно трансформирует синтез в ряд следующих друг за другом мыслей, которые взаимно отрицают друг друга как тезис и антитезис. Поэтому любой синтез условен и относителен, так как представляет собой лишь временное единство с антитезисом и является, по сути, тезисом для своей противоположности. Смертельно устав от пребывания в состоянии подобной раздвоенности, сознание в конечном счёте задаётся вопросом - как же уравновесить тезис и антитезис? Как определить, когда они составляют единство, как помыслить их в единстве?

Традиционно философия полагает в качестве единства тезиса и антитезиса понятие, когда философ стремится отразить в одном понятии всё богатство своей мысли о бытии, в том числе и о бытии самой мысли, когда он пытается дать развёрнутое определение такого понятия, учитывая все стороны и нюансы предмета, который он отражает. По идее, после такого всеобъемлющего рассмотрения уже не должно оставаться ничего, что могло бы послужить горючим материалом для сомнения, для желания покопаться в предмете, чтобы отыскать ещё какую-то неизвестную, скрытую от сознания тёмную сторону.

Но таким мечтам, к сожаленью, не суждено сбыться. Философия упускает из виду, что степень единства понятия может зависеть от того, относительного чего выделяется само понятие, требующее определения. Если оно выделяется относительно бытия самих понятий, оно с неизбежностью погружается в бурлящее море противоположностей, яростно борющихся друг с другом, откуда невозможно выбраться и ступить на твёрдый берег бытия вещей без посторонней помощи. Если оно выделяется относительно бытия вещей и их свойств и признаков, то понятие ничем не сможет отличаться от самих вещей, оно будет оставаться единым, лишённым какого-то внутреннего различения.

Всё дело в том, что сами понятия единства и борьбы относительны. Не существует в чистом виде ни того, ни другого. Само понятие, в зависимости от того, как относится к нему сознание, может быть как единым - снаружи, со стороны, как вещь, так и односторонним, ущербным, требующим своего дополнения в качестве сомнения, то есть как собственно понятие. Сознание потому и путается в трёх соснах, что там, где есть единство противоположностей, оно мыслит борьбу, а где наличествует борьба, там оно полагает единство.

Для того, чтобы уравновесить противоположности в едином мыслительном акте, сознанию необходимо найти такой ориентир, который был бы нейтральным как по отношению к единству противоположностей, так и по отношению к любому их противостоянию. Понятно, что это не будет ни вещь, ни понятие, а нечто такое, что их объединяет, задаёт единство уже для самих единства и борьбы. Но таким ориентиром может быть только сама мысль, потому что она вправе выбрать в качестве ориентира саму себя, не обращаясь ни к каким сторонним подпоркам и заимствованиям.

Человеческая мысль приобретает невероятную гибкость, когда сознание начинает чётко различать, в отношении каких противоположностей протекает некий данный мыслительный процесс. Если по отношению к понятиям, то она полагает себя вторичной, производной, противостоящей им в качестве сомнения и постоянно сомневающейся в себе самой, если по отношению к вещам, где противоположности слиты воедино, то мысль полагает себя первичной, единой, обладающей чисто условным, эмоциональным различением.

Такой подход является диалектическим. Чтобы его реализовать, философии совсем необязательно отказываться от устаревшего философского наследия. Как идеализм, так и материализм, оба эти учения решали свои специфические научные задачи. Для работы с понятиями, для их конструирования сознание вполне может опираться на стандарты, выработанные идеализмом. Для работы с вещами, для их фабрикации не требуется никакой мистики, достаточно мыслить трезво, материалистически.

Диалектика есть наука мыслить противоположностями, есть понимание того, что всё в мире двойственно. Структура объекта и структура сознания различны, так как в мире вещей противоположности находятся в единстве, а борьбу вносит сознание. Но сходство между ними состоит в дуальности, в наличии парности, когда противоположности противостоят друг другу, но не утрачивают при этом единства, когда они дополняют друг друга, даже если друг друга взаимно отрицают. Поэтому, чтобы научиться мыслить эффективно, естественно, независимо, сознанию придётся научиться мыслить парами, взаимодействием противоположностей, то сплавляя их в единстве, то разводя в стороны в зависимости от условий и сопутствующих обстоятельств. При этом равновесие, единство противоположностей не всегда может находиться между ними, но может сдвигаться по отношению к краям и даже совпадать с одной из противоположностей, и тогда другая будет воплощать борьбу, её крайнее проявление.

Если говорить образно, диалектика своими приёмами напоминает ремесло портного, который режет и клеит, кроит и сшивает. Здесь нет никакого волшебства. Достаточно как следует покопаться в собственном сознании, чтобы найти в нём все законы мироздания, которые всеобъемлющи и в то же время просты. Поэтому все великие научные открытия совершались посредством диалектики или, лучше сказать, посредством диалектически мыслящего сознания.

3.3 Сущность

В своё время диалектика, правда, послужила не столько надёжным инструментом познания, сколько опорой догматизма, надёжным инструментом его защиты, когда апологеты философских и социальных доктрин, претендующих на универсальность, утилизировали диалектику у своих предшественников с единственной целью - вывести свои догматы из под огня справедливой критики, чтобы избежать, таким образом, обвинений в односторонности и намеренном искажении истины. При некоторой тренировке диалектику можно приспособить для обоснования любого бреда, поэтому многие современные философы рассматривают диалектику, как некое дьявольское изобретение, они относятся к ней, как к инструменту манипулирования незрелыми и недалёкими умами, как к средству их запутывания, аналогичному софистике. Сейчас, конечно, демагогией уже никого не обманешь. Пустые обещания больше не внушают доверия. Люди научились судить друг друга по делам и их последствиям. Для полного счастья им осталось научиться судить самих себя.

В сознании человека обитает много разных мыслей, хороших и не очень, мелких и гениальных. С некоторыми человек дружен, от других пытается избавиться, например - от дурных привычек. Иногда мысли вовсе мешают человеку отдохнуть, побыть наедине с самим собой, в обществе своего «я», чтобы прийти к согласию с ним. Мысли человека кружатся в его голове, как стая птиц, но которая из них своя собственная, а которая чужая - вот в чём вопрос.

Обычно люди думают - не стоит заморачиваться, всяких разных идей в мире так много, достаточно выбрать несколько на свой вкус, подобрать то, что подходит человеку, соответствует его внутреннему состоянию, приспособить к нему, и потом жить спокойно согласно этим принципам, как будто они свои и есть. Существуют же идеи, которые регулировали сознание людей на протяжении тысячелетий и которые остаются актуальными до сих пор. Конечно, современная жизнь гораздо сложнее той, о которой можно прочитать в трудах древних авторов, но и по поводу её в наше время существует много советов политиков, социологов, психологов, как жить, не парясь, просто примеров, как можно быть успешным в различных жизненных обстоятельствах, достаточно включить для этого телевизор.

Однако иногда человек обнаруживает, что его мысли вдруг оказываются заимствованными бессознательно из его непосредственного информационного окружения в силу их безотчётной привлекательности как некие новые жизненные ориентиры, нравится это ему или нет. Человек может купить вещь на подъёме ажиотажа вокруг неё, а потом долго думать - зачем она ему была нужна, что за бес его попутал, мог бы вполне прожить и без неё. То же самое может происходить и с идеями. Люди покупаются на бренды, которые внушают публике, что без них человек никак не проживёт, и это уже не просто диалектика, а диалектика продаж, манипулирование человеческой завистью и алчностью, внедрение в сознание человека более глубокое, чем обычная голая демагогия.

Человеком легко управлять по той причине, что логика подражания и заимствования естественна для человека, так как его сознание идёт по пути наименьших усилий, стараясь сберечь психическую энергию для решения повседневных задач, связанных с важнейшими человеческими нуждами. Конечно, легче взять что-то уже готовое, перевязанное ленточкой, чем мучительно вырабатывать своё, ограничивая себя в потребностях. Но, в конце концов, все оказываются друг у друга в плену, запутавшимися в сетях тотальности, пришедшими от многообразия оригинальных идей к его недостатку и даже отсутствию, когда принципов уже нет, а есть только предписания и инструкции, что-то вроде заповедей или обычаев.

Естественно, такие неожиданные открытия заставляют человека тщательно просеивать собственные мысли на предмет их принадлежности его собственному бытию, заставляют спрашивать себя - как же всё-таки отличить свою собственную мысль, принадлежащую только мне, рождённую мной, от чужой, навязанной, наведённой извне? Как предохранить её от искажения? В эпоху перехода от одного мироустройства к другому такая проблема становится особенно актуальной.

Однако, любая мысль становится чужой, как только приобретает черты характерности, поэтому в сознании все мысли так или иначе смешаны, ассоциированы с реальностью, которая существует вне сознания или, наоборот, существует только в воображении, которое может быть обусловлено каким угодно скрытым недружественным влиянием. Поэтому свою собственную мысль сознание может выделить, только ассоциировав её с самим собой, то есть, абстрагируясь, отвлекаясь от любого её конкретного наполнения. И тождество сознания с мыслью появляется вместе со знанием об этом.

Собственная мысль сознания это, прежде всего, мысль сознания о себе самом. Мыслей о сознании не может быть среди других мыслей, потому что это будут мысли о чём угодно, но только не о сознании. Поэтому стандарта, некоего образца единства сознания со своей мыслью не существует, но есть только приближение к нему. Это не значит, что попытки самоидентификации сознания заранее обречены на провал. Самосознание не есть какая-то фиксированная, заданная наперёд сущность, это текучий процесс, где сомнение есть критерий истинности пути, а тождество сознания с самим собой заключается в отступлении от тождества, в понимании того, что тождество может быть достигнуто лишь условно, как нечто ускользающее от мысли, так как человек пытается помыслить уже не какое-то конкретное понятие, а саму мысль, лишённую всякой предметности. Такая мысль будет иметь все признаки самостоятельного наличного бытия, которое невозможно помыслить, но можно только ощутить.

Когда человек думает, анализирует информацию, мысль ни о чём неизбежно примешивается к другим его мыслям в виде сомнения, в виде некоей смутной уверенности в собственной правоте. Человеку достаточно почувствовать, нащупать эту мысль, выделить её из множества других мыслей и научиться ей доверять, чтобы получить над информацией власть, какой у него никогда раньше не было. И тогда человек будет владеть информацией, а не она им.

Любое предвыборное обещание разбивает общество пополам, потому что даётся в интересах какой-то одной социальной группы и ущемляет интересы другой. Дело в том, что способности у людей различаются - одни молоды, активны, готовы пойти на риск, чтобы добиться успеха, а другие нуждаются в защите общества именно от агрессии и эксплуатации со стороны наиболее успешных и беспринципных. Поэтому сейчас как никогда в обществе обостряется борьба двух социальных начал - тех, кто активен и выступает за свободу частной инициативы, за отмену всяких для неё ограничений, и тех, кто выступает за ещё большую социальную поддержку и зарплату, за её увеличение, за социальные гарантии государства. В этом случае можно говорить о кризисе системы, о системном кризисе, который воспроизводит сам себя с завидной настойчивостью и который невозможно преодолеть в одиночку.

В настоящее время мир стоит на распутье - по какому пути двигаться дальше, как уравновесить в обществе оба социальных начала, частное и коллективное, чтобы избежать социальных потрясений, захлестнувших современное общество? Частное начало порождает алчность, агрессию и, как результат, - социальное расслоение, коллективное - порождает иждивенчество и лень, а в конечном счёте ту же самую агрессию, недовольство и мстительность. Исправить ситуацию может только реалистически ориентированное мышление, инертное по отношению к недостаткам как частного начала в обществе, так и коллективного, реально совмещающее в себе достоинства их обоих. А для того, чтобы начать мыслить реалистически, сознанию человека не нужны никакие предписания и заповеди. Достаточно просто понять - те, кто активнее относительно индивида, должны отвечать перед законом, защищающим коллектив, а те, кто пассивнее, нейтральнее индивида, в том числе и государственные чиновники - перед законом, который стоит на его защите.

Таким образом, реальное равноправие в обществе есть, прежде всего, равноправие двух социальных начал - частного и коллективного. Если оно тщательно продумано и законодательно закреплено, то уже некому будет бунтовать и предъявлять претензии к власти и к выборной системе, претензии останутся только к себе - за правовое невежество.

Современному человеку трудно представить себе времена, когда ничего не было, ни коммунальных удобств, ни изобилия продуктов в магазинах, ни мощных средств передвижения, не говоря уже о всевозможной электронике. Человек уже настолько привык к этому, что уже ничто не сможет заставить его отказаться от этих приобретений современной цивилизации. И он будет защищать свои ценности до последнего, если понадобится.

Но, каким бы успешным ни был человек, он всегда будет недоволен своим социальным положением и уровнем достатка. Человек не может не размышлять над тем, насколько достойное вознаграждение он получает за свой труд, и выводы часто зависят от того, сколько он тратит или планирует израсходовать на свои нужды и запросы. К таким размышлениям его подталкивает само развитие цивилизации, когда на свете так много соблазнов, которые откликаются на малейшие прихоти человека, даже ещё не успевшие сформироваться в сознании.

Часто говорят - чем больше ешь, тем больше хочется. Однако, может оказаться, что и всего мира мало, а средства всегда будут ограничены. Поэтому обычно чем больше у человека денег, тем больше их не хватает. Современная цивилизация предоставляет человеку массу возможностей пополнить семейный бюджет, не работая, не ударив для этого и пальцем о палец. В наше время кредитование уже стало обычной практикой, своеобразная индустрия зарабатывания денег на самих деньгах, на их обороте. Кредиты выдаются на условиях возврата, поэтому рано или поздно настаёт момент, когда взятые в долг деньги приходится возвращать, да ещё с немалыми процентами. Но если деньги просто проедены, а заработанных денег нет и не предвидится, то и отдавать получается нечего.

Нынешний мир уже давно живёт в долг. И просроченная задолженность выросла уже настолько, что её невозможно покрыть никакими активами - долги ли это граждан и предприятий или долги целых государств по кредитам, которые были израсходованы на выплаты всевозможных социальных пособий. Можно, конечно, сказать, что кредитование есть своеобразная форма современного рабства. Но те же банки также встают перед страшной перспективой остаться без средств для обеспечения обязательств по вкладам, без денег, которые так опрометчиво были пущены на кредиты кому попало без каких-либо надёжных гарантий возврата. Банки тщательно скрывают это, но правительства ведущих стран осознают ситуацию и пытаются их спасти. Способ всё тот же - нет денег, напечатаем ещё, дадим в долг, опять же без всяких гарантий возврата.

Логика здесь простая. Поскольку деньги есть эквивалент независимости и неограниченных возможностей, то их количество в экономике также не должно быть ничем ограничено, иначе это будет уже не свобода, не демократия, а диктатура, ущемление основного права граждан на самореализацию. И никому нет дела до того, что деньги должны быть, прежде всего, заработаны, чтобы стать реальностью. Таким образом, желание современного человека стать свободным и независимым ввергает его в ещё большую зависимость от кредиторов и заимодавцев, так как свободы никогда не бывает слишком много. Стремление к свободе оборачивается её утратой, и чем больше человек думает о свободе, тем меньше свободы у него остаётся.

Однако человек может быть свободен и без всяких условий, которые предъявляют ему обстоятельства. Для этого достаточно просто представить себя свободным. Ведь для человека самый лучший момент в жизни есть настоящий момент, в котором он пребывает здесь и сейчас. Глупо надеяться, что можно начать жить лучше тогда-то и тогда-то при определённых благоприятных условиях. Такой момент может и не наступить. А жизнь проскочит мимо и не заметишь. И это не чья-то виртуальная, компьютерная жизнь, а собственная, неповторимая, потраченная на бессмысленную гонку за свободой. Свобода начинается там, где кончается заинтересованность в обладании ею. Поэтому человек свободен даже тогда, когда не может шевельнуть и пальцем.

Недаром говорится - красота не в пустыне, а в душе араба. Так и свободы в реальности не существует, она может существовать только в умах людей или отсутствовать, кому как нравится. Человек сам полагает степень своей собственной свободы как соразмерность между желаниями и возможностями для их удовлетворения. Он даже может поделиться ею с другими, если сочтёт, что свободы у него явный переизбыток. И чем больше он загружает себя полезными и добрыми делами, тем больше свободы он привносит в окружающий мир, обменивая её на свободу тех, кто думает точно так же.

Транзиториум в философии 1. Онтология 1.1 Объект Предмет философии имеет свою специ

Больше работ по теме: