Традиции и новаторство в российской классической литературе:Чеховские традиции в литературе хх века

Содержание

Оглавление


Введение 3
Голова 1. Индивидуальности и традиции развития российской литературы 1920-1930-х годов 9
§ 1. 1. Литературная амуниция 1917-1920 годов 9
§ 1. 2. Новаторство в литературном движении 1920 - 1930-х годах 14
§ 1. 3. Ущелье и продолжение способностей литературы 1950-х - 1960-х годов 18
Голова 2. Наследие Чехова в российской литературе 20 века 23
§ 2. 1. Признанный классик в традициях российской литературы 23
§ 2. 2. Революционный нрав творчества Чехова-реалиста 26
§ 2. 3. Схожесть и момент расхождения молодого драматурга 29
Голова 3. Живучесть обычаев Чехова 33
§ 3. 1. Погружаясь в наследие Чехова 33
§ 3. 2. Творения «бытописателя» как еда исторической фантазии 36
§ 3. 3. Корешки нового нигилизма 38
Заключение 41
Перечень литературы 45





Введение

На каждом шаге собственного исторического развития российской литературе доводилось улаживать все новейшие, наиболее трудные трудности. Этак было и в конце XIX в. , когда центр мирового револю¬ционного процесса перемещается в Россию и в нашей стране наступает 3-ий, рабочий период «освободительного движения».
Эту новейшую реальность и необходимо было эстетично «освоить» российской литературе. Новейшую не лишь сообразно заметным для всех событиям и явлениям, однако и сообразно тем трудноуловимым, ещё мрачным, иногда невыносимым духовным действиям, какие происходили в сознании народных масс, в сознании интеллигенция.
Запах этого драматического, переломного времени ощущается в российской литературе уже начиная с 80-х годов XIX в. Ещё длилась литературная активность Салтыкова-Щедрина, Островского, Лескова, Г. Успенского, ещё не произнес собственного крайнего слова Л. Великий писатель земли русской, когда в печати возникли 1-ые творения Чехова и Короленко, а вдогон за ними на литера¬турное поприще выступила целая группа писателей - Бунин, Куприн, Серафимович, Вересаев и др. , а в самом истоке 1890-х го¬дов - Максим Горьковатый. Российские писатели тех лет с особенной ост¬ротой осознают, что этак, как живут в самодержавной Рф, существовать более невозможно, что нужны коренные общественные преображения сообщества.
Вызреванию в Рф революционных, освободительных идей со своей точки зрения содействовала и отечест¬венная беллетристика конца XIX - истока XX в.
К огорчению, в большинстве современных изданий, носящих на¬звание «Российская беллетристика XX века», 2-ая половинка века ос¬вещается приметно меньше, часто с крупными «лакунами», либо по¬рою вообщем игнорируется. Изъятие представляют учебное посо¬бие Н. Л. Лейдермана и М. Н. Липовецкого, состоятельное историко-литера¬турным материалом, осознанным «в теоретическом ключе», и вспомоществование под редакцией Л. П. Кременцова. Вообщем, не вдаваясь в оценку и доскональную характеристику уже имеющихся трудов, подметим, что их присутствие не отменяет последующих розысков в этом направленности.
Один из немаловажных вопросцев, сообразно сей день встающих перед ис¬следователями и педагогами, это неувязка периодизации исто¬рии российской литературы XX в. , в том числе в особенности - крайнего пятидесятилетия.
В современной «Летописи российской литерату¬ры XX века», обхватывающей формирование отечественной литературы с 1890-х сообразно 1990-е годы, разумеется рвение изучить важные внутренние закономерности литературного процесса только века.
При этом выделяются 3 огромных периода, связанных с особенно значи¬мыми общественно-историческими действиями в Рф XX в. :
a. конецХ1Х - 1-ые 2 десятилетия XX в. (1890 - 1920),
b. 1920-е - правило 1950-х годов,
c. середина 1950-х - 1990-е годы.
Может быть, предоставленная периодизация и нуждается ещё в уточнениях, однако в целом, как мне видится, её разрешено взять.
При этом 2-ая половинка века(1950 - 1990-е годы. )стает еще как довольно большущий и непростой период, для которого в основном типично ущелье и продолжение способностей литературы в критериях непростого, со вся¬кого рода препятствиями и отступлениями, хода демократизации об¬щественной жизни опосля погибели И. В. Сталина и разоблачения на XX съезде партии(1956)этак именуемого «культа личности».
В этом протяженном во времени историческом периоде разрешено ус¬ловно отметить 3 шага:
a. с середины 1950-х - по конца 1960-х годов,
b. с истока 1970-хдо середины 1980-х
c. со 2-ой пятидесяти процентов 1980-х по конца века и тысячелетия.
Несомненно, они отмечены раз¬ным нравом, сложностью и неравномерностью развития, хода об¬щественно-литературного процесса.
Направляет на себя интерес особенный динамизм ереломного вре¬мени - конца 1950-х - истока 1960-х годов, оживленность, пробуж¬дение литературных сил в период короткой и не оправдавшей связан¬ных с нею надежд хрущевской «оттепели».
И, против, - замед¬ленность, тормознутость, проявления «идеологии и психологии за¬стоя» в период брежневского правления - со 2-ой пятидесяти процентов 1960-х, а в особенности в конце 1970-х - истоке 1980-х гг. В конце концов, с новейшей силой обозначаются смены и обновление в публичной и духовной жизни и, поэтому, в литературе с середины 1980-х годов.
Никогда ещё человечная мысль не дости¬гала таковых умопомрачительных высот в постижении законов окружа¬ющего решетка, в изобретении технических средств, решительно из¬менивших жизнь людей.
Успехи не лишь науки, техники, однако и художества сулили прогресс и благосостояние. Глянцевитый Седовласый век российской литературы, поразивший множеством и многообразием талантов, оставил глубочайший отпечаток в летописи вселенской словесности. Но греза о гармоническом развитии человечьих отношений и в этом веке осталась неосуществленной.
Судьбина российской литературы была настолько же катастрофической, как и судьбы населения земли. Её формирование опосля 1917 г. оказалось насиль¬ственным образом трансформировано и протекало в 3-х основ¬ных руслах: беллетристика российского зарубежья(И. Бунин, И. Шмелев, В. Набоков и др. ), беллетристика, официально не признанная(А. Ахма¬това, М. Булгаков, А. Платонов и др. ), российская русская литера¬тура, сообразно превосходству социалистического реализма(М. Горьковатый, Маяковский, М. Шолохов и др. ).
Однако многолетний эксперимент развития художества доказал, что художе¬ственные творения оцениваются самостоятельно от идеологиче¬ских суждений и места писателя в гос иерархии. И М. Горьковатый, и И. Бунин, и М. Булгаков - до этого только талант¬ливые живописцы, что обязано существовать определяющим в оценке их творчества.
Но почти все общечеловеческие аспекты: способность, ху¬дожественность, свободное творческое фантазия - не прини¬мались во интерес в оценке литературных творений. Послед¬ствия не замедлили отразиться: искажалась хозяйка натура художествен¬ной литературы, деформировались дела писателя и читателя.
Происшедшие на рубеже XIX и XX вв. научно-техническая, общественно-политическая и культурная революции существен¬но скорректировали представления человека о себе самом и окружаю¬щей реальности. Его уклад жизни и взоры на мир, сло¬жившиеся веками, рушились под их натиском.
Психика людей подверглась давлению необыкновенных, экстремальных обстановок, бы¬стро сменяющих одна иную. «Господь умер», - провозглашали фи¬лософы. Полагаться уже не на кого!Появилась видимость возможно¬сти воплотить общественные утопии, часто разбивая природу че¬ловека и пренебрегая эксперимент его исторического развития.
А. С. Пушкин был совсем прав: «Мишень поэзии - поэзия». Разрешено припомнить и А. П. Чехова: «Произнесут: а политика?интересы страны?Однако огромные писатели и живописцы обязаны зани¬маться политикой только так, так как необходимо защищаться от нее».
Потому этак принципиально воскресить светлое понятие о механиз¬мах восприятия художественной литературы начиная со школы. Нужно совершенствовать у новейшего поколения эмоция красивого, знание сопереживать. Фантазия, эмоции, разум, интуи¬ция в совокупы способны снабдить настоящее, адекват¬ное плану творца, а время от времени и более, чем план, воспри¬ятие художественного творения.
Неимение в процессе чтения желая бы 1-го из данных компонентов приводит к уничтожению эстетического эффекта.
К нам ворачиваются не лишь имена и книжки, ворачивается, существовать может, наиболее драгоценное - преимущество вольно избирать, сво¬бодно декламировать и разъяснять художественные творения в одной лишь зависимости от собственных духовных потребностей, же¬ланий, вкусов и предпочтений.
Злободневность работы заключена в том, что в деяния российской литературы XX века ещё не написана, желая надобность в её научном исследовании и целостном системном изложе¬нии сейчас ощутима живо как никогда.
Имеющиеся учебники и пособия, как верховодило, не претендуют на полноту и многоохватность, по¬священы только тем либо другим разделам курса и поэтому дают, ка¬ждый со своей точки зрения, частичное заключение данной большущий и трудной задачки.
Мишень работы содержится в том, чтоб методом разбора внутренней формы романов открыть его глубокий революционный степень.
Методологически предлагаемое изучение базируется на академический эксперимент российского структурализма и новаторства. Поэтому, основным рабочим мнением предлагаемой работы является «структура», разумеемая как владеющая своей значимостью взаимозависимость частей, будь то какие-либо формальные составляющие текста, категории авторского мировоззрения либо же точки взаимодействия традиции и текста, взаимодействующие еще и меж собой.
Исходя из этого задачки предоставленной работы формулируются этак: анализ и толкование динамических новаторских структур, связанных с конкретными коммуникативными, как верховодило, полемическими, или провокативными задачками, поставленными перед текстом самим создателем.
Научная новизна работы определяется методологическим совмещением конкретного интертекстуального разбора и структурно-описательных обобщений. Сообразно сути, в работе делается попытка изучить историю литературной структуры на образце творений. Не считая такого, изображенный подъезд дозволил подметить некоторое количество принципиальных интертекстуальных схождений, по этого времени не замеченных «чеховедением».
Практическая значимость работы состоит в том, что её материалы имеют все шансы существовать применены при преподавании курса российской литературы XX века, интернациональным связям российской литературы, структурному и интертекстуальному разбору литературных творений.

Выдержка

Революционный нрав творчества Чехова-реалиста

Чехов почти все предопределил либо предугадал в литературе XX в. Сиим, в частности, разъясняется, отчего его объявляли основателем и таковых течений в вселенской литературе, какие были очевидно чужды его творческим принципам.
Собственным предтечей устремлялись назвать его другие российские символисты. Некие забугорные ученые считают Чехова основателем литературы катастрофического бреда, называют «Беккетом по Беккета». Часто пробовали доставить его и писателем-импрессионистом.
В то же время во всех схожих работах и высказываниях абсолютизируется только некая одна царапина творчества Чехова.
К примеру, он вправду очень впечатляюще демонстрировал абсурдность строя главенствующих соц отношений, однако никогда не считал, что абсурдна хозяйка жизнь, что абсурдность человечного бытия неминуемо предназначена и безнадежна.
Иной образчик. Чехов в самом деле обширно употреблял в собственном творчестве знаки. Чтоб в этом удостовериться, довольно припомнить «Степь», «Чайку». Однако они являлись для него одним из стезей реалистического образного обобщения реальности, её соответствующих дьявол и явлений. Полностью несомненно потому, что главенствующим в вселенской науке является воспринятие Чехова как писателя, открывшего новейшую страничку в развитии реалистического художества.
Вот отчего, устремляясь выделить революционный нрав творчества Чехова-реалиста, ученые пробуют тотчас отыскать особенное определение его художественного способа: «поэтический реализм», «надреализм», «лирический реализм», «предельный реализм» и т. п.
Непременно, но, что Чехов оказал чрезвычайно огромное воздействие на формирование литературы критического реализма XX в.
Разряд писателей Запада и Востока время от времени и без подабающих к тому оснований назвали себя воспитанниками Чехова, продолжателями его обычаев. И перечень мог бы существовать раскрыт именованием британской писательницы Кэтрин Мэнсфилд. Некие выдающиеся писатели сами ведали о том, какое воздействие оказал на их Чехов. Здесь до этого только следует упомянуть Бернарда Гала-шоу.
В сравнительном литературоведении творчество почти всех выдающихся писателей XX века не один раз сравнивается с чеховским наследством. В числе данных писателей Э. Хемингуэй и У. Фолкнер, В. Вулф и А. Миллер, Д. Б. Пристли и Т. Уильямс, Гарсия Лорка и И. Вазов, Елин Пелин и У. Сароян, Т. Манн и почти все остальные.
В итоге таковых изучений выясняется, что Чехов оказал могучее воздействие на формирование не лишь небольших эпических жанров и драматургии. Чеховская проблематика, чеховские подходы к их решению, художественные средства, какие он отыскал, выслеживаются и в романе критического реализма XX в.
Показательно в этом отношении творчество Хемингуэя, писателя, казалось бы совершенно непохожего на Чехова. И все же неприкаянные герои Хемингуэя, как и ряда остальных писателей Запада и Востока, отдельными немаловажными чертами собственного нрава и мировосприятия очевидно подсказывают «задумавшихся» чеховских героев, а открывается их духовная драма художественными средствами, во многом восходящими к Чехову. Другие писатели прибывали к ним сами, ещё не зная собственного большого предка.
Это и подкрепляет, что Чехов почти все не лишь предопределил, однако и предвосхитил в развитии вселенской литературы на протяжении XX века.
Ежели беллетристика критического реализма развивала основным образом делему человечной обездоленности, противоестественности строя главенствующих соц отношений, настолько углубленно открытую Чеховым, то беллетристика горьковского направленности в первую очередность подхватывала и развивала чеховскую направленность к грядущему новенькому, правосудному миру.
В эру"культурной мутации", то имеется происхождения в вселенской культуре новейших параметров, какие будут даваться и дальше, очень принципиально, нужно осмыслить эти новейшие характеристики, новое информационное место, в котором творческое наследие А. П. Чехова есть в формах культуры ушедших веков и в формах культуры новейшего века.
При этом стиль идет не о"пространстве культуры", а конкретно об"информационном пространстве" культуры.
И изучающий энтузиазм к этому явлению диктуется не лишь действиями в культуре, экспансией новейших информационных технологий, перенастройкой культурного сознания. Однако, и это важно, внутренними действиями в самом чеховедении.
Новейший шаг в исследовании жизни и творчества А. П. Чехова, возможно, вероятен на новейшей информационной базе.
Потому, к примеру, подготовка Чеховской энциклопедии, мысль которой высказывалась и дискуссировалась ещё 20 лет обратно, имеется симптом смен в чеховедении. Однако творение этого издания проистекает на сломе культурных обстановок, что, наверное, привнесет в книжку неминуемые противоречия.

§ 2. 3. Схожесть и момент расхождения молодого драматурга

МХАТ воспринял булгаковскую пьесу в контексте схожей театру чеховской драмы. О Чехове подсказывали почти все мотивы пьесы, а еще знание юного драматурга сотворить образ настроения, окрашивающего сцену либо даже цельный документ, увеличить его звуковым либо музыкальным сопровождением.
О Чехове подсказывала влюбленность Булгакова к «сценам-ансамблям». Однако схожесть только подчеркивало момент расхождения молодого драматурга с чеховской традицией, в особенности ощутимое на уровне конфликта.
Как понятно, столкновения меж действующими личиками в чеховских пьесах не являются основой драматического конфликта, поэтому что Чехов «рассматривает нравы и судьбы собственных героев и героинь. . . в отношении не столько к находящейся вокруг общественной среде, насколько к «общему состоянию мира» - к общественной обстановке в стране в целом».
У Булгакова агрессивность меж персонажами(Турбиными и Тальбергом)либо финал амурной ситуации(Лена, Тальберг, Шервинский)еще не получают в пьесе главного смысла. Однако чеховское «общее положение мира» у Булгакова врывается в сценическое место. Драматург переводит делему катастрофического столкновения с долей из символического в настоящий чин, принуждает героев к прямому роли, к выбору, к поступку(начиная от такового, как предписание Шервинского Лене, и заканчивая смелой гибелью Алексея Турбинка).
Пребывание приемлимо чеховского недотепы Лариосика лишь выделяет аномалия драматурга от чеховского пути.
Ровная привязанность персонажей с расписанием Летописи принуждает Булгакова модифицировать и чеховский тип психологизма. Как и Чехов, Булгаков отлично передает «повседневное настроение работающих лиц, их эмоционально окрашенные размышления», какие, «подобно внутренним монологам у Льва Толстого, конкретно передают «работу», идущую в человечьих душах».
Однако в пьесе Булгакова данная служба связана не с впечатлениями «от маленьких событий повседневности», как у Чехова, а с реакцией на ход Летописи. При этом она воспринимает формы непосредственный идейной рефлексии, время от времени даже лобового выражения политической позиции.
Деяния врывается в ежедневную жизнь Турбиных, сообразно существу делается основным вхождением данной жизни. Как лишь раскрывается занавес, она дает о себе ведать песней Николки, выстрелами пушек, бухающих где-то под Святошином, все время меркнущим электричеством, проходящей сообразно улице воинской долею; она просачивается в стиль работающих лиц, описывает их поведение, имеет место быть в состоянии Лены, нетерпеливо предстоящей собственного супруга, в поведении Тальберга, Лариосика, в рассказе Мышлаевского о расположении на фронте, делается сутью беседы на «последнем ужине дивизиона», а потом выплескивается в эпицентр - сцену в Александровской гимназии.
Таковым образом, Терем Турбиных воспринимает на себя наиболее значимый, чем в романе, груз национально-исторической проблематики. Чтоб выделить особенное пространство Дома Турбиных в драматургическом пространстве пьесы, Булгаков отказался от вступления в пьесу семьи Лисовичей.
Успешно отысканный сюжетный ход - возвращение Тальберга в момент объявления о разводе и грядущей свадьбе Лены и Шервинского - содействует его посрамлению и совместно с тем, укрупняя линию Тальберга, делает ненадобным пребывание в пьесе дублирующей полосы Лисовичей.
С точки зрения внутреннего деяния в системе персонажей пьесы принципиальное пространство занимает Лариосик. Из второстепенного либо даже третьестепенного романного персонажа он стал одним из героев главного плана. Вводя в терем Турбиных уже в первой картине 1-го акта персонажа, «будто сшитого на живую нитку из самых распространенных цитат русской словесности», Булгаков, сообразно словам А. Смелянского, формирует «театральный эквивалент» бывшей жизни, бывшего мироощущения Турбиных.
Продолжение и ущелье роли Лариосика с его забавно поданной рефлексией, с его беспомощностью, робостью, неловкостью обязаны были оттенить психологические конфигурации в «чеховской» среде. Гром шестидюймовых батарей, под который Лариосик говорит в конце классические слова: «Мы отдохнем, мы отдохнем», - делается завершением, разрешением, травестированием чеховской темы пьесы.
«Образ настроения», таковым образом, переводит сплошное воспоминание от развернувшихся событий в другой регистр, ежели мысль о неизбежности рождения «новой России».
Итак, в пьесе «Дни Турбиных» Булгаков, обратившись к изображению «русской усобицы», смог подняться над настроением классовой розни и принять идею человечности, самоценности жизни, непреложности обычных нравственнх ценностей.
Наследуя покорения чеховской драматургии, Булгаков сотворил неординарное в жанровом отношении творение, соединившее историческую хронику с психологической драмой, органично включившей в себя трагикомическое правило.
«Дни Турбиных» связали драматургию новейшего времени с чеховской эрой и совместно с тем нашли хотение создателя строчить заного.
Игра воспользовалась большущим фуррором, однако в 1929 г. враги спектакля достигнули такого, что он на 3 года пропал со мхатовской афиши. В феврале 1932 г. решением правительства спектакль был возобновлен.

Литература

1. Акимов В. М. От Блока по Солженицына. Судьбы российской литературы ХХ века(опосля 1917 г. ). М. , 1997.
2. Александр Солженицын. Погружаясь в Чехова. Из Литературной коллекции // Новейший мир. - 1998. - № 10.
3. Афанасьев Э. С. Творчество А. П. Чехова: Иронический модус. Ярославль: Ярославский гос. пед. ун-т им. К. Д. Ушинского, 1997.
4. Баевский В. Деяния российской поэзии: 1730-1980. Компендиум. М. , 1996.
5. Бахтин М. М. Лекции сообразно летописи российской литературы(записи М. Миркиной)// Бахтин М. М. Собр. соч. М. , 2000. Т. 2.
6. Богомолов Н. А. Российская беллетристика первой трети ХХ века: Портреты. Трудности. Разыскания. Томск. 1999.
7. Быков Л. П. , Подчиненков Л. В. , Снигирева Т. А. Российская беллетристика ХХ в. Трудности и имена. Екатеринбург, 1994.
8. Венцлова Т. О Чехове как представителе «реального искусства» // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М. , 1996.
9. Виктор Гульченко. Чехов и ХХ век // Художество. Прибавление к газете 1-ое сентября. № 19(91), май 1998. Особый выпуск. 16 с.
10. Гвоздей В. Н. Тайны чеховского художественного текста: Монография. Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 1999.
11. Голубков М. М. Российская беллетристика ХХ в. : Опосля раскола. М. , 2001.
12. Еремин П. «Скрипка Ротшильда» А. П. Чехова ассоциация с традициями российской классики // Вопросцы литературы. 1991. № 4.
13. Деяния российской литературы ХХ века(20-90-е годы). Главные имена / Ред. С. И. Кормилов, Б. С. Холмов. М. , 1998.
14. Деяния российской литературы. ХХ век. Седовласый век / Под ред. Ж. Нива, И. Сермана, В. Страды, Е. Эткинда. М. , 1995.
15. Деяния российской литературы: В 4 т. Т. 4. Л. , 1984.
16. Деяния русской литературы: Новейший взор. М. , 1990. Ч. 1, 2.
17. Крейд В. , Синкевич В. , Бобышев Д. Словарь стихотворцев российского зарубежья. Спб. , 1999.
18. Линков В. Я. Скепсис и религия Чехова. М. , 1995.
19. Литературная энциклопедия российского зарубежья / Гл. ред. А. Н. Николюкин. Т. 1. М. , 1997; Т. 2. М. , 1998; Т. 3. М. , 2002.
20. Материалы к терапии творческим самовыражением. Приемник статей и набросков / Под редакцией М. Е. Бурно и А. С. Соколова. М. : изд-во Русского сообщества медиков-литераторов, 1998.
21. Мусатов В. В. Деяния российской литературы первой пятидесяти процентов ХХ века(русский период). М. , 2001.
22. Разыкова Л. Т. К поэтике сюжетосложения Чехова. Самарканд, 1993.
23. Российская беллетристика границы веков(1890-е правило 1920-х годов). В 2 кн. ИМЛИ РАН. М. , 2001.
24. Российская беллетристика серебряного века / под ред. В. Агеносова. М. , 1997.
25. Российская беллетристика ХХ века: Учеб. Вспомоществование для студ. высш. учеб. заведений/ под ред. Л. П. Кременцова. В 2 т. М. , 2002.
26. Российская беллетристика ХХ века 1890-1910 / под ред проф. С. А. Венгерова М. , 2000.
27. Турков А. А. П. Чехов и его время. - М. : Сов. Наша родина, 1987.
28. Бедный А. Российский путь Чехова //Наш современник. - 2004. - № 7.
29. Лечебное творчество Чехова: думают врачи и филологи / Под редакцией М. Е. Бурно, Б. А. Воскресенского. М. : изд-во Русского сообщества медиков-литераторов, 1996.
30. Чехов А. П. Совершенное сходбище сочинений и писем: В 30 т. - М. : Дисциплина, 1974.
31. Эткинд Е. Г. «Врождённый человек» и наружная стиль. Наброски психопоэтики российской литературы XVIII-XIX веков. М. , 1999.

Больше работ по теме: