По их мнению, существовали лабиализованные, обычные и палатализованные. Сторонники трех рядов полагают, что их рефлексы воспроизводят в языках сатем оппозицию палатализованных и обычных фонем. Колебания же в звучании одного корня могут быть объяснены заимствованиями, наличием дублетом (сходно звучащих и значащих), и также периодом расшатанности основных оппозиций. Но эта теория не объясняет происхождение палатализованных; не объясняет, почему палатализованные депалатализовались в языках кентум; также этой теории противоречат случаи, когда в языках сатем слова одного корня содержат то палатализованный, то непалатализованный заднеязычный.

Теория двух рядов (Курилович, Георгиев)

Версия Куриловича. Считал, что в праиндоевропейском наличествовала простая и палатализованная серии. Первая подверглась лабиализации. Эта гипотеза построена скорее на соображениях фонологического характера и слабо обоснована материалом языков. Версия Георгиева. Считает, что существовала простая и лабиализованная серии, а палатализованная - результат палатализации в определенных позициях в истории отдельных языков сатем (переднеязычные гласные видоизменяли заднеязычные, даже в пределах разделения плавными фонемами). Затем происходила унификация корня, а так как это процесс непоследовательный, то осталось множество дублетов. В этой теории выравниванию по аналогии отводится слишком большое место.

Теория одного ряда (Семереньи, Откупщиков)

Объяснение палатализации и лабиализации ищется в фонетическом окружении заднеязычных. Теория перекрестных изоглосс В. И. Абаева. Кентумные формы в сатемных языках - часть явления, названного перекрестными изоглоссами. В одном языке находятся отдельные слова, репрезентирующие праязыковой архетип по законам, характерным для другого языка. Таким образом, по данному вопросу, как итог, можно высказать точку зрения М. И. Тронского. Он считает, что доступные реконструкции факты могут относиться к разным временным пластам, поэтому предлагает разделять ближнюю реконструкцию (языковое состояние, доступное при применении базовых законов) и дальнюю реконструкцию (которая не выводится из сопоставления элементов одного уровня). Различные рефлексы лабиовелярных позволяют восстановить в ближней реконструкции три ряда заднеязычных, а в дальней - два или один ряд.

Глухие придыхательные

Глухие придыхательные отражены только в небольшой группе языков, представленных восточным ареалом. Причем только в санскрите составляют особую категорию фонем, а в греческом и армянском соответствия единичны. Они мало чем отличаются от глухих простых; встречаются в периферийной лексике (экспрессивная и звукоподражания). Таким образом, представляется, что глухие придыхательные возникли только в одной группе индоевропейских диалектов в связи с падением ларингалов.

Проблема фонемы *b

Сложность, возникающая при реконструкции фонемы *b, связана с тем, что данная фонема восстанавливается всего в нескольких словах. Однако специалисты по теории универсалий полагают, что наличие фонемы *p, широко представленной в праиндоевропейском, должно указывать на существование фонемы *b. И здесь данные реконструкции вступают в противоречие с типологическими данными и с теорией Р. О. Якобсона, утверждающего, что типологический критерий - основной для реконструкции. Мартине и Якобсон обратили внимание, что в языках мира нередки фонетические системы, в которых есть ряд глухих смычных придыхательных при отсутствии звонких, но языков, где были бы звонкие придыхательные при отсутствии глухих нет. На этом основании В. В. Мартынов сформулировал языковую универсалию: не может быть в языке ряда маркированных фонем при отсутствии ряда соответствующих немаркированных.

Ларингальная теория (проблема сонантов)

Теорию ларингальных согласных предложил Ф. де Соссюр в 1879 году. Согласно этой в любом индоевропейском корне гласным был *e, но за корневым гласным мог следовать еще сонантный коэффициент (i u r l m n), который в нулевой позиции мог становиться вершиной слога, к примеру: *deik- *dik, *kleu-*klu. К сонантным коэффициентам относились, по Соссюру, также А и О. В полной ступени им предшествовал общий e, а в последовательности е + А и е + О, дали и.-е. а и о. Эта идея сократила индоевропейскую вокалическую систему до одного гласного е.

Примеры: *pel? (скр. pariman) // *pl?- (лат. plenus) //*pl- (скр. p?rnah). Или еще пример: скр. janit?, лат. genitor восстанавливается первоначальный корень *gen?- // (скр. jn?tih) - корень *gn?- // (гот. kn?ths) - корень *gn? // (лат. natus, скр. j?tah) - корень *g?.

формальный семантический реконструкция праязык

2.Семантическая реконструкция

2.1Роль семантики в реконструкции

Восстановление истории слов через определение изменений, происшедших в его семантике чрезвычайно сложно. Во-первых, потому, что для этого необходимо уловить особенности системных изменений в семантической структуре слова, во-вторых, потому, что в силу общеизвестной подвижности лексического значения слова, многие семантические сдвиги, происшедшие в тот или иной период развития языка, уже забыты. И наконец, в-третьих, потому, что изменения в семантике слова могут быть связаны с причинами экстралингвистического характера, что создает весьма своеобразный лексический фон слова, общее значение которого обусловлено соотнесенностью с реальными предметами и отношениями между ними.

В связи с этим для определения истории отдельного слова необходимо выявить наиболее типичные семантические изменения, носящие закономерный характер, и восстановить то исконное значение, которое связано с внутренней формой слова, его первоначальной мотивировкой.

К числу наиболее регулярных изменений, носящих универсальный характер, можно отнести процессы расширения и сужения семантики слова. При этом под расширением понимается увеличение семантического объема слова, которое происходит в процессе длительного исторического развития или в контексте речевого употребления. Сужение - процесс противоположный, представляющий собой уменьшение семантического объема слова, происходящего в тех же исторических условиях. При этом необходимо учитывать те факторы, которые способствовали процессам деэтимологизации, а потому восстановление первоначального значения слова должно происходить с учетом фонетических, структурных, стилистических изменений, которые произошли с тем или иным словом. Процессы расширения и сужения семантики слова находят свое отражение в пределах разных лексем, относящихся к разным частям речи и характеризующихся разной степенью производности. Необходимо учитывать и то обстоятельство, что процесс семантического расширения может привести к формированию в языке слов-омонимов, в то время как сужение - к уменьшению количества омонимов.

Наиболее ярко семантическое расширение представлено в пределах имен прилагательных, вся история которых связана со стремлением называть признак или качество безотносительно к предмету, являющемуся прародителем этих имен. То же историческое изменение происходит и в сфере глагола, поскольку они также стремятся называть действие или процесс независимо от лексического содержания исконного мотивирующего слова.

Процесс сужения семантики слова происходит ярче всего в пределах имен существительных, особенно производных, которые утрачивают первоначальные отношения с мотивирующим словом и в процессе деэтимологизации начинают отражать лишь часть или разновидность того предмета или явления, которое отображено исконным производящим. В некоторых случаях процессы расширения и сужения семантики слова могут быть представлены как одновременные, поскольку на разных этапах развития языка можно говорить о плавном переходе одного процесса в другой. Например, слово город - первоначально "ограда", затем - "поселок, область, провинция" - затем "крупный населенный пункт".

Определение основного направления исторического развития семантики слова в целом ряде случаев возможно лишь при восстановлении истории слова и вещи, тех отношений, привычек, обычаев и т. д., которые существовали в определенные периоды развития общества. Эта экстралингвистическая основа необходима как своеобразный фон, определяющий направления основных изменений семантики слова и особенности функционирования исторических законов семасиологии.

Предмет этимологии как раздела языкознания - изучение источников и процесса формирования словарного состава языка, а также реконструкция словарного состава языка древнейшего периода (обычно дописьменного). В лексике каждого языка имеется значительный фонд слов, связь формы которых со значением непонятны самим носителям языка, поскольку структура слова не поддается объяснению на основе действующих в языке моделей образования слов. Исторические изменения слов обычно затемняют первичную форму и значение слова, а знаковая природа слова определяет сложность реконструкции первичной мотивации, то есть связи первичных формы и значения слова. Целью этимологического анализа слова является определение того, когда, в каком языке, по какой словообразовательной модели, на базе какого языкового материала, в какой форме и с каким значением возникло слово, а также какие исторические изменения его первичной формы и значения обусловили настоящую форму и значение. Реконструкция первичных формы и значения слова - собственно и есть предмет этимологического анализа.

Этимология характеризуется комплексным характером методов исследования. Сущность процедуры этимологического анализа: генетическое отождествление рассматриваемого слова или его основы с другим словом или его основой как исходным производящим, а также отождествление других структурных элементов слова с исторически известными структурными элементами и реконструкция первичной формы и значения слова с первичной мотивацией. Непременным этапом этимологического анализа является снятие позднейших исторических изменений. Основой этимологической методики является сравнительно-исторический метод исследования различных единиц языка, который опирается на законы фонетических изменений, морфологических изменений и тд., являющихся предметом изучения сравнительной грамматики.

Следует отметить, что особые сложности при этимологическом анализе представляют объяснение значений, их развитие и реконструкция их первичной семантики. Основой для семантического анализа в этимологических исследованиях является метод семантических параллелей: в качестве доказательства предполагаемого развития значений приводятся случаи аналогичного развития или сочетания значений. Необходимым рабочим приемом в этимологии является реконструкция формы и значения, исторически предшествующая засвидетельствованным, то есть восстановление на ее основе засвидетельствованных лексем и их первичных форм и значений. Этимология тесно связана с диалектологией, так как диалектные данные важны для решения вопроса о происхождении многих слов литературного языка. Также этимология имеет большое значение для развития исторической лексикологи в целом и для сравнительно-исторической грамматики, для которой она играет роль основы и источника новых материалов, подтверждающих уже установленные закономерности и обнаруживающих неизученные явления в истории языка. Поскольку этимологии доступны хронологические уровни, недостижимые для письменной истории, она служит наряду с археологией важным инструментом изучения истории человеческого общества.

2.2Диахрония, как основа идеи реконструкции

Диахроническая лингвистика изучает отношения не между сосуществующими элементами данного состояния языка, но между сменяющимися последовательными во времени элементами. В самом деле, абсолютной неподвижности не существует вовсе; все части языка подвержены изменениям; каждому периоду соответствует более или менее заметная эволюция. Она может быть различной в отношении быстроты и интенсивности, но самый принцип от этого не страдает; поток языка течет непрерывно; течет ли он спокойно или стремительно, это уже вопрос второстепенный.

Правда, эта непрерывная эволюция весьма часто скрыта от нас вследствие того, что внимание наше сосредоточивается на литературном языке, который наслаивается на язык народный, т. е. на язык естественный, и подчиняется иным условиям существования. Поскольку он уже сложился, литературный язык в общем проявляет устойчивость и тенденцию оставаться себе подобным; его зависимость от письма обеспечивает за ним еще большую сохранность. Литературный язык не может, следовательно, служить для нас образцом того, до какой степени изменчивы естественные языки, не подчиненные никакой литературной регламентации.

Объектом диахронической лингвистики является в первую очередь фонетика, вся фонетика в целом; в самом деле, эволюция звуков несовместима с понятием «состояния»; сравнение фонем или сочетаний фонем с тем, чем они были раньше, сводится к установлению диахронического факта. Предшествовавшая эпоха может быть в большей или меньшей степени близкой, но если она сливается со следующей, то фонетическому явлению уже нет места; остается лишь описание звуков данного состояния языка, а это уже дело фонологии. Но только ли звуки видоизменяются во времени? Слова меняют свое значение; грамматические категории эволюционируют; есть и такие, которые исчезают вместе с формами, служившими для их выражения (например, двойственное число в латинском и старославянском языке). А раз у всех фактов ассоциативной и синтагматической синхронии есть своя история, то как же сохранить абсолютное различение между диахронией и синхронией? Оно становится весьма затруднительным, как только мы выходим из сферы чистой фонетики. Заметим, однако, что многие изменения, считаемые грамматическими, сводятся к фонетическим изменениям. «В немецком языке создание грамматического типа Hand : Hände взамен hant : hanti (*354) всецело объясняется фонетическим фактом. Равным образом фонетический факт лежит в основе такого типа сложных слов, как Springbrunnen - фонтан, Reitschule - школа верховой езды и т. д.; в древневневерхненемецком языке первый элемент был не глагольный, а именной: beta-hus означало дом молитвы; но после того как конечная гласная фонетически отпала (beta-bet и т д.), установился семантический контакт с глаголом (beten - молиться и т. п.) и Bet-haus стало означать дом, где молятся. Нечто подобное произошло и в тех сложных словах, которые в древнегерманском языке образовывались со словом lîch - внешний вид (ср- mannolîch - имеющий мужской вид, redolîch - имеющий разумный вид). Ныне во множестве прилагательных (ср. verzeihlich - простительный, glaublich - вероятный и т. д.) lich превратилось в суффикс, сравнимый с французским суффиксом в словах pardon-able, croy-able и т. д., и одновременно изменилась интерпретация первого элемента: в нем теперь усматривается не существительное, но глагольный корень; это объясняется тем, что в некоторых случаях вследствие падения конечной гласной первого элемента (например, redo-red-) этот последний уподобился глагольному корню (red- от reden)». [Звегинцев В.А.,1960].

Во всех этих случаях и во многих других, сходных с ними, различение диахронического и синхронического остается очевидным.

2.3Специфика и проблемы семантической реконструкции

Семантическая реконструкция, т.е. процедура восстановления древнего, или предшествующего значения слова, тесно связана с реконструкцией формально-фонетической и словообразовательно-лексической, а также с реконструкцией языковой (праязыковой) в целом. Имеющая место универсальная тенденция к усложнению последней (праязыковая диалектология) ведет, естественно, и к усложнению праязыковой семасиологии и к пересмотру ее хронологии.

Бесспорность этих связей, однако, еще не предопределяет их характер и направление. Намерение говорить о "приемах" семантической реконструкции не означает, что уже решены принципы семантической реконструкции и другие базисные вопросы, и не освобождает от их обсуждения, хотя и перемещает акцент в план более детального анализа отношений слов и значений. Разумеется, сохраняют важность категории и положения, выработанные предыдущим исследованием; внутренняя и внешняя реконструкция, контроль реконструкции через генетические связи и семантическую типологию, генезис лексических значений исконным путем и через заимствование, относительная хронология(семантические архаизмы и инновации), закономерность семантических изменений или, скорее, их контролируемость, семантическая универсальность и уникальность, реконструкция апеллативной семантики и ее резервы (ономастика, реликты формы, реликты языка - субстраты), проблемы автономности и взаимосвязи, диахронии и синхронии.

Но главное, конечно, не во внешних поводах для обсуждения. «Суть дела в том, что углубленное понимание значения есть, по нашему убеждению, уже тем самым его реконструкция» [Трубачев, 1980, 3], а в этом случае нельзя обойтись без этимологии.

Реконструкция - сущность сравнительного языкознания, однако любопытно отметить, что современную формулировку проблемы охотно связывают с именем Соссюра, с которым до недавнего времени связывали совсем другие задачи совершенно другого способа видения языка. Действительно, в специальном небольшом разделе своего "Курса" (Гл. III. Реконструкции) Ф. де Соссюр признает реконструкцию единственной целью сравнения, цель самой реконструкции видит в «регистрации успехов нашей науки" и высказывает уверенность в надежности реконструкций. На данный момент это видится так, что главная цель, как сравнения, так и реконструкции - углубленное понимание связей и причин. Точность хороших реконструкций в этимологии бывает достаточно высока, и все же она допускает не единственность решений, что неизбежно для каждой объясняющей, а не описательной науки. В конечном счете все решает точка зрения исследователя. Мы никогда так и не поймем природы реэтимологизации слова в речи, если не постараемся понять, что наше слово всегда несет большее количество информации, чем наше сознание способно извлечь из него.

Однако же случалось что целые лингвистические школы (например, американская дескриптивная лингвистика) обходились также без лексического уровня вообще. Сюда примыкают и другие концепции, не различающие слово и словоформу и изучающие всё пространство между уровнями фонологии и синтаксиса в духе морфемики.

В чем же выражается автономия уровня, если говорить о ее наиболее ярких проявлениях? Очевидно, в первую очередь в деривации, если иметь в виду своеобразие деривации семантической сравнительно со словообразовательной деривацией, тем более что семантическая реконструкция интересуется именно деривацией лексического значения. Как раз здесь и обнаруживаются наибольшие затруднения, хотя, казалось бы, нет недостатка в работах, изучающих производные слова и их значения. Однако нет и надлежащей четкости в понимании генезиса производных образований и их значений. При всех возможных нюансах толкований над соответствующими анализами тяготеет схема однонаправленности деривации формальной и семантической. Не будучи ошибкой в ряде случаев, эта изоморфистская схема чревата ошибками при попытках ее абсолютизации, т.е. распространения на все случаи.

И все-таки, при всех недостатках, исследования, которые ведутся в русле "традиционных"направлений (включая и работы в духе классического структурализма), изучая производность слов и значений, изменение значений, появление вторичных значений, семантическое приращение (терминология при этом бывает различной), способны воссоздать в известном приближении если не картину, то схему, хотя бы в принципе не противоречащую объективной. Показателем этого является объективно правильное выделение в корнях или основах словообразовательных дериватов случаев"семантических архаизмов", где ожидаемая семантическая деривация не состоялась, а имела место, напротив, семантическая консервация.

2.4Понятие синкрета и его связь с семантикой

В.В. Колесов в своей работе «Слово и дело» выделяет такую категорию как синкрет, в данной работе эта категория важна с точки зрения сложности восстановления семантики. Проблема в том, что даже при наиболее точном, идеальном практически, восстановлении значения слова всегда остается некоторый зазор между словарным, пусть и наиболее подробным, и истинным значением слова. Остается некое поле невыразимого, сакрального, ощущаемого лишь интуитивно. Наиболее ярко такое положение вещей отражается в случаях перевода с одного языка на другой, когда дословное воспроизведение лексического значения очень часто ставит в тупик. И здесь дело даже не во фразеологизмах, значение которых не так сложно узнать из соответствующих словарей, и даже не в омонимах, синонимах и так далее. Сложность возникает на уровне восприятия культуры. Отсюда идут и так называемые «мнимые друзья переводчика». Например - разница между английским sympathy и русским симпатия - на первый взгляд, практически одинаковые слова, но в английском актуализовано значение сочувствия, сожаления, а в русском - привязанности, духовного или внешнего сходства. И подобных примеров, как уже говорилось во введении, довольно много. Но если в данном и близким ему случаях имеет место общее заимствование, то есть слова, которые адекватно перевести вообще невозможно, просто за неимением сколько-нибудь близкого аналога в русском языке. Так английский язык сохранил из своего более старого образца, где не было тотальной латинизации, элемент мрачности, что в принципе отражено в поэме «Беовульф», русский же перевод этого произведения имеет ряд недостатков в виду своей синтетичности и иногда - дословности. Просто по причине невозможности таких реалий в русской картине мира, к тому же - христианизированной на момент развития письменности, в то время как тот же «Беовульф» содержит лишь редкие отсылки к идеологии христианства. Таким образом, определяющей является так же и языковая картина мира, и именно поэтому перевод по большей части контекстен. В том по большей части проблема и у многочисленных переводов «Властелина колец» - отраженные мифологемы, какими бы они ни были далёкими от реальности, очень часто тяжело ложатся на почву языка, имеющего довольно дальнее родство с языком оригинала произведения. Переводы же стихов, так или иначе, становятся в итоге личным творчеством, ввиду того, что рифмы и образные системы отобразить практически невозможно. Так же особые пометы содержит в себе и восприятие жизни - например англичане не понимают что такое «три часа ночи» - у них это уже утро, с полуночи до полудня, что тоже вносит некоторую путаницу во взаимопонимании. Есть так же проблема и в размере слов - в случае перевода часто приходится использовать словосочетания вместо одного слова. В серии фильмов «Звёздные войны» используется термин lightsaber, имеющий три варианта перевода - луч-сабля, световой меч, лазерный меч (последнее является скорее адаптацией чем переводом). Но далеко не всегда подражание форме оригинала является удачным. В серии книг Джорджа Мартина «Песнь льда и пламени» фигурируют огромные волки, в английском издании они называются direwolf («ужасный волк» - такое животное предположительно существовало в доисторические времена). В переводе название было изменено на «лютоволк», и смотрится несколько неадекватно. Впрочем перевод этих книг изобилует такими лексическими конструктами («железодрево», «богороща»). Интересно и то, что иногда при переводе сознательно меняют семантику некоторых терминов. В книгах о Гарри Поттере есть такое понятие как аппарация (apparition, по всей видимости, связанное со словом appear - появляться). Однако в переводе издательства «Росмэн» используется слово «трансгрессия», взятое из книг братьев Стругацких. Можно привести и пример из довольно близкого к русскому, языка - польского. В нём слово uroda имеет значение «красота, красавица», скорее всего семантическая связь с глаголом «уродиться», т.е получиться удачно, хорошо - в русском языке слово «урод» обозначает некрасивого человека, с внешними недостатками (семантика дефекта прочно закрепилась за словом, давая возможность существовать такому словосочетанию как «моральный урод»). Сложности возникают и при отсутствии определенных культурных знаний - так в уже упомянутом «Властелине Колец» есть серьезная проблема с переводом имён и фамилий - их либо коверкают, либо адаптируют к русскому восприятию. Так персонаж Grima called Wormtongue получил сразу несколько вариантов перевода - Гнилоуст, Червеуст, Причмок, Змеиный язык, Червеслов. Хотя правильным является вариант Змеиный язык, так как это прозвище, и построено оно на манер имен американских индейцев. Так же существовала исландская сага «о Гуннлауге, змеином языке». Вообще проблема адаптации языковых реалий крайне актуальна в нынешнее время, когда зарубежная литература публикуется наравне с отечественной. В серии книг о Гарри Поттере, тоже упомянутой выше, было две сложных ситуации, связанных именно с серьезным различием языков. Имя одного из персонажей являлось анаграммой - «Tom Marvolo Riddle» превращалось в «I am Lord Voldemort». К сожалению, полностью передать этот приём средствами русского языка не удалось, и переводчики изменили это сочетание насколько было возможно - в итоге получилось «Том Нарволо Реддл» и «Лорд Волан-де-морт». Последние книги эту перестановку игнорируют, и используют имя «Том Марволо Риддл». Имя другого персонажа - Alastor Moody пришлось изменить в угоду этическим соображениям. Фамилия совпадала с одним из обсценных слов, в итоге на основе значения слова moody (англ. «настроение») и общего описания персонажа было взято слово «Грюм», со значением угрюмого, нелюдимого человека. Многие другие изменения в этих книгах объяснению не поддаются в принципе. В целом, если говорить о синкрете - это некая составляющая слова, близкая к коннотативной, но обладающая менее субъективной природой, практически неуловимая и трудно вычленяемая.

3.Реконструкция лексемы «волк»

3.1Формальная реконструкция

Сравнение на материале нескольких языков (словоформы представлены в таблице) даст примерную изначальную форму слова в праиндоевропейском языке. Для начала можно сравнить это слово в старославянском и литовском языках (влькъ и v?lkas соответственно). Сходство довольно большое, учитывая что окончание ъ соответствует индоевропейскому s

В древнем индоевропейском языке многие существительные и прилагательные мужского рода имели окончание -os [-ос]. Это окончание сохранилось без изменений в древнегреческом языке: dotn-os [до`мос] "дом", ne(v)-os [не`вос] "новый". В латинском языке древнее окончание -os изменилось в -us [-ус]: dom-us [до`мус], nov-us [но`вус]. В древнеиндийском языке это же -os перешло в -as, а затем - в -ah [-ax]: dam-ah [да`мах], nav-ah [на`вах]. В литовском языке конечное -os изменилось в -as: nav-as [на`вас] "новый".

В славянских языках древнее окончание -os подверглось наиболее значительным изменениям. Гласный о редуцировался до ъ, а конечное s вообще исчезло. Позднее перестал произноситься и гласный ъ в конце слова, но следы древнего произношения еще долго сохранялись на письме. После 1918 года в русском языке упразднили написание буквы ъ в конце слова.

Расширенное сравнение помогает утвердить это соответствие - во всех остальных формах окончанием является «S» - также можно восстановить гласную перед окончанием. В санскрите это [a], в греческом [o], в латинском [u], а в литовском опять [a], в то же время в старославянском и готском гласной нет. Скорее всего, это говорит о том, что изначальной гласной была [?] (так как Ъ в старославянском давал сверхкраткую гласную) - в готском этот звук исчез, а сохранился только в греческом, как раз в краткой форме (буква «омикрон» обозначала «малое [краткое] о»). Сложности начинаются при реконструкции корня - во-первых, чередование [k] и [p(h)]. Причем, последнее изменение, на первый взгляд, происходит в латинском (lupus) и готском (wulfs)языках - но lupus не исконно латинское слово, это заимствование из греческого через сабинский язык, исконной формой было vulcus\volcus, и там этого изменения не было. Однако, например в хеттском (ulippana) уже присутствует взрывной звук. Гласная, находящаяся в корне (есть в греческом, латинском, готском и литовском, но нет в санскрите и старославянском) является, скорее всего, слоговой, так как может менять своё место, либо вообще редуцироваться, в зависимости от фонемного строя языка. Так же, как и с чередованием k-p(h), обстоят дела с начальной v-полностью она отсутствует только в греческом и латыни, оставаясь при этом в остальных языках неизменной. Пракорень слова - *wlk-. В итоге сравнения слов, восстановленная праформа будет выглядеть примерно таким образом: *wlkw?s.

3.2Семантическая реконструкция

Интересно то, что при сходной семантике формы могут быть тоже очень похожими - В.И. Абаев считал, что в языки германо-славянских народов попала исконно латинская форма слова «волк» - vulcus\volcus, зафиксированная в имени одно из богов - Вулкана (Vulcanus). Карнуа проводит еще более глубокие параллели с греческим ??????? - «Зевс у критян» (хеттское ualh - бить и этрусское vel\velx). Причем, если форма мужского рода образуется всегда одинаково и зависит только от особенностей фонетического строя того или иного языка, то женский род уже привязан к грамматической составляющей и может серьезно отличаться при сравнении. В старославянском слово волк является результатом чередования, и имеет общий корень с глаголом «влачить». Это видно при сопоставлении словоформ влачить-волок-влечь, отчетливо видно, что средняя форма, результат полногласия, и при реконструкции, чередование корней, соответственно, будет выглядеть так - *velk- //*volk-//*vlk-(тот самый пракорень *wlk- -)-изначально со значением «растерзывающий». Так у Гамкрелидзе в главе, посвященной семантике слова «волк» говорится: «в конечном счете формы *ulk[h]o- и *ulph- разлагаются на корень *uel- с первичным значением раздирать, ранить, убивать и суффиксы k[h]oиph, дающие два варианта основы, распределенные по индоевропейским диалектам». В старославянском семантика корня перешла с некоторыми изменениями в глагол «волочь» - тащить кого-то не отрывая от земли, тянуть за собой- впрочем, такие действия волкам тоже присущи, если добыча большая, то они тащат её по земле, волокут её. Именно расхождение семантики корня породило сомнения в родственности этих слов и дало повод для поиска других этимологических соответствий.

Практически во всех языках основное слово, обозначавшее волка, имело семантику хищного зверя. Хотя в некоторых случаях отрицательная коннотация переходила и на эвфемизм, используемый при табуировании первого наименования (тотемизм возникал из-за тесного взаимодействия носителей языка с животными, именно поэтому у германо-славянских народов слово «медведь» не связано с индоевропейским пракорнем). Так же, при табуировании возможна ситуация заимствования слова с идентичным значением из соседнего языка, как произошло с грузинским, где форма слова волк взята из армянского. При этом в национальных именах может сохраняться исконная форма. Одно из имён, связанных с волком упоминается в названии поэмы «Беовульф» (фактически можно перевести как «Огромный волк \ медведь»). С волками связана и топонимика - так греки называли Ликаонией местность в Малой Азии. В той же области локализовывали племя Orkoi, тоже называемое «волками».

Интересен и образ волка в связи с мифологической картиной мира - она совпадает у хеттов и германоязычных народов. Волк входит в иерархию животных, относимых к мировому древу, древнейшей мифологеме. У немцев, англичан и скандинавов есть более точная привязка этих понятий - wulfheafod-treo («дерево волчьей головы» - др.англ. ), waragtreo («дерево преступника» др.сакс.), vargtre («волчье дерево» др.исл). Стоит упомянуть что форма с « r» в корне имеет индийское происхождение: др.инд. v?kah, авест. v?hrka-. Хетты упоминают тайное знание волков и их сакральное значение - образ волчьей стаи, как чего-то всеведущего. У северных народов «назваться волком» означало признать за собой убийство. Семантика враждебности проявляется в др.славянском «ворог» (русское «враг»). Упомянутое выше племя Orkoi очень сильно походит на греческое ????, которым обозначался некий морской хищник (косатка, кашалот), в латинском есть соответствие orca (косатка), эти слова могли быть связаны с богом подземного мира у римлян (Ork) - а это уже напрямую ведёт к современному понятию этого слова, используемого в фантастической литературе. Орк - чудовище, похожее на человека, воплощающее самые худшие человеческие качества.Параллельно с выведенной основой для общеиндоевропейского существует и другая основа со значением «волк»: И.-е. *ueit-(n)-: хет. uetna-, др.-исл. vitnir, словен. vedanec, vedomec, vedavec, укр. вiщун «волк-оборотень» («человек, обратившийся в волка»), др.-чеш. Vedi «волчицы-оборотни». Славянские языки могут обнаружить здесь близость к слову «ведьма» - неудивительно, учитывая ритуальное значение волка, как обладающего тайным знанием. Так одним из значений слова «вiщун» является «ясновидящий, пророк» - видно развитие значения, полисемантическое расширение слова, которое, однако, на данный момент полностью потеряло свою мотивацию. По причине тотемного статуса животного, слово «волк» во многих диалектах и даже языках, табуировалось. В большинстве случаев эвфемизмы, призванные заместить необходимое слово связывались логически - с собакой. Так в латышском есть архаические сочетания dieva suns («собака бога»), me?a suns («собака леса»). Актуализация семантики убийства даётся с корнем *d[h]e?- «душить, давить, убивать» (ст.-слав. daviti - «душить, удавить»). В одном из балканских языков дается имя божества. На основе этого корня - Кандавл, «душитель пса». Интересно то, что слово волк не входит в списки Сводеша, при всём том, что является одним из наиболее стабильных и распространенных.

3.3Культурные коннотации

Говоря о лексеме «волк» нельзя не упомянуть и её экстралингвистические связи, а именно место образа волка как в мировой, так и в русской культуре. Тем более что недостатка в упоминаниях хищника не наблюдается - практически любое произведение так или иначе затрагивает этот архетип, либо напрямую, либо намёками. Но помимо этого стоит сказать и об особенностях самих волков, об их высокоорганизованном языке, одном из немногих, равных по сложности человеческому, и не разгаданном полностью до сих пор.

3.3.1 Язык волков и их социальная организация

Волчья стая (некоторые предпочитают воспринимать эти социумы, как семьи, сближая с человеческим образом существования) представляет собой довольно тесное и устойчивое сообщество оптимальное для борьбы за существование. Основой единения является в первую очередь кровное родство. Стайный образ жизни облегчает также и воспитание потомства, и добывание пищи. «Закреплённый» за волками одной стаи участок по сути превращается в частно-коллективную собственность, куда не допускаются чужаки.

Строгая дисциплина внутри стаи практически исключает конфликтные ситуации, приказания «старших» выполняются безоговорочно, а особый авторитет имеет руководитель стаи - матёрая волчица. Вопреки устоявшемуся мнению, возникшему из-за ошибки перевода - в «Книге Джунглей» Киплинга, Акелла не волк, а волчица, возможно, переводчик провёл аналогию с Атиллой, вождём восточно-европейских племён. Сложная иерархия и фиксированный образ жизни - одни из основных причин приспособленности к различным условиям и сохранению волка как вида почти во всех странах мира, несмотря на столетия преследования его человеком. Волк способен обеспечивать воспроизводство и устойчивость популяции, а временами и значительные "всплески" численности и расширение зоны обитания. Интересно то, что домашние собаки, даже в случае одичания, резко отличаются по поведению от волков. Они полигамны, а их спонтанные стаи практически не регулируются - в целом, происхождение собаки от волка крайне сомнительно, и учёные уже давно выдвигают гипотезы о существовании отдельных подвидов. По поведению, домашние собаки более близки африканским гиенам, отчасти сходен и их язык. Различно и отношение к человеку - если собаки привязываются к хозяину, то волки, даже при попытке одомашнивания, остаются опасными хищниками, ставящими себя не ниже человека, а наравне с ним. Что, при определенной точке зрения, не так уж и удивительно.

Успешная деятельность волков в семье-стае, безусловно, возможна лишь при хорошем развитии языка общения, передачи и приема информации, что великолепно достигнуто волками в процессе длительной борьбы за существование. Основой волчьего языка является звуковая сигнализация, а в ней главным элементом - вой. Звуковое общение посредством чрезвычайно многообразного воя присуще только волкам. Скорее всего, часть сигналов, передаваемых этим способом, находится вне диапазона частот, улавливаемых человеческим ухом (то же, кстати, касается и дельфинов). Так же в основные формы языка входят фырканье и звонкий лай. Не периферии находится еще очень много специфических звуковых сигналов - рычание, клацанье зубами, визг, скуление, взлаивание, разноголосье, тявканье, подскуливание, визг молодых волчат. Помимо аудиальной формы, существуют и другие - визуальные, тактильные и прочие, расписывать которые не имеет смысла. Стоит сказать только, что многие нюансы воспринимаются только волками, и другим животным (уж тем более - человеку, с его редуцированными органами чувств) недоступны.

Неразгаданных тайн воя волков так много, что это заставляет ученых прийти к следующему выводу: вой является самым загадочным и вместе с тем наиболее притягательным феноменом в биологии волка. В настоящее время не существует не только единого мнения о функции данной звуковой реакции, но подвергается сомнению и сама постановка вопроса. Таким образом, по своему многообразию, как это ни парадоксально, волчий язык, особенно вой, сходен с языком людей. Волки воют преимущественно на зорях и ночью, но иногда, особенно после гибели одного из членов семьи, и днем. В этом случае вой особенно част и продолжителен. При этом вой строго индивидуален, так же, как голоса и интонации людей. И все же при всем многообразии волчьего воя можно выделить некоторые стойкие особенности. Прежде всего, как и голоса людей, вой волков отчетливо различается по половозрастному признаку. Так, например, вой наиболее характерен матёрым волкам и волчицам, и даже в этой категории различается по тональности, а вот «прибылые» вообще не воют - для них характерны щенячьи звуковые сигналы - разноголосица и тявканье. Как уже отмечалось, высота звука, тональность, частота повторения, продолжительность, склонность к вою в разные часы суток - всё различно, индивидуально. По назначению вой тоже серьезно варьируется - это эмоциональные и функциональные сообщения. Выражаемые воем эмоции - угроза, тоска, отчаянье, грусть, ласка к волчатам. Так же вой активно используется для «подтверждения получения» информации - волчица, находясь на логове, коротко и негромко отвечает воем на вой возвращающегося матёрого. Особенно агрессивная реакция бывает на неумелую подвывку в исполнении человека - учитывая точность определения волком источника звуков, такое занятие крайне опасно.

Вой делится на одиночный и групповой - одиночный вой служит для связи между членами семьи-стаи, определения местонахождения одиночек, предупреждения о занятости территории, установления контактов разнополых зверей в период гона, выражения состояния особи, для созыва волчат и заботы о них со стороны родителей, сигнала добычи, тревоги и др. Групповой вой служит для сплочения семьи-стаи и выражения ее состояния, Возможно, групповой вой дружной, многочисленной и мощной семьи-стаи служит доказательством прочной занятости данного кормового участка. Интересен и тот факт, что такой функцией в человеческом социуме обладают, в первую очередь, гимны, а также - некоторые песни.

Сигналы, передаваемые воем и другими формами волчьего языка, трудноопеределимы, и зачастую можно только наметить эмоциональную тональность - агрессия или миролюбивость, можно вычленить чуть более частные аспекты, но выделить тонкие грани и «перевести» с волчьего языка на человеческий не представляется возможным. Так, например, сложнейшая система сигналов, используемых при охоте (эта под-тема будет затронута и во второй половине работы) практически не поддается расшифровке, в основном по той причине, что как-либо зафиксировать этот процесс проблематично. Но при этом, в ходе охоты даже на довольно опасных животных, вроде лося или оленя, волки погибают очень редко. Это говорит о высокой и сложной организации охоты - группового труда, требующего сверх-развитой системы языка, идентичной по сложности (не по составу) человеческой. Не стоит забывать и о том факте, что даже задирая голову для воя, волк иногда не издает слышимых звуков - сигнал передается на иных частотах, воспринимаемых только волками и некоторыми другими животными, и эта область языка волков вообще не изучена. На самом деле, попытки подвывания, предпринимаемые человеком, несколько абсурдны с точки зрения их наполнения. Как уже было сказано - более-менее опознаны только интонационно-эмоциональные оттенки, но функциональная часть, и уж тем более - содержательная, трудно распознать. Сравнить такие попытки можно с сочинением песен на чужом, малознакомом языке - словарь может помочь, но в песне будет крайне мало смысла, и чужака сразу же распознают.

Наличие организованного и сложно структурированного языка подразумевает и наличие в нём нескольких уровней знаков. Начиная от самых простых, индексальных, и заканчивая символическими, которые являются высшей формой обобщения, и доступны для восприятия только высокоорганизованному мозгу. Интересно и мнение некоторых ученых о вое, как об акустическом иероглифе (викоязык) - изначально иконическом варианте мышления, которым более полно пользуются дельфины.

Под понятие индексальных знаков в случае волков в первую очередь можно вывести прямую угрозу, демонстрируемую оскалом и рычанием, воспринимается она одинаково и самими волками и другими животными, и людьми. Иногда это может означать только предостережение, но смысл очень схож и реакция должна быть такая же - удаление с занимаемой волком территории. Примерно так же ведут себя и остальные хищники, в том числе и человек - угрожающая поза, иногда оскал или общая мимика, показывающая агрессию.

К иконическим знакам можно бы было причислить в первую очередь разного рода физические контакты между волками, а также их следы на почве или снегу. В данной категории можно выделить и сами волчьи логова - фактически волков там может и не оказаться, но принадлежность территории явна. Для самих волков иконическими являются еще и неуловимые для человека запахи, а также меченая территория и некоторые виды воя (как известно, далеко не все из них изучены с точки зрения функциональности). Иконическими знаками можно считать еще и некоторые особенные звуки. Издаваемые волками разных ступеней иерархии в стае. Это еще не символы, но приближающиеся к данному типа знаки языка - так как они передают не только информацию, но и социальное положение.

К знакам-символам несомненно относятся «команды» используемые волками во время охоты. Это высшая степень абстрактности, так как нужно воспринимать распределение ролей и топографические ориентиры. Стоит заметить, что подобным образом охотились первобытные люди - и по той же причине, невозможность без координации действий осилить крупное животное. Некоторые элементы воя тоже имеют символическую природу - ритуальный вой по умершим членам стаи, оповещение о возможном появлении человека поблизости. Помимо этого в вой зачастую вкладывается эмоциональная составляющая - радость, грусть, агрессия, тоска.

.3.2 Роль волков в истории культуры

Как уже неоднократно было сказано выше - лексема «волк» довольно частотна в индоевропейских языках и крепко связана с культурным фоном. Несмотря на кровожадность зверя, ему поклонялись, организацию волчьих стай ставили в пример для создания структуры человеческого общества во многих этносах. Причиной может являться умение волков жить в первую очередь не «стадно» а сплочённо, вместе. Коллектив, построенный на взаимоуважении, чего добивались в человеческой цивилизации еще со времен её зарождения. Считается, что именно сложная система волчьей охоты явилась основой тактики охоты человеческой - дело в том, что человек и волк сходны по пропорциям одиночной силы, и лучше всего действуют коллективно. Известная пословица «один в поле не воин» наглядно иллюстрирует и заблуждения по поводу существования волков-одиночек. Долго такие не проживают, но в составе стаи, из-за моногамии, часто случается, что тот или иной волк остается без пары. При этом, волки довольно долгое время воспринимались не как враги, а как советчики - люди действительно многое почерпнули из образа жизни этих животных. Отчасти. Такая помощь отразилась в русских сказках - Серый Волк помогает Ивану Царевичу, дает ему советы. У индейцев довольно долго сохранялся тотемизм, и одним из наиболее частых прародителей племён был именно волк. У норвежского бога, Одина, в свите было двое волков - Гери и Фреки. Интересна и отсылка во многих европейских языках к корню -*ueit (ведать, знать) - vedi, вiщун - затемненная семантика всеведения, тайного знания. Всё это связано с тотемной ролью волка, например еще у хеттов считалось, что надевание шкуры волка способствует уподоблению этому животному. Примерно то же можно проследить в норвежских и славянских традициях (vargshar, volcja dlaka, волкудлак) - обозначение оборотня, человека в волчьей шкуре. С течением времени в славянских языках семантика стёрлась, а слово дало две формы - волколак и вурдалак (второе, с лёгкой руки Пушкина, стало применяться по отношению нечисти, а чуть позже, к вампирам). Возвращаясь к хеттам - помимо физического сходства, ношение волчьей шкуры давало некие преимущества и знания, недоступные остальным, а правом на всё это обладал только вождь. Со временем связь с непосредственной властью теряется, и шкуры начинают носить те, кто связан с чем-то тайным, потусторонним (шаманы, колдуны). Интересна связь хеттского hurkila? и древнеисландского vargr - в этих словах есть семантика убийства, связанного с волком. Но если у скандинавов это означает примерно «человек в волчьей шкуре, совершивший убийство», то у хеттов это «люди преступления», которые должны руками поймать волка. Здесь можно найти зачатки легенды о боге Тюре, оставившем руку в пасти волка Фенрира. Есть и еще одна любопытная деталь - слово varg стало известно в России после публикации произведений Дж.Толкина - и многие заметили сходство этого слова с русским враг (старослав. ворог) - однако это сравнение ненадёжно. Если только рассматривать его как заимствование из речи скандинавов-наемников, известных еще до христианизации. Интереснее тот факт, что в русском языке есть диалектное слово «ворожейка» - шест для пряжи (бесспорно магический ритуал, а которому иногда приписывалось и негативное значение), а в древнеисландском есть слово vargtre - ритуальный столб, «волчье дерево», использовавшееся для казни преступников. Вообще, преступно-криминальная семантика особенно активно педалировалась в отношении волков именно в России. Тюремная практика, активизировавшаяся в 20-м веке (до этого были каторги, но такого распространения маргинальной культуры не наблюдалось), вывела на первый план хищническую символику и аспект строгой иерархии. Криминальный мир характеризуется именно этими чертами, но и сотрудников правопорядка тоже иногда ассоциируют с волками, акцентируя внимание на эпитете «санитары леса».

Как известно, слова имеют долю реального воздействия своим смыслом на окружающую действительность, поэтому неудивителен такой факт. Норвежский музыкант, Кристиан Викернес на заре своего творчества взял себе псевдоним Varg. Однако помимо толкиновского «волка», который подразумевался изначально, оставалась и семантика злодеяния. Что и не преминуло случиться - Кристиан по невыясненным до сих пор причинам убил своего друга, игравшего с ним в одной группе, а широко известен стал благодаря поджогам нескольких церквей в Норвегии. Именование себя волком, как было уже сказано, соответственно исландской традиции примирения, обозначало признание за собой убийства. Неизвестно, есть ли прямая связь между этими фактами, но существует русский музыкант, схожего направления, назвавший свой проект «Волчий источник» - автор музыки и текстов тоже находился в тюрьме.

Но есть и менее трагичные примеры из культуры, киноиндустрия и литература, а с некоторых пор - и индустрия компьютерных игр. Образ волка (в первую очередь - оборотня) распространен крайне широко. Эта тема актуализировалась начиная с шестидесятых годов, когда в Соединенных Штатах Америки появился жанр expluatation movie (эксплуатирующее кино) - дешевые в производстве картины, концентрирующиеся на том или ином востребованном публикой образе. В основном это были ужасы и чёрные комедии, на данный момент жанр возродился, но уже скорее в роли изначально юмористического и ностальгического, рассчитанного на определенный круг зрителей. Именно в первых ужасах появились оборотни - выполненные в форме резиновых костюмов с наклеенной шерстью. На тот момент мотивация злодеев была абсолютно не важна, и звериная природа чудовища очень удачно вписывалась в концепцию. Но после этого оборотни надолго исчезли с экранов, переместившись в литературу и специфическую область настольных игр с уклоном в фэнтези. Наиболее удачной и оставшейся по сей день, стала система World of Darkness (англ. «Мир тьмы»). Здесь авторы сделали оборотней одним из кланов вампиров - не так уж и необоснованно. Оборотни малочисленны, живут в лесопарковых зонах и неохотно общаются с другими кланами, а так же ревностно охраняют свои территории - вполне подходящая для волков характеристика. Впрочем, редко где упоминается образ недоступных знаний и дара - в основном, по мнению современных авторов, быть оборотнем, это скорее проклятие. Это заметно, например, в серии книг Джоан Роулинг, где оборотни бесправны и к ним применяется презумпция вины. Интересно то, что у Толкина оборотни есть, но это не волки, а медведи - Беорнинги. И вот здесь уже полностью отражены мифологические представления о мистической природе и тайных знаниях. Так же отходят от тематики проклятия и оборотни в романах Стэфани Майер. В одной из книг Стивена Кинга, фигурируют «Волки», забирающие детей из селения через определенные интервалы времени, и подвергающие их излучению. На самом деле, это роботы, носящие волчьи маски, но опять всплывает семантика таинства, мистики и магии. В современной культуре очень часто сталкивают оборотней и вампиров, обычно противопоставляя грубую силу первых, изобретательности и красоте вторых. И если в относительно недавних «Сумерках» оборотни и вампиры равны по силе, то более ранняя серия фантастических боевиков «Underworld» (в локализации «Другой мир») - ставит полуволков-полулюдей в позицию бывших рабов. Экранизация комиксов «Блейд» вообще рассматривает оборотней - как мутацию вампиров. Компьютерные игры в редких случаях базируются на собственных, оригинальных сценариях, чаще всего визуализируя уже существующие на бумаге или плёнке, миры. Однако некоторые попытки создать свой образ оборотней присутствуют - в недавно выпущенной игре Skyrim, есть воинский орден, члены которого, по достижению определенных успехов и должностей, проходят обряд инициации, и становятся оборотнями. Это считается великим даром и честью, и одновременно - оборотни не могут попасть в местный аналог рая, так что это и несмываемый грех. В целом, игра воссоздаёт скандинавский антураж, с присущими ему реалиями и мифологемами. Обычные же волки в играх зачастую являются довольно незначительной угрозой, и не оправдывают своей репутации опасных хищников, охотящихся коллективно. Исключение - игра Dragon Age: Начало - где стая волков может без проблем повалить и разорвать героя. Наверное, единственный случай, где актуализируется семантика «растерзывания».

Близкая характеристика даётся и людям, выступающим под гербом волка в книгах Джорджа Мартина. Здесь с образом этого животного связан род Старков, правителей северных территорий. Основные актуализированные черты - семейственность и честь. Первое связано с жизнью волков в стае. Второе является скорее культурным наслоением на образ хищника. Интересен и тот факт, что сильны Старки вместе, а поодиночке и не на своей территории, уязвимы. Это хорошо видно на примере гибели отца семейства и дальнейших неприятностей остальных Старков. Еще большая связь достигается через возможность одного из детей этой семьи, Брана, после потери ног, видеть сны глазами тотемного животного, называемого в книге «лютоволком».

Если говорить о музыке и видеоклипах - чаще всего образ волка используется рок-музыкантами, по причине броскости и запоминаемости. Именно волк считается эмблемой байкеров, и входит в символику многих субкультур.

Заключение

Завершая исследование, стоит сказать, что поставленные во введении задачи были выполнены по большей части именно с теоретической точки зрения. В целом же приведенный материал скорее является иллюстрацией к текущему состоянию реконструирования языков, и не включает в себя какие бы то ни было неизвестные концепции. Впрочем, наша роль в данной работе сводилась к систематизации. Поставленная же цель была выполнена при описании двух аспектов восстановления древних словоформ, и их (аспектов) эволюции. Помимо этого была затронута роль фонетики в процессе реконструкции и обозначены основные возможные проблемы, связанные с этой стороной восстановления праформ слова. Также рассмотрена роль синкрета в подобных процессах и через него, их связь с проблемами возникающими при неоднозначных случаях, попадающихся при реконструкции.

Также была описана проблема восстановления лексемы «волк» на основе сопоставления нескольких индоевропейских языков, и выведена приблизительная праформа этого слова. Естественно, здесь не были затронуты чересчур сложные вопросы, которые до сих пор не имеют однозначного ответа. Впрочем, даже сама праформа, восстановленная в тексте исследования, предполагает как минимум два варианта написания. В целом, проделанная работа отвечает цели и задачам, поставленным во введении - как то, в первую очередь - выявлены наиболее сложные проблемы при реконструкции праформ, рассмотрены известные на данный момент основные теории праязыка и восстановлена приведенная в заглавии лексема. В первом приложении даны основные индоевропейские языки, на основе которых восстанавливалась праформа, а во втором приложении даны варианты этой лексемы в других языках, в том числе и тех, где изначальный корень был табуирован, и использовался эвфемизм. Помимо этого, была обоснована актуальность выбора данной лексемы, а также рассмотрены экстралингвистические связи, сложившиеся за многовековую историю слова. Так же были даны некоторые сведения о языке волков, как о приближенном по сложности к человеческому. Приведены доказательства наличия трёх семиотических уровней языка - индексальности, иконичности и символичности. Рассмотрена роль волка на уровне культуры, и историческое изменение этой роли в зависимости от смены мировоззрений.

Список использованной литературы

Монографии и учебные пособия

.Нерознак В.П. Праязык: реконструкт или реальность? Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. - М., 1988

.Макаев Э.А. Общая теория сравнительного языкознания. - М., 1977

.Арнольд И.В. Основы научных исследований в лингвистике: Учеб.пособие. - М., 1991

.Сводеш М. Лингвистические связи Америки и Евразии, в кн.: Этимология. 1964, М., 1965

.Мейе А. Введение в сравнительно-историческое изучение индоевропейских языков. - М.

.Савченко А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. - М., 1974. - С. 410 с.

.Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. - М.,

.Красухин К.Г. Введение в индоевропейское языкознание: Курс лекций. - М., 2004. - 320 с.

.Десницкая А.В. Актуальные вопросы сравнительного языкознания // отв. ред. А.В. Десницкая. - Л., 1989. - 239 с.

.Бурлак С.А., Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику. - М., 2001.

.Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. - Тбилиси, 1984.

.Бурлак С.А. Сравнительно-историческое языкознание. - М., 2005.

. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания//Вопросы языкознания. - №1. - М., 1995.

. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов/ Пер. с англ. А.Д. Шмелева. - М.: Языки славянской культуры, 2001.

. Виноградов В.В. Слово и значение как предмет историко-лексикологического исследования //Вопросы языкознания. - №1. - М., 1995.

. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - Т. 4.

. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка: В 2 т. - Т.2. - М., 1959.

. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. - М.: Языки славянской культуры, 2002.

. Шмелев А. Д. Русская модель мира: Материалы к словарю. - М.: Языки славянской культуры, 2002.

. Джаукян Г.Б. Индоевропейская фонема *b и вопросы реконструкции индоевропейского консонантизма // ВЯ, 1982, № 5

. Апресян 1974 - Ю.Д. Апресян. Лексическая семантика. Москва, 1974.

. Виноградов 1994 - В.В. Виноградов. Слово и значение как предмет историко-лексикологического исследования // Виноградов В.В. История слов. Москва, 1994.

. Зализняк, Шмелев 2000 - Анна А.Зализняк, А.Д. Шмелев. Введение в русскую аспектологию. М. «Языки русской культуры», 2000

. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т., 1984

. Откупщиков Ю.В. К истокам слова. М., 1986

. Красухин К.Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. М., 2008

. Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразование. М., 1955 (2004)

. Шелепова Л.И. Русская этимология: теория и практика: учебное пособие. 2 изд. М., 2007

. Колесов В.В. - В.В. Колесов. Слово и дело. СПб., 2001

Электронные ресурсы

30. Моуэт Ф. Не кричи «волки!» [Электронный ресурс]. URL: <#"justify">Приложение 1: Таблица индоевропейских рефлексов пракорня *?lka по основным языкам