Развитие исторической мысли в период Великой французской революции

 

Курсовая работа по теме:

Развитие исторической мысли в период Великой французской революции

Введение

Французское Просвещение сложилось под большим влиянием английской просветительской мысли и английской науки. В то же время деятели французского Просвещения выступали в иной исторической ситуации, чем их предшественники и современники по ту сторону Ла-Манша.

В отличие от Англии, где еще в середине - второй половине XVII в. совершилась буржуазная революция, просветительское движение во Франции развертывалось в условиях нараставшего кризиса «старого порядка». Таким образом, английское Просвещение было «послереволюционным»; французское - с поразительной энергией осуществляло «революцию в умах», духовно подготовившую великую буржуазную революцию конца столетия.

Творцами французского Просвещения были выдающиеся философы, писатели, публицисты, люди науки - в течение нескольких десятилетий блестящую плеяду их с поразительной щедростью вызвало к жизни общество Франции того времени. Множество авторов «второго плана» популяризировали, распространяли, нередко радикализировали идеи, выдвинутые корифеями просветительской мысли.

Идеи просветителей, выработанная ими новая система ценностей решительно противостояли официальным идеологическим устоям современного им общественно-политического строя Франции с его сословным неравенством, обязательным римско-католическим единомыслием, переживавшей глубокий кризис абсолютистской политической системой. Просветители доказывали, что общество должно быть перестроено согласно требованиям разума в соответствии с естественными и неотъемлемыми правами человека. Они были убеждены, что такие преобразования могут и должны быть осуществлены в самое ближайшее время (хотя мыслители, принадлежавшие к различным течениям внутри Просвещения, по-разному трактовали характер и глубину необходимых реформ).

Отыскивая причины несовершенств и пороков общественного строя, думая о путях его переустройства, французские просветители обращались не только к философскому осмыслению основ человеческого бытия и критическому анализу современного им общественного порядка. Критика настоящего побуждала к такому же критическому переосмыслению прошлого. Французские просветители живо интересовались историей, много о ней размышляли и писали. Характерно, что история была широко представлена в знаменитой «Энциклопедии» Дидро и Д'Аламбера: из 60 с лишним тысяч помещенных в ней статей более 6 тыс. посвящены различным историческим сюжетам.

Французские просветители и история: характерные черты исторических взглядов и творчества

В период, когда развертывалась деятельность просветителей, общественный интерес к истории был во Франции весьма значителен. Еще в течение XVII в. к Франции перешла ведущая роль в «эрудитской» историографии. В XVIII в. эта линия в развитии историографии отнюдь не утратила своего значения. Эрудиты - прежде всего бенедиктинцы (мавристы), а также иезуиты активно продолжали свои труды по сбору и публикации исторических документов. Именно в XVIII в. было положено начало ряду фундаментальных многотомных собраний, издание которых продолжалось в XIX и XX вв. Эрудиты совершенствовали и методы вспомогательных дисциплин - дипломатики, созданной в конце XVII в. Ж. Мабильоном, палеографии, исторической хронологии. Что касается их общих воззрений на историю, то эрудиты и в век.

Просвещения держались провиденциалистского, теологического ее понимания.

В целом в XVIII в. теологическое понимание истории еще сохраняло позиции. Характерно, что, по крайней мере, до середины века пользовалось вниманием известное «Рассуждение о всеобщей истории» епископа Боссюэ, написанное, при некоторых уступках рационализму, с теологически-библейских позиций.

Громоздкие публикации эрудитов оставались в основном достоянием узкого круга знатоков. Широкому читателю были адресованы многочисленные сочинения по истории, которые занимали значительное место в книжной продукции XVIII в. В 1723-1789 гг. было запрошено дозволение на издание 40 тыс. книг; из них не менее 3370 были посвящены истории. В канун революции исторические сочинения составили 15 % опубликованных во Франции книг. Пользовались популярностью специальные словари по истории. Так, «Большой исторический словарь» Л. Морери (8 томов) издавался 18 раз в конце XVII - середине XVIII в.

Традиционной сферой внимания историков была античная история. Но в XVIII в., особенно во второй его половине, заметно возрос интерес к истории Франции. Стремление приобщиться к историческим истокам французского общества и его институтов было связано с назревавшим в стране общественно-политическим кризисом и ростом национального сознания французского народа. В течение века были созданы около 60 общих трудов по истории Франции; наиболее читаемые выдерживали по нескольку изданий. Так, «История Франции со времени установления монархии и до царствования Людовика XIV» (основателем издания и автором первых 8 томов был аббат П.Ф. Велли), несмотря на значительный объем, издавалась трижды (в 30 и 15 томах) - в 1755-1786 гг.; вышедшее в 1744 г. «Новое краткое изложение хронологической истории Франции» до 1800 г. было издано 12 раз.

Большинство исторических сочинений носило компилятивный характер. Основное внимание в них уделялось описанию политических и военных событий, деяний государей, полководцев, церковных иерархов. Некритическое отношение к источникам и сочинениям предшественников вело к многочисленным ошибкам, на веру принимались сообщения о легендарных и просто невероятных событиях. Историография все еще оставалась скорее особым жанром изящной словесности (lettres), чем специальной отраслью научной литературы. Не случайно преподавание истории поручали обычно специалистам по филологии, знатокам древних языков и текстов (латинский язык был основным предметом в тогдашних коллежах).

История как самостоятельная научная дисциплина в «век Просвещения» во Франции находилась еще в процессе формирования. В середине XVIII в. в некоторых (еще очень немногих) университетах стали создаваться специальные кафедры истории, для занятия которых требовалось представить диссертацию по национальной истории. В литературе того времени встречается уже понятие «историческая наука» (la science de 1'histoire).

Важный шаг к созданию во Франции исторической науки нового времени был сделан французскими просветителями. Они довершили «детеологизацию» историчекой мысли и историографии. Отвергнув теологический подход к человеческой истории, просветители решительно отделили от нее «священную историю», т.е. библейские исторические мифы.

Введя в историографию аналитические методы рационализма, они таким образом «рационализировали» мир истории. В большом Вступлении Д'Аламбера к «Энциклопедии», где дана классификация наук, история рассматривается как часть широкой «науки о человеке», которая включает также логику, грамматику, педагогику, филологию, этику, юридическую, экономическую, политическую науки. «История человека,- писал Д'Аламбер,- имеет предметом либо его действия, либо его знания, и она, следовательно, гражданская или научная».

Деятели французского Просвещения по-новому оценили познавательные задачи истории. Они трактовали их чрезвычайно широко, далеко выходя за рамки традиционных сюжетов. Рассмотрению ученого-историка, писал в «Энциклопедии» Ж, Ф. Мармонтель (философ и писатель), подлежат «нравы, натура народов, присущие им интересы, их богатства и внутренние силы, их внешние ресурсы, их воспитание, законы, предрассудки и принципы, их внутренняя и внешняя политика, их способ трудиться, питаться, вооружаться и сражаться; таланты, страсти, пороки и добродетели тех, кто главенствовал в общественных делах; знание людей, местности и времени».

В оценке познавательных возможностей истории просветители отошли от крайнего скептицизма мыслителей XVII а. (Р. Декарта, Б. Паскаля, П. Бейля) относительно исторического знания. Правда, они также считали, что невозможно придать истории точность математических и экспериментальных наук. Но все же путем исключительно тщательной, добросовестной работы и, главное, строгой рациональной критики источников историк может достичь достоверности или хотя бы высокой степени вероятности полученных им знаний. К этому последнему выводу склонялся Вольтер. «Всякая достоверность,- писал он в статье «История»,- не обладающая математическим доказательством, есть лишь высшая степень вероятности. Иной исторической достоверности не существует».

Требуя от историков широкого подхода к предмету истории и большой точности сообщаемых ими знаний, французские просветители по-новому подошли к проблеме исторического источника. Необычайно расширено было само понятие исторического источника (традиционно им считались письменные тексты, устная традиция, монументальные памятники). Так, для Дидро, отмечает А.Д. Люблинская, «историческим памятником было решительно все: повествования, акты, надписи, правовые кодексы, описания ремесел и сами рабочие орудия и инструменты, каталоги королевской библиотеки, монеты, римские дороги, мифология, обычаи, одежда, басни и суеверия, и т.д., и т.п.».

Характерная черта исторических воззрений французских просветителей - их обостренное внимание к проблеме критики исторических источников. Они решительно ополчались на старую историографию, которая с полным доверием воспринимала факты и чудеса, сообщаемые библейской легендой, невероятные события, описываемые древними историками и писателями. Руководствуясь рационалистическим мировоззрением, просветители важнейшим критерием критики считали здравый смысл. «Не следует верить тому, что противоречит естественному ходу вещей»,- полагал Вольтер; Дидро указывал на значение опыта для проверки исторических фактов: важен и «опыт прошлых веков и наш собственный» 10.

Просветители были знакомы с публикациями и источниковедческими трудами эрудитов и учитывали их достижения в этой области. Большое внимание проблеме критики, источников было уделено в «Энциклопедии»; в ее статьях «была дана развернутая теория критики источников по форме и по содержанию: проверка подлинности источника и сообщаемых им фактов, изучение языка и литературного стиля, сопоставление.однотипных источников между собой и с другими типами памятников» ".

В человеческой истории (как и в истории естественной), считали французские просветители, действуют определенные закономерности, которые вытекают из природы вещей и могут быть постигнуты разумом. При этом в своей философии истории они исходили из общего для всей просветительской мысли постулата об универсальной и неизменной природе человека. Связанный с этим подходом принцип исторического универсализма позволил французским просветителям выдвинуть (особенно ярко это было сделано Вольтером) представление об истории как о всеобщей истории, охватывающей все племена и народы, жившие некогда и живущие сейчас, В то же время этот подход обусловливал пределы просветительского историзма. В истории они стремились увидеть прежде всего общие явления, которые считали проявлением универсализма человеческой природы, М.А. Барг отмечает, что историография «обращалась к различным временам и народам не с целью различения их, а с тем, чтобы вопреки бросавшимся в глаза различиям обнаружить единство, сводившееся все к той же человеческой природе...». В итоге от них ускользало, что общие закономерности в истории по-разному проявляют себя в различные исторические эпохи, что каждой эпохе свойственны особые, ей присущие закономерности.

В исторических воззрениях французских просветителей была ярко выражена и общая для всего Просвещения идея прогресса (хотя различными мыслителями она трактовалась неоднозначно). Безусловным казался непрерывный (но очень неравномерный в различные времена) прогресс человеческих знаний. Что касается прогресса в жизни общества, то его непрерывность внушала сомнение, ибо история общества включает гибель цивилизаций, периоды упадка, тирании, несовместимые с разумом и естественными правами людей. В то же время большинство французских просветителей с оптимизмом смотрели в будущее. Конечное торжество разума - основной силы преобразования человечества - казалось несомненным, а вместе с ним - и прогресс человеческого рода в целом. История представлялась таким образом длительной и трудной, но верной дорогой к этому грядущему разумному порядку.

Понятно поэтому, что французские просветители были убеждены в высоком общественном предназначении истории. Наряду с философией история мыслилась ими как важнейшее средство просвещения умов в духе новых идей, как источник опыта прошлых поколений, помогающего определить пути в будущее, бесценного для законодателей и политиков, Не случайно просветители во Франции придавали огромное значение литературной форме исторических сочинений - они требовали от них доступного, разнообразного и изящного стиля, привлекающего читателя. Если история должна нравиться, писал Мабли в своем сочинении «О способе написания истории» (1782), «то это для того, чтобы лучше наставлять».

Уделяя большое внимание истории, корифеи французского Просвещения видели свою главную цель не в углубленном изучении отдельных сюжетов, а в выработке нового понимания исторического процесса в целом, в переосмыслении всего опыта мировой истории, содержания и задач исторической науки. Именно в этой области их вклад наиболее весом. Некоторые из них (Вольтер, Мабли, Рейналь) создали специальные исторические сочинения, обращались к источникам. Просветители еще не преодолели разрыва между бенедиктинской эрудицией и научной историографией, но они сделали в этом направлении первые шаги.

В ряду исторических проблем, привлекавших внимание просветителей, была история античного мира. «История Римской империи заслуживает нашего наибольшего внимания,- писал Вольтер,- так как римляне были нашими учителями и законодателями». В истории античных обществ просветители находили подтверждение своим идеалам свободы, черпали аргументы для обоснования пагубности тирании. Истолкованные в просветительском духе сведения из античной истории стали во Франции непременным элементом исторического сознания предреволюционных поколений, как и деятелей Французской революции, выступавших в ходе нее «...в римском костюме и с римскими фразами на устах...» (Маркс).

Запросами идейно-политической борьбы, стремлением осознать исторические корни современных им общественных противоречий был вызван интерес просветителей к истории средних веков и, в частности, к вопросу о происхождении социально-политических учреждений Франции и французской нации.

Буленвилье, Дюбо и оформление германо-романской проблемы

Начало острой полемике вокруг вышеназванной проблемы положил в первой трети XVIII в. исторический спор между графом Буленвилье и аббатом Дюбо, получивший широкий отклик.

С 1727 г. начали появляться (посмертно) исторические работы графа Анри де Буленвилье (1658-1722). Как историк он мыслил уже в русле рождавшихся новых представлений о смысле историографии. Так, он критиковал Боссюэ, отвергал традиционное сведение истории к деяниям королей и военным событиям. Но в плане идеологическом он выступал с обоснованием социальных и политических устремлений родовитого дворянства.

Главный труд Буленвилье - «История древнего правительства Франции» (1727). Центральная мысль его: происхождение французского общества и государства есть результат германского завоевания Галлии, в итоге которого свободные завоеватели - франки - стали господами, а побежденные галло-римляне - подданными, простонародьем. Таким образом, законность привилегий и земельной монополии французской аристократии уходит корнями в «право победителя» завоевателей, которые составили основу дворянского сословия. В дальнейшем это право, воплощенное в крови дворянской «расы», передавалось последующим поколениям. Законный же удел потомков побежденных галло-римлян, составивших третье сословие,- покорно сносить свою участь.

Буленвилье с необычайной ясностью выразил точку зрения «дворянского расизма», характерную для родовитого дворянства: только кровь дает дворянское достоинство, ни король, ни какое-либо учреждение сделать это не в силах. Чуждый теологического подхода к истории, он выдвинул своеобразное историко-биологическое обоснование сословного неравенства. Созданное монархией дворянство мантии он относил к третьему сословию. Попранием исконных дворянских прав Буленвилье считал абсолютизм: изначально в итоге завоевания короли (Хлодвиг и его преемники) избирались аристократией, были лишь первыми среди равных.

Выступление Буленвилье вызвало энергичный отпор. В 1734 г. аббат Ж. Б. Дюбо (1670-1742), секретарь Французской академии, опубликовал большой труд «Критическая история установления французской монархии в Галлии». Германистской точке зрения Буленвилье он противопоставил романистскую теорию. Дюбо решительно отверг самый тезис о завоевании Галлии - основу всей концепции Буленвилье. Он доказывал, что произошло отнюдь не завоевание, а постепенное органическое слияние исконного населения Галлии и пришельцев - франков. Поэтому не может быть речи о двух расах - побежденных и победителях. Франкская монархия - органическое продолжение Римской империи. Постепенно в ходе взаимодействия различных племен и культур сформировалась французская нация. Дворянские же привилегии - результат узурпации прав и достояния народа, а также права королевской власти, совершенной аристократией позднее, в IX-X вв.

Уже современники спора Буленвилье и Дюбо осознавали его социально-политический смысл. Характерна оценка, данная ему Монтескье в «О духе законов». «Граф де Буленвилье и аббат Дюбо составили каждый свою систему, причем одна из этих систем походит на заговор против третьего сословия, а другая - на заговор против дворянства» 16.

Спор вокруг германо-романской проблемы продолжался в течение всего XVIII в. и был унаследован веком XIX. Большинство просветителей признавали наличие франкского завоевания, но опровергали сословно-пристрастные выводы Буленвилье. Вся эта проблема стала элементом историко-политической культуры века и с новой остротой встала в предреволюционной публицистике. В своем знаменитом памфлете «Что такое третье сословие» (1789) аббат Э.Ж. Сийес, иронизируя над дворянским расизмом и теорией завоевания, восклицал: «Почему бы в самом деле не препроводить обратно во Франконские леса все те семьи, которые сохраняют безумные притязания на права первоначальных завоевателей Франции».

Среди выдающихся деятелей французского Просвещения, оказавших особенно большое влияние на развитие историко-социологической мысли и историографии, были крупнейшие представители старшего поколения просветителей - Монтескье и Вольтер.

Шарль Луи Монтескье де Секонда, барон дела Бред (1689-1755), президент бордоского парламента (до 1726 г.), принадлежал к знатной семье провинциального дворянства мантии. В. его воззрениях переплелись традиции идеологии парламентско-аристократической оппозиции абсолютизму и идеи Просвещения. Выдающийся политический мыслитель, сторонник дворянско-буржуазного компромисса, Монтескье был теоретиком «смешанной формы правления» (по существу, конституционной монархии) на базе разделения и равновесия властей, единственно, по его мнению, способной гарантировать политическую свободу.

Характерная черта умственного склада Монтескье, выделявшая его среди других просветителей, состояла в том, что в поисках решения современных ему политических проблем он обращался не к абстрактным «естественным законам», выведенным умозрительно из природы человека, а к исследованию и критическому анализу действительно существовавших некогда политических форм, к конкретной истории человеческих обществ, широко прибегал к сравнительному методу. Монтескье как мыслителя отличали громадная историческая эрудиция и большой вкус к историческим и историко-социологическим построениям. Главные его труды - «О причинах величия и падения римлян» (1734) и знаменитый трактат «О духе законов» (1748).

В рамках французского Просвещения Монтескье уделял особое внимание обоснованию и развитию идеи внутренней закономерности, которой подчинены человеческие установления в их существовании и истории. «Я установил общие начала,- писал Монтескье в сочинении «О духе законов»,- и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона» 18. «Законы в самом широком смысле» он понимал как не зависимые от сознательной воли людей «необходимые отношения, вытекающие из природы вещей» 19; общественные закономерности есть явление естественного характера, их изучает не теология, а наука.

Правда, в общем подходе к истории Монтескье все же не удается строго следовать единому социологическому принципу: «Мир истории в видении Монтескье оказывается определенным образом раздвоенным» 20. С одной стороны, он детерминирован объективными условиями человеческого бытия, прежде всего условиями природными. Монтескье - один из основателей географического направления в обществоведении нового времени; он доказывал, что географическая среда - климат, почва, местоположение - решающим образом влияет на общественное устройство. Природные условия, полагал Монтескье, формируют характер и «дух» народа, влияют на его экономическую деятельность и в конечном счете определяют существующие у различных народов формы государственной власти и законодательства. Так, например, с воздействием умеренного климата Британских островов он связывал достоинства английского государственного строя, который сильно идеализировал. В некоторых случаях Монтескье пытался связать влияние природных условий с тем или иным способом добывания средств к жизни, который и воздействует на образование и смену политических форм. «Законы,- писал он,- очень тесно связаны с теми способами, которыми люди добывают себе средства к существованию. Народ, занимающийся торговлей и мореплаванием, нуждается в более обширном своде законов, чем народ, который довольствуется возделыванием своих земель, последний - в более обширном, чем народ, живущий скотоводством». В такой трактовке вопроса возможно усмотреть даже некоторое материалистическое зерно (оно не получает в трактате «О духе законов» дальнейшего развития).

С другой стороны, Монтескье не был до конца последовательным в этом объективном толковании общественной закономерности. При анализе конкретных исторических явлений он сплошь и рядом рассматривал закон как категорию юридическую, результат произвольного творчества законодателя. У народов, достигших цивилизованности, решающую роль могли играть и не естественные факторы, а законодательство как независимая сила, руководствующаяся общими принципами.

Трактат «О духе законов» Монтескье завершил обширным очерком истории феодальных учреждений во Франции (книги 28, 30 и 31), включившись в разгоревшуюся по этому вопросу полемику, в которой стремился занять компромиссную позицию. В целом он принял германистский тезис о завоевании Галлии франками и выступал с резкой критикой книги Дюбо. Монтескье утверждал, что дворянские права и привилегии, в частности их судебные права, отнюдь не были результатом позднейшей узурпации. Они естественно развились из общественного строя германцев и явились, таким образом, последствием завоевания. В принципе Монтескье считал наследственное дворянство необходимым элементом общественно-политического строя Франции. Обладая от рождения особым престижем и привилегиями, оно является естественным поборником личной свободы и врагом деспотизма. Ему должна принадлежать «промежуточная власть», функция которой - создавать и удерживать равновесие между монархом и народом.

Вместе с тем Монтескье отнюдь не разделял полностью дворянской теории Буленвилье. Он считал, что возникшее после завоевания общество впитало немало римских элементов, что крепостное право, например, не было результатом единовременного акта завоевателей: оно образовалось постепенно, причем существовало в Галлии уже до завоевания. Система дворянских привилегий также создалась не только благодаря завоеванию - это был длительный и сложный процесс.

Вольтер. Самая яркая фигура французского и европейского Просвещения, философ, писатель, поэт, драматург, связанный перепиской, а отчасти и личным общением с государями Европы, предприимчивый и богатый сеньор своего имения Ферне - Мари Франсуа Аруэ Вольтер (1694- 1778) - был также крупнейшим историком-просветителем. Историей он занимался профессионально, это было одно из важных направлений его творческой деятельности. После публикации в 1731 г. первого исторического труда «История Карла XII» Вольтер создал «Век Людовика XIV» (1751), «Обзор века Людовика XV» (1755-1763), «Историю России в царствование Петра Великого» (1759- 1763) и др. Наиболее монументальное историческое сочинение Вольтера - «Опыт о нравах и духе народов и о главных исторических событиях» (1756-1769) - охватывает громадный период от Карла Великого до Людовика XIII. Вольтер - автор статьи «История» для «Энциклопедии» Дидро. В целом его сочинения содержали изложение событий мировой истории от первобытных времен до середины XVIII столетия.

Среди просветителей именно Вольтер целеустремленно выступал за обновление исторической науки и стремился осуществить это в собственной практике. Главная его идея - соединение истории с просветительской философией. Задача историка - не просто собирание фактов и изложение событий, но критическое осмысление всего материала с точки зрения разума, создание «философской истории». Вольтер ввел в оборот понятие «философия истории» («La philosophie de Ihistore» название книги Вольтера 1765 г.). Вольтер, писал А.С. Пушкин, «первый пошел по новой дороге и внес светильник философии в темные архивы истории». Язвительной критике и осмеянию Вольтер подвергал теологическую концепцию истории. Против нее полемически заострен его «Опыт о нравах и духе народов...».

«С историей,- считал Вольтер,- дело обстоит так же, как с математикой и физикой. Поприще чрезвычайно расширилось». Исходя из этого, он отстаивал новое понимание предметной области историографии, принципиальное ее обновление и расширение. «Цель истории состоит не в том, чтобы показать, как в такой-то год один недостойный государь следовал за другим жестоким правителем... Зачем нам детали столь ничтожных интересов».

«Я вижу почти повсюду только историю королей; я хочу написать историю людей». Современный историк должен изучать и описывать только важные и великие явления; от него «требуется... больше внимания к обычаям, законам, нравам, торговле, финансам, земледелию, населению»; важно знать литературу и искусство, открытия и изобретения.

Вольтер намного расширил и географические рамки истории. Старая историческая схема, основанная на библейской традиции, включала в орбиту всемирной истории европейские народы, а также народы, так или иначе затронутые в Библии (Египет, Вавилон, Ассирия, Персия и др.). Всемирная история Вольтера - это история всего человечества. Он стремился на доступном ему материале воссоздать историю Китая, Индии, Японии, арабских народов, народов Африки, Америки. Недаром свой «Опыт о нравах...» Вольтер начинал с истории Китая и Индии. Е.А. Косминский считал вольтеровский «Опыт о нравах...» «первой книгой по всемирной истории, написанной со всемирно-исторической точки зрения».

Одержимость идеей «философской истории» не заслонила от Вольтера проблемы источников и достоверности сообщаемой ими информации. В отличие от многих других просветителей, он понимал значение для историка архивов. Работая над историческими трудами, хронологически ограниченными, он обращался к рукописным документам. Так, для написания истории Петра Великого Вольтер использовал материалы, которые посылали ему из России Г.Ф. Миллер, И.И. Тауберт, М.В. Ломоносов, И.И. Шувалов. Для создания книг о Карле XII, Людовике XIV и Людовике XV он обращался и к устной традиции, к свидетельствам участников и очевидцев событий. При работе над «Опытом о нравах...», по существу очерком всемирной истории, он опирался в основном на книги своей обширной библиотеки, которую заботливо пополнял (купленная Екатериной II эта библиотека в настоящее время находится в Библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде); 28 % всех ее книг - сочинения исторического содержания.

В вопросе о достоверности исторических знаний и исторических источников Вольтер был одним из главных провозвестников просветительской критики традиционной историографии. История не должна принимать на веру все, что не согласуется ни с физикой, ни с разумом, ни с природой человеческого сердца. Дивные и невероятные сообщения древних анналов должны приниматься в расчет как свидетельства людского легковерия, они входят в историю мнений.

Отражая оптимистическое мироощущение просвещенных буржуазных кругов XVIII столетия, Вольтер выступал одним из провозвестников теории исторического прогресса. Ему была чужда идеализация первобытного «естественного состояния» людей как счастливого изначального состояния человечества. В понимании движущего начала общественного прогресса Вольтер стоял на идеалистической позиции. Он прекрасно понимал важность земледелия, ремесел, мануфактур, торговли и мореплавания, но первичным и определяющим импульсом их прогресса считал человеческий разум, успехи просвещения и новых знаний. Эти успехи обусловливают и нравственное совершенствование, достижения искусств и т.д.

Вольтер не считал прогресс движущимся в неодолимо-линейном направлении. Прогресс осуществляется избирательно, воплощается в отдельных периодах истории (например, век Филиппа и Александра, Цезаря и Августа, Медичи и Людовика XIV), которые выделяются на темном фоне и часто отделены друг от друга долгими веками невежества. Если и стоит изучать эти мрачные времена, говорил Вольтер, то лишь для того, чтобы их презирать. В особенности нетерпим был Вольтер в оценке средневековья - в этом сказывались и его антифеодальная, антитеологическая общественная позиция и характерное для его взглядов отсутствие историзма как идеи органического развития. Средние века для Вольтера - это варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались лучше.

Перейдя от истории Римской империи к истории народов, ее разрушивших, писал Вольтер, уподобляешься путешественнику, «который, выйдя из прекрасного города, оказывается в пустыне, покрытой терниями» 28. Все здесь внушает глубокое отвращение. Двадцать варварских наречий сменили прекрасный латинский язык, жалкие хижины встали вместо амфитеатров; феодальное правление - это хаос, в котором сильный подавляет слабого, а народ прозябает в состоянии рабства. Основную задачу всемирной истории Вольтер видел как раз в том, чтобы показать, «через какие ступени люди прошли от грубого варварства прежних времен к культуре нашего времени».

Неукротимый и язвительный критик старого порядка, горячий сторонник общественно-политических преобразований, Вольтер, как и подавляющее большинство просветителей, не помышлял об их насильственном осуществлении. Возможность народного возмущения, самочинных нецивилизованных действий «невежественной и фанатичной толпы» внушала просветителю самые тревожные опасения, в том числе за судьбы собственности. Отсюда и его отношение к народным движениям в европейской истории - Жакерии, восстанию Уота Тайлера, Крестьянской войне в Германии и др. Вольтер понимал, что они были вызваны жестоким феодальным угнетением, ибо сеньоры «обращались с крестьянами, как с животными; но его отталкивали насильственные действия этих «мужланов» (rustres), которые защищали идею равенства людей методами «хищных зверей».

Наилучшим путем решения назревших общественных проблем в духе требований разума казались реформы просвещенного монарха, «философа на троне». Дорогая Вольтеру идея «просвещенного абсолютизма» побуждала его к поиску ее воплощения в настоящем и исторического подтверждения в прошлом. Историк, не желавший писать «историю королей», но лишь «историю людей», пристально интересовался государями, в которых думал найти позитивный или негативный пример,- Карлом XII, Петром I, Людовиком XIV. Так, «изгнанная просветителями в дверь, история государей возвращалась в окно».

В целом, учитывая обусловленные временем и социальным кругозором достижения и пределы исторических воззрений Вольтера, можно утверждать, что выдвинутое им новое понимание содержания и задач исторической науки, отражение этого понимания в историографическом творчестве просветителя оказали сильное воздействие на развитие исторической мысли и оставили глубокий след в историографии.

Ж. Тюрго с вольтеровским пониманием истории во многом перекликаются идеи, высказанные Тюрго, одним из ярких мыслителей и практических деятелей французского Просвещения. Анн Робер Жак Тюрго (1727-1781), младший современник Монтескье и Вольтера, специально историей почти не занимался. Как теоретик он был, прежде всего, экономист, один из видных представителей и «завершитель» экономического учения физиократов - французской школы классической буржуазной политической экономии. Тюрго был и незаурядным государственным деятелем; с его именем связана самая крупная в XVIII в. попытка буржуазных реформ в начале 70-х годов. Не удавшаяся, как и все остальные, она вызвала вначале много надежд, ее приветствовали Вольтер, Д'Аламбер, Кондорсе.

При всем том Тюрго прочно вошел и в историю развития историко-социологической мысли. Он вошел в нее прежде всего как создатель первой цельной теории общественного прогресса. Ее блестящее изложение было дано в 1750 г. совсем еще молодым, 24-летним, Тюрго в небольшом труде (речи в Сорбонне) - «Последовательные успехи человеческого разума» и в относящихся к тому же времени двух набросках «Рассуждения о всемирной истории» (оно осталось незавершенным).

Идея закономерного и поступательного развития человеческого рода, его движения от низших форм к высшим выражена Тюрго с необычайной рельефностью: «...человеческий род, рассматриваемый с момента своего зарождения, представляется взорам философа в виде бесконечного целого, которое само, как всякий индивидуум, имеет свое состояние младенчества и свой прогресс». В соответствии со своей оптимистической концепцией Тюрго определял и задачу исторической науки. Всемирная история - это «рассмотрение последовательных успехов человеческого рода и подробное изучение вызвавших их причин».

Концепция прогресса у Тюрго, в отличие от того, как понимал его Вольтер,- это концепция бесконечного и непрерывного прогресса; ее оценивают иногда как теорию линейного прогресса. Конечно, отмечал Тюрго, бывают времена упадка, кровавых войн, великих бедствий, но это не меняет того, что «весь человеческий род, переживая попеременно спокойствие и волнения, счастливые времена и годины бедствия, всегда шествует, хотя медленными шагами, ко все большему совершенству».

Движение по пути прогресса Тюрго считал всеобщим историческим законом, действие которого охватывает все области человеческого бытия - развитие разума, наук, искусств, свободы и творческой активности людей, их общественное устройство, способы добывания средств к жизни и т.д. Поэтому Тюрго не допускал мысли о наличии перерывов в поступательном движении истории: все эпохи «сплетены цепью причин и следствий, связывающих данное состояние мира со всеми предшествующими состояниями».

Подобно другим просветителям, Тюрго считал среневековье периодом глубокого упадка. Но, в отличие от большинства просветителей, он выделил и в истории средних веков элементы прогрессивного развития, которые проявлялись прежде всего в области «механических искусств», материальной цивилизации: «Какая масса изобретений, неизвестных древним и обязанных своим появлением варварскому веку! Ноты, векселя, бумага, оконное стекло, большие зеркальные стекла, ветряные мельницы, часы, зрительные трубы, порох, компас, усовершенствованное мореходное искусство, упорядоченный торговый обмен и т.д. и т.д.». Усиливаются города, постепенно восстанавливается королевская власть. Все это подготовляет расцвет человеческого духа, наступающий в новое время. Именно механические искусства Тюрго считал такой сферой, в которой и во времена упадка культуры обеспечивается непрерывность прогресса.

В исторической теории Тюрго прослеживается материалистическая тенденция, развитие общества он ставил в зависимость от изменения форм экономической жизни. Тюрго создал схему основных этапов общественного развития, которая в различных вариантах воспроизводилась целым рядом других мыслителей XVIII в. Восхождение человечества по ступеням общественного прогресса, наметившееся и углубляющееся общественное неравенство, согласно Тюрго, связаны с переходом от собирательства и охоты к скотоводству, а далее - к земледелию. Поскольку земледелие питает значительно больше людей, чем необходимо для возделывания земли, это ведет к разделению труда, появлению городов, торговли, искусств и т.д. В этой схеме, набросанной Тюрго в его «Рассуждении о всемирной истории», изменения в условиях материальной жизни выступают, таким образом, как определяющий фактор прогресса. Однако эта цепь рассуждений была звеном, но не концептуальной основой теории Тюрго. В конечном счете, он приходил к общему для просветителей представлению об успехах разума, просвещения как главной силе исторического прогресса: «Все следует за движением разума».

Концепция прогресса Тюрго была буржуазной в том смысле, что наилучшим возможным общественным устройством, соответствующим естественному праву и разуму, он считал, по существу, буржуазное общество. Тюрго оказал большое влияние на последующее развитие историко-социологической мысли, в частности на идеи прогресса, развивавшиеся в годы Французской революции (Кондорсе), а также на позитивизм Конта и его последователей.

буленвилье дюбо французский просветитель

Французские философы-материалисты

В 50-70-е годы XVIII в. во французском Просвещении выступила плеяда выдающихся философов-материалистов. Крупнейшими среди них были Дени Дидро (1713-1784), Клод Адриан Гельвеции (1715-1771), Поль Анри Гольбах (1723- 1789). «Свою философскую задачу,- отмечает советский исследователь,- французские материалисты не ограничивали последовальным объяснением природы из нее самой и обоснованием материалистически-монистического понимания человека». Большое внимание эти мыслители уделяли также антропосоциальной проблематике. Обращаясь к прошлому человечества, они не занимались специально вопросами философского осмысления человеческой истории. Но философам-материалистам XVIII в. был присущ пристальный интерес к проблемам бытия человека в обществе. Место их в разработке этих проблем определяется прежде всего тем, что они настойчиво старались применить к изучению общества принципы естественнонаучного материализма, желали «...уяснить общение людей из их материальных потребностей и способов их удовлетворения...».

Исходным принципом общественных теорий философов-материалистов было представление о человеке как физическом существе, входящем неразрывной частью в «систему природы» (Гольбах). Чувственная природа человека толкает его к самосохранению, достижению личной пользы и удовольствия и в то же время побуждает избегать страдания. Поэтому земные жизненные потребности людей - забота о пище, одежде, жилище и т.д.- суть глубокий смысл человеческой жизни. Исходя из этого принципа, Дидро и Гельвеции объясняли и переход людей к общественному состоянию, и возникновение государства (П. Гольбах считал общественное состояние изначальным): общество необходимо людям для успешной борьбы с природой. «Природа,- писал Д. Дидро,- обрушилась на человека потребностями, которые она ему дала, и опасностями, коим она его подвергла; он должен был бороться с жестокостью времен года, с неурожаем и голодом, с болезнями и зверями».

Материалисты предложили схему первоначальных этапов истории, близкую к схеме Тюрго, где в качестве определяющего момента выдвигались различные формы хозяйственной деятельности людей. По мысли Дидро, люди последовательно переходили от собирательства к охоте и рыбной ловле, затем к скотоводству и, наконец, к земледелию. На стадии земледелия возникли частная собственность (Дидро считал ее общественным, а не данным от природы институтом) и политическая организация.

Среди виднейших представителей французского материализма XVIII столетия наиболее пристальный интерес к антропосоциальным проблемам был присущ Гельвецию. Разработке этих вопросов были посвящены самые крупные его труды - «Об уме» (1758), «О человеке» (издана после смерти автора в 1773 г.). Для Гельвеция характерна особая последовательность в применении принципов материалистического сенсуализма к истолкованию социального бытия. Не случайно эти его идеи вызвали резкую критику деистов - Вольтера, Тюрго и некоторых других мыслителей.

Гельвеции хотел создать науку об обществе, основанную на столь же точных началах, как физика Ньютона; он хотел «развить идею, что законы, нравы людей зависят от физических причин. Изложить, доказать ее при помощи истории». Исходным началом, достаточным для научного объяснения социальной жизни, Гельвеции считал присущую человеку физическую чувствительность. Человек, как любое живое существо, стремится к самосохранению. А это значит, что стремление избежать неприятных ощущений - голода, жажды, боли и т.д., стремление к личной пользе, т.е. любовь к себе,- всегда является движущим началом человеческих идей и поступков, а значит - и жизни общества. «Голод заставляет дикаря проводить целых шесть месяцев на озерах и в лесах, учит его сгибать свой лук, плести сети и устраивать западни животным. Голод же заставляет у цивилизованных народов всех граждан работать, возделывать землю, учиться ремеслу и выполнять любые обязанности». Таким образом, Гельвеции вводил в свое учение определенный материалистический элемент: различные способы добывания материальных средств к жизни (охота, земледелие и т.д.) он рассматривал как определяющее начало смены основных этапов в начальный период человеческой истории.

Характерной чертой воззрений французских материалистов на человека и общество был антропологизм. Подчеркивая единство человека и природы, они не осознавали специфики законов развития общества, отождествляли их с общими законами природы в целом. Исходным началом их теоретических построений был абстрактный чувственный человек, интересы и потребности которого определяются не исторически определенными условиями его экономико-социального бытия, а прежде всего его неизменной физической, т.е. биологической, природой. Такой подход к человеку подталкивал к натуралистическому объяснению тех или иных исторических событий обстоятельствами физиологического или медицинского порядка. «Излишек едкости в желчи фанатика,- писал П. Гольбах,- разгоряченность крови в сердце завоевателя, дурное пищеварение у какого-нибудь монарха, прихоть какой-нибудь женщины - являются достаточными причинами, чтобы заставить предпринимать войны, посылать миллионы людей на бойню, разрушить крепости, превращать в прах города, погружать народы в нищету и траур...»; «Диета, стакан воды, кровопускание иногда могут быть достаточны, чтобы спасти от гибели царства».

Ограниченность чисто натуралистического подхода к познанию общества была замечена самими философами-материалистами. Они пришли к мысли, что деятельность людей в обществе может быть объяснена не только природными, но и другими реальными причинами, в том числе сознательными мотивациями людей, их идеями. При этом в объяснении общественных явлений эти мыслители, при всем их внимании к происхождению идей из чувственного опыта, склонны были придавать определяющее значение именно идеям, мнениям - индивидуальным и массовым (Гольбаху принадлежит известная формула «мнения правят миром»). Особенно важными представлялись идеи и продиктованные ими действия законодателей, правительств. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что представление о решающем воздействии идей (общественного сознания), законодательства на развитие общества у мыслителей XVIII в. не было спекулятивным построением, лишенным реального содержания. Оно было отражением - и абсолютизацией - реального факта: огромной роли указанных явлений в жизни общества и в его истории.

Французские философы-материалисты не создали материалистическую общественную науку, но они поставили вопрос о ее необходимости и сделали определенные шаги в этом направлении.

Не занимаясь специально историей, философы-материалисты, люди широко и всесторонне начитанные, занимали и определенную позицию в историко-политическом споре о происхождении и привилегиях французского дворянства. Дидро, как и большинство энциклопедистов, считал обоснованным германистический тезис, но решительно отвергал «исторические права» дворянства. Возможно, эти права были оправданы в прошлом тем, что дворяне выполняли необходимые для общества военные функции. Но эти времена давно прошли; дворянство утратило всякие полезные функции и, следовательно, свои исключительные права. Монархия же, которая во франкские времена была ограничена законом, выродилась в деспотию.

П. Гольбах считал «феодальное правительство» одним из худших видов тирании, происхождение которого коренится в беспорядках, разбое, войнах. Из этого же источника возникла и феодальная знать, земельное дворянство. Как и Дидро, он решительно отрицал за дворянством какое-либо право на исключительное положение. Дворяне не выполняют никакой полезной функции в обществе; «насилия диких предков - единственное основание их безумных притязаний».

Гельвецию специальное изучение истории феодальных учреждений казалось делом не только бесплодным, но и малодостойным с точки зрения общественной. Он упрекал Монтескье за его исторический подход к установлению феодальных законов: «Является ли это темой, которую мудрый и рассудительный ум должен был избрать для исследования? Какое законодательство можно извлечь из этого варварского хаоса законов, которые были установлены силой и почитаемы по невежеству и которые всегда будут противопоставляться разумному порядку вещей». Мысль о закономерности возникновения феодальных законов воспринималась Гельвецией как их оправдание.

Г. Рейналь. В последней трети XVIII в. огромной популярностью во Франции и за ее пределами пользовалась многотомная «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1770), создателем которой был аббат Гийом Томас Франсуа Рейналь (1713-1796). Вышедшее в 1780-1781 гг. в десяти томах третье ее издание представляло собою в известной мере уже коллективный труд - в его составлении участвовали видные энциклопедисты, в их числе Дидро.

«История обеих Индий» - последнее по времени монументальное творение просветительской мысли, появившееся за 9 лет до революции. Оно позволяет судить о тех сдвигах, которые наметились в идеях буржуазного просвещения в 70-80-х годах в условиях нараставшего обострения социальных противоречий в стране, краха попытки буржуазных реформ Тюрго, мощного воздействия на Европу победы революции в Северной Америке.

В «Истории обеих Индий» впервые с позиций просветительского гуманизма была изложена история одного из важнейших явлений нового времени - колониальной политики европейских держав в странах Азии, Африки и Америки. В работе содержатся также исторические, естественно-правовая социологическая доктрина определяла позиции составителей этой истории: важнейшие исторические явления рассматриваются и оцениваются с точки зрения трактуемых в духе буржуазного просветительства естественного права, неотъемлемых прав человека и естественной справедливости.

Вместе с тем историко-материалистическая тенденция, которую мы отмечали у энциклопедистов, приобретает в «Истории обеих Индий» вполне отчетливую форму. Важнейшей двигательной силой цивилизации Рейналь считал развитие ремесел, мануфактур, но в особенности торговли, которую ставил на первое место. Не случайно именно географические открытия и связанный с ними бурный рост торговли он считал началом нового времени. «Кто проложил эти каналы? Кто осушил эти долины? Кто основал эти города? Кто объединил, одел, цивилизовал эти народы?» - риторически спрашивал Рейналь, говоря о передовых странах Европы. Ответ для него ясен: «Это торговля». Именно с развитием торговли Рейналь прежде всего связывал громадные и всесторонние перемены в европейской истории в XV-XVI вв.: ликвидацию крепостничества, подъем итальянских городов и Возрождение, возвышение Голландии и т.д.

Историческое прошлое рассматривается в «Истории обеих Индий» с позиций решительного осуждения феодального порядка, сословного неравенства, а также - в принципе - абсолютистской формы правления. В третьем издании труда отчетливо прослеживается радикализация общественно-политической ориентации буржуазно-просветительской мысли. Рейналь еще не вполне утратил надежду на возможность общественного преобразования волею просвещенного государя; но эта надежда явно слабела.

Напротив, подлинный энтузиазм Рейна-ля вызвала развертывавшаяся на его глазах Американская революция - Война за независимость в Северной Америке. Очерки ее истории, данные в 18-й книге «Истории обеих Индий»,- это одновременно и пропаганда опыта этой революции.

Пристальный и сочувственный интерес вызывает история освободительных движений и революций XVI-XVII вв.- Нидерландской, Английской. Рейналь даже не останавливается перед выводом, что бунт является закономерным следствием тирании, «...страшным, но единственным средством, остающимся в распоряжении человечества в странах, угнетенных деспотизмом». Но исторический опыт европейских народных движений с их массовым насилием и уравнительными поползновениями вызывает и тревожные опасения. Размышления Рейналя о периоде Крестьянской войны в Германии и учении анабаптистов перекликаются с мыслями Вольтера: «Химера равенства - самая опасная из всех химер в цивилизованном обществе... крестьяне одобрили ее с тем большим энтузиазмом и яростью, что иго, от которого она их освобождала, было еще более невыносимым»; но в результате были совершены лишь величайшие разбои и преступления. В этом отношении тексты «Истории обеих Индий» идут в общем русле просветительского осмысления феномена народных бунтов и восстаний в истории. Высокую оценку находила в «Истории обеих Индий» «славная революция» 1688 г. в Англии: именно с этого времени «процветание Великобритании сравнялось и превзошло все наиболее яркое из того, что сообщает нам история».

Важно отметить еще одну особенность исторического построения Рейналя: осуждение феодальных институтов переплетается здесь с резкой критикой методов первоначального накопления, характерных для этой переходной эпохи, прежде всего колониального грабежа и работорговли. Прошлое и настоящее колониальной политики, работорговля расцениваются как варварское преступление против природы и человечности. Рейналь был убежден в том, что колониальная система должна быть уничтожена, и он твердо верил в грядущее освобождение колоний. «Какой будет эпоха этой революции? Это неизвестно: необходимо, однако, чтобы она свершилась». Рейналь считал даже оправданным восстание негров-рабов против колонизаторов, призывал день, когда «испанцы, португальцы, англичане, французы, голландцы, все их тираны станут добычей пламени и огня».

Приведенные рассуждения Рейналя - один из примеров того, как просветительская мысль опережала свое время и, оставаясь буржуазной в своей основе, вырывалась временами за пределы современного ей буржуазного кругозора.

Ж.-Ж. Руссо. Ценный вклад в развитие историко-социологических идей внесли мыслители, принадлежавшие к демократическому крылу французского Просвещения и среди них прежде всего Жан-Жак Руссо (1712-1778). В отличие от большинства других корифеев французского Просвещения, принадлежавших не только к интеллектуальной, но и - в той или иной мере - социальной элите общества,

Руссо, выходцу из мелкобуржуазной среды, пришлось испытать и нищету, и горечь унижений. Даже став одним из самых почитаемых писателей, он жил и умер в бедности.

Один из наиболее глубоких и противоречивых мыслителей своего времени, Руссо не занимался специально историей; однако его воззрения явились важной вехой в развитии не только социально-политических, но и историко-социологических идей. В общественной мысли своего времени Руссо олицетворял демократическое, социально-уравнительное течение. Он выступил со страстным осуждением общественного неравенства - не только сословного, но и экономического. Стремясь выяснить происхождение этого зла и возможности его преодоления, Руссо обратился к рассмотрению прошлого человечества.

Исходным пунктом историко-социологического построения Руссо является рационалистическая гипотеза естественного состояния человечества, когда люди были еще близкими к природе дикарями, жившими сбором плодов, без общества, государства, без частной собственности. В дальнейшем рост численности людей, полагал Руссо, делал все более трудным удовлетворение их насущных потребностей и стимулировал свойственную человеку способность к совершенствованию. В результате возникали новые способы удовлетворения материальных нужд - рыбная ловля, охота, первые (каменные) орудия, умение пользоваться огнем, жилища. Люди становились оседлыми, появились семья и первые общественные связи, такое средство общения, как язык.

Именно этот период в истории человечества - наиболее длительный и счастливый. «Занятые лишь таким трудом, который под силу одному человеку, и только такими промыслами, которые, не требовали участия многих рук», люди жили «свободные, здоровые, добрые и счастливые, насколько они могут быть такими по своей природе».

На следующей ступени совершенствуются орудия, возникает обработка металлов и земледелие. «Железо и хлеб цивилизовали людей, но они же и погубили род человеческий, ибо среди порожденных ими общественных перемен возникает величайшее зло - частная собственность, и на веселых нивах, заменивших девственные леса, взошли вместе с посевами рабство и нищета». Именно появление частной собственности разрушает первоначальное равенство, порождает контрасты богатства и нищеты, порчу нравов, пороки и т.п. «Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: «Это мое!» - и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: «Остерегитесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что плоды земли - для всех, а сама она - ничья!».

В возникающем таким образом обществе разгорается ожесточенная борьба между бедными и богатыми. Для охраны своего имущества богатые добиваются создания общественной власти и законов на основе «общественного договора» между людьми. При этом форма правления зависит от распределения собственности между гражданами. Там, где выделяется богатством и влиянием один человек, возникает монархия, где несколько богачей - аристократия, наконец, более или менее равномерное распределение собственности ведет к утверждению демократии.

В целом концепции Руссо присущи черты, характерные для умозрительно сконструированных естественно-правовых построений XVIII в. «Начнем с того, что отбросим все факты...» - так заявил Руссо в начале своего «Рассуждения о происхождении неравенства» и этим как бы провозгласил достаточность чисто аналитического, рационалистического метода. Влияние рационалистического образа мышления явно видно и в его теории «естественного состояния», и в идее «общественного договора», в которой создание общества и государства выступает как сознательный акт.

Но вместе с тем историко-социологические взгляды Руссо обнаруживают более определенные, чем у других современных ему мыслителей, элементы материализма и историзма. Исторический процесс в системе Руссо развертывается как единый и закономерный, а возникновение и смена общественных форм ставятся в тесную связь с развитием материальной жизни, появлением новых приемов производительной деятельности.

Взглядам Руссо на историю присущи были и гениальные диалектические догадки. Рассматривая развитие человеческого рода, Руссо показывает его исполненным глубочайших противоречий: с развитием цивилизации совершенствуются земледелие, промышленность, науки, искусства, но вместе с тем растет общественное неравенство, в нравы внедряются честолюбие, алчность, взаимная ненависть, государственная власть вырождается в деспотическое правление. «...Руссо,- заметил Энгельс,- видит в возникновении неравенства прогресс. Но этот прогресс был антагонистичен, он в то же время был и регрессом».

Таким образом, в отличие от Вольтера, Тюрго, Кондорсе, Руссо отнюдь не считал прогресс цивилизации, в том числе и развитие наук и искусств, безусловным благом. Он доказывал, что этот прогресс, все большее удаление человека от природы есть одновременно падение нравов, рост неравенства, появление величайших общественных зол, и связывал все это с утверждением частной собственности.

Руссо уподоблял развитие человечества развитию любого живого организма, проходящего путь от детства до старости, к неизбежному одряхлению; его как раз и переживает современное общество в цивилизованных странах, и процесс этот необратим. Руссо не разделял восторженного оптимизма теоретиков прогресса в просветительской мысли XVIII в. Его социально-исторической концепции присущи черты пессимизма.

Правда, Руссо все же считал возможным задержать процесс дряхления. Для этого людям необходимо вернуться к природе, к простоте; это не значит, что он призывал вернуться в первобытные леса, в чем нередко упрекали Руссо его критики,- речь шла о том, чтобы вернуть человеческому обществу те принципы и законы, которые дарованы человеку природой. Свобода и демократическое народовластие, торжество естественной и чистой морали, смягчение крайностей бедности и богатства, умеренный достаток для всех - таковы средства врачевания общественных зол.

Г.Б. Мабли. Заметное влияние Руссо испытал один из наиболее авторитетных политических писателей второй половины XVIII в. аббат Габриель Бонно де Мабли (1709-1785). Подобно Монтескье и Вольтеру, Мабли не только живо интересовался историей, но и профессионально занимался ею, изучал источники и создавал исторические труды. По своим социально-политическим позициям Мабли принадлежал к совершенно иному крылу Просвещения, нежели корифеи старшего поколения просветителей.

Человек прямого и независимого характера, суровый моралист с аскетическим настроением, Мабли держался демократических воззрений, был противником абсолютизма; он отказался от кресла академика, чтобы не произносить положенного по ритуалу похвального слова Ришелье. Мабли осуждал частную собственность, видел в ней источник общественных зол; в историю общественной мысли он вошел как один из видных теоретиков утопического коммунизма в русле французского Просвещения.

Историю человеческого рода Мабли представлял как движение от естественного порядка, строя общности имуществ и совершенного равенства и свободы, к нынешнему состоянию, явно противоречившему природе человека. «Природа не провела межи на полях... она не создала ни богатых, ни бедных»58. Объяснение, которое Мабли давал возникновению частной собственности, значительно уступало глубоким соображениям, которые высказывал по этому вопросу Руссо. Появление собственности настолько противоречит природе человека, «что я с трудом догадываюсь,- писал Мабли,- как люди дошли до учреждения собственности». Возможно, леность некоторых граждан побудила остальных разделить участки.

Основав частную собственность, люди утратили естественный общинно-коммунистический порядок; на смену былой гармонии пришли раздоры и борьба между различными классами людей. Вся история с этого времени представляется Мабли регрессом, все большим отступлением от законов природы. Исторический процесс является, таким образом, линейным, но, в противовес Тюрго, движение его у Мабли (как и у Руссо) является не восходящим, а нисходящим. Этот общий пессимистический взгляд он распространял и на историю современной ему Европы. Особенно усилилось это попятное движение с XVI в.- именно с этого времени усиливается рост богатств, главного врага природы, развиваются торговля, мануфактуры, которые низводят работников до самого низменного положения. Мабли вел резкую полемику с основателями буржуазной политической экономии, физиократами, которые прославляли рост общественного богатства, считая его основой процветания нации, а в частной собственности и свободе распоряжения ею видели естественное и незыблемое начало общественного устройства.

Сами люди, их нравы, считал Мабли, непоправимо перерождаются, ими руководят стяжательство, честолюбие и другие гибельные страсти. Человеческая душа настолько отошла от первоначальной добродетели, что возврат к утраченному строю общности в цивилизованных странах уже невозможен. Более осуществимой представлялась Мабли эгалитарная программа Руссо.

Социально-политические идеи Мабли сказались в его исторических трудах. Свое понимание содержания и задач исторической науки Мабли подробно изложил в двух работах - «О способе написания Г. Мабли истории» (1775) и «Об изучении истории» (1778). В его концепции сильны морализирующее начало и прагматическое понимание предназначения истории. Начальный параграф своего труда «Об изучении истории» Мабли озаглавил: «История должна быть школой морали и политики». Именно в этом качестве она имеет, прежде всего, значение и смысл. Историк обязан изучать «естественную политику», которая основана на законах, установленных самой природой; эти законы неизменны, как и сама природа. Люди были бы счастливы, если бы неизменно следовали им. Руководствуясь этой путеводной нитью, историк должен выносить моральные и политические оценки прошлым деяниям людей и той существующей в истории реальной политике, которая, в отличие от естественной, является «плодом страстей, вводящих в заблуждение наш разум». Задача истории - просвещать умы; она должна также направлять сердца, побуждая их любить добро. «Люди, стоящие у власти, почерпнут в ней просвещение, нужное для управления республикой, остальные - познают обязанности гражданина».

Мабли много занимался античной историей. Он посвятил ей книги «Замечания о греках» (1743; книга была переведена Радищевым на русский язык и издана в Петербурге в 1773 г.), «Замечания о римлянах» (1751). В античной истории Мабли искал уроки гражданской добродетели, преданности свободе. Он использовал ее и для аргументации идеи общности имуществ. Работы Мабли способствовали внедрению античной истории, просветительски истолкованной, в политическое сознание образованного общества, тому, что факты и имена из времен античности стали своеобразным понятийным кодом в политической полемике, а затем и в политической борьбе периода Французской революции.

В большом труде «Замечания по поводу истории Франции» (1765-1788) Мабли рассматривал историю страны от варварских завоеваний до царствования Людовика XIV. Вслед за Монтескье Мабли развивал германистскую концепцию, но он создал своеобразный ее демократический вариант. Вторгшись в Галлию, франки, по мнению Мабли, принесли с собою общественный порядок, отличавшийся свободой и народовластием. Они освободили население Галлии от римского деспотизма и образовали с ним единый народ. Но величайшей ошибкой было то, что «едва утвердившись в Галлии, наши предки не приняли необходимых предосторожностей, чтобы помешать одной части общества увеличивать свои богатства и свое могущество за счет другой» м. В результате свобода и права народа были узурпированы знатью и в стране установился феодальный порядок.

История Франции предстает в труде Мабли как процесс узурпации аристократией исконных прав народа; почти все в этой истории не соответствует законам природы, она представляет собой долгие века варварства и нелепого феодального правления. Мабли обличал «бесчисленные узурпации сеньоров», клеймил политику королей (кроме высоко им почитавшегося Карла Великого), деспотическое правление Ришелье и Людовика XIV.

Труд Мабли был основательно документирован: более трети текста составляют «примечания и доказательства», содержавшие обширные цитаты из источников.

Книга сохраняла научное значение и общественную актуальность еще в первые десятилетия XIX в. В 1823 г., когда шла борьба с режимом Реставрации, Ф. Гизо выпустил новое ее издание, предпослав ему целый том дополнений и комментариев (который, в свою очередь, выдержал в 20-40-е годы семь изданий).

Развитие исторической мысли во время Французской революции

Громадное воздействие на все последующее развитие историко-социологической мысли и историографии оказала Великая французская революция. Это воздействие в особенности сказалось в послереволюционное время, когда в полной мере выявились исторические последствия революции - во всей их масштабности и в то же время в их противоречивости.

В ходе революции французская историческая мысль и историография также испытывали сильное влияние развертывавшегося в стране революционного процесса, Это влияние не было однозначным. Участники и сторонники революции воспринимали ее как решительный разрыв со всем прошлым, как начало совершенно новой эпохи. Это нашло отражение в понятии «старый порядок» (l'ancien regime), которым вскоре после взятия Бастилии стали обозначать дореволюционное время, во введении в 1793 г. нового летосчисления - с 1789 г. отсчитывался «первый год свободы», с сентября 1792 г.- IV год свободы, I год Республики. «В сущности, только с Революции берет свое начало история Франции», - писал в X году Республики известный журнал «Философские декады» 64. В рамках такого подхода прошлое, т.е. история, по крайней мере, история Франции, представало как предмет, достойный не столько внимательного изучения, сколько сурового осуждения и забвения.

Неудивительно, что в различных архивных документах, унаследованных революционным поколением от многовековой истории Франции, многие деятели революции, в том числе люди высокой образованности и культуры, видели не ценный исторический источник, а лишь опасное воплощение отвергнутого старого порядка. Специальные декреты, принятые Законодательным собранием летом 1792 г., предписывали уничтожение документов из фамильных архивов дворянской знати, бумаг сеньориальной администрации и других текстов подобного рода, которые, говорилось в декрете, «самим своим существованием бросают вызов идее равенства». Позднее, в ноябре 1793 г., один из депутатов говорил с трибуны Конвента: «Не иначе как с явным отвращением взирают республиканцы на собрания рукописей, хранящих следы столь многочисленных насилий над достоинством человека». Множество старинных документов - порой целые собрания бумаг и пергаментов - было использовано в качестве макулатуры, отправлено в тяжелые годы войны в арсеналы для изготовления патронов, предано сожжению 66.

Все эти обстоятельства не стимулировали изучение исторического прошлого. В своем курсе историографии видный знаток революционной эпохи Ж. Лефевр констатировал временное падение интереса к истории в этот период 66. Сказалось и то, что были ликвидированы некоторые учреждения, занимавшиеся исследованием истории и публикацией источников. В 1793 г. были закрыты Французская академия, Академия надписей, упразднены старые университеты, в 1792 г.- церковные конгрегации. В итоге прервалось «эрудитское» направление в историографии, была временно прервана публикация начатых в конце XVII-XVIII в. многотомных собраний документов.

При всем том деятелям революции не было чуждо понимание общественной значимости исторических знаний, прежде всего их воспитательной роли. Разрабатывая новую систему образования, Конвент предусмотрел преподавание истории в созданных им средних школах (так называемых центральных школах, замененных при Наполеоне лицеями). Преподавателю надлежало побуждать учеников «с восхищением устремлять свои взоры на те достопамятные события, которые принесли им свободу» 67. Курс истории был введен и в Нормальной (педагогической) школе, созданной Конвентом осенью 1794 г. для подготовки учителей (школа имела временный характер). При Национальной библиотеке в 1795 г. был организован постоянный курс археологии. В том же, 1795 году, Конвент постановил создать вместо упраздненных дореволюционных академий новое высшее научное учреждение - Французский институт наук и искусств (с рядом изменений он существует доныне как Французский институт - Institut de France), разделенный на три отдела («класса»); третий из них - «класс моральных и политических наук» - включал и историю. Институт пользовался значительным общественным влиянием. Одной из форм поощрения научных исследований были специальные конкурсы на объявленные институтом темы, в их числе темы по истории. Так, в апреле 1799 г. была предложена конкурсная тема «В чем причины развития духа свободы во Франции от времени Франциска I и до созыва Генеральных штатов в 1789 г.».

Предавая уничтожению по идеологическим и политическим мотивам многие исторические документы, Французская революция в то же время впервые создала упорядоченную государственную систему архивных учреждений во главе с Национальным архивом в Париже. Организуя ее, Конвент руководствовался соображениями практического порядка: важно было сохранять документы текущей деятельности государства, бумаги, связанные с национальными имуществами и т. д. Но для классификации архивных фондов была предусмотрена и особая «историческая секция», включавшая документы, нужные для истории науки и искусств во Франции 69. Для последующих поколений ученых-историков большое значение имел декретированный Конвентом, действующий и поныне принцип свободного доступа в национальные архивы всех граждан.

Французская революция поставила перед ее деятелями и ее теоретиками, соединявшимися, как правило, в одном лице, много новых и жгучих проблем, которые настоятельно требовали решения. Тем самым революция уже с первых лет дала сильнейший импульс общественной мысли, в частности историко-социологической.

С точки зрения духовных, идейных истоков Французская революция была детищем Просвещения, совершенной им «революции в умах». Это хорошо понимали и те деятели просветительского движения во Франции, которым довелось воочию увидеть революцию; в 1789 г. они горячо приветствовали ее первые шаги. Правда, развитие революции пошло не тем путем упорядоченного общественного преобразования, совершаемого в духе требований разума мудрыми законодателями, о котором помышляли «философы». На ход событий все более жестко воздействовало народное насилие, радикальное практическое истолкование получали выдвинутые Просвещением принципы. И вот уже в середине 1791 г. Г. Рейналь, столь смело обличавший старый порядок в своей «Истории обеих Индий», восклицал в письме Национальному собранию: «Да нет же, мы никогда не говорили, будто смелые философские концепции следует буквально проводить в жизнь в качестве государственных законов... что же я вижу вокруг?.. Правительство, являющееся рабом народной тирании, святилище законов, окруженное безумцами, желающими или их диктовать, или бросать им вызов общественная сила не существует более нигде, кроме клубов, в которых невежественные и грубые люди осмеливаются судить любую политическую проблему» п. Большинство энциклопедистов отошли от революционного движения еще до падения монархии в 1792 г.

Однако независимо от политических позиций, которые заняли в эти годы дожившие до падения старого порядка энциклопедисты, унаследованные от Просвещения общественные идеи продолжали активно «работать» в ходе революции. Они влияли на принимавшиеся ею решения и, в свою очередь, развивались под воздействием революционной практики.

Сами деятели революции осмысливали ее именно в русле просветительской общественной мысли. Их историческое сознание было отмечено рационалистическим, универсалистским подходом; революцию они понимали как великий переворот, который приведет, наконец, к торжеству разума, естественных и неотъемлемых прав человека. Тем самым революция выступала воплощением истинных интересов и чаяний не только французов, но и всего человечества. С точки же зрения национальной французской истории революция представлялась восстановлением исконных прав французской нации (третьего сословия), попранных в результате узурпации, совершенных дворянством в смутные времена феодализма. Правда, далеко не всегда мыслители революционного поколения могли найти ответы на поставленные жизнью вопросы в теоретическом наследии просветителей. Уже в ходе революции формировались идеи, которые намечали новые пути понимания общества и его истории.

Ж.А. Кондорсе. Просветительскую линию исторической мысли, восходившую к Вольтеру и Тюрго, продолжил во время революции Жан Антуан Кондорсе (1743-1794). Известный математик, философ-просветитель, социолог, маркиз Кондорсе принадлежал к младшему поколению энциклопедистов и был среди них одним из немногих, кто вплоть до 1793 г. активно участвовал в революционном движении, был членом Конвента. Близкий к жирондистам, он после их падения вынужден был скрываться; арестованный в марте 1794 г., он умер в тюрьме. Находясь в подполье, Кондорсе создал главное свое философско-историческое произведение, исполненное исторического оптимизма, «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума».

В духе «философской истории» века Просвещения Кондорсе стремился развить общую концепцию истории человеческого рода, наметить схему ее последовательных этапов и определить место в этом процессе Французской революции. Ведущей идеей историко-социологической концепции Кондорсе является идея прогресса. Хотя еще в середине XVIII в. Вольтер и в особенности Тюрго обосновывали теорию. прогресса, тем не менее, как отмечала О. Старосельская-Никитина, «первая разработанная теория единого последовательного процесса изменений в истории человечества как целого и притом изменений к лучшему, с точки зрения этого целого, принадлежит Кондорсе». Вся история человечества, согласно Кондорсе, это последовательное и постепенно ускоряющееся поступательное движение ко все более разумному, соответствующему велениям природы порядку вещей.

Главными критериями прогресса были для Кондорсе развитие разума и научного познания мира, успехи в достижении свободы. Кондорсе была присуща глубокая убежденность в том, что существует тесная, неразрывная связь между просвещением и политической и гражданской свободой. При этом первопричиной и двигательной силой прогресса человеческого рода он считал именно прогресс разума, рост просвещения и научных знаний.

Эти принципы положены Кондорсе в основу периодизации истории, в которой он выделил 9 эпох. Первые пять эпох охватывают развитие человечества от первобытных времен до античности. Период, наступивший в Европе с падением Римской империи, т.е. первые века средневековья (шестая эпоха), Кондорсе считал временем глубокого упадка. Начатки просвещения существовали, однако, в городах, и это предвещало его последующее возрождение. В следующую, седьмую эпоху - от XI в. до изобретения книгопечатания - человеческий разум вновь обретает утраченную было энергию, совершаются важные изобретения, начинают расшатываться суеверия, в городах, даже в некоторых государствах (Италии, Швейцарии, Англии) появляются ростки свободы.

Но особенное ускорение прогресса приносит восьмая эпоха - «от изобретения книгопечатания до периода, когда науки и философия сбросили иго авторитета», т. е. время от конца XV до середины XVII в.; человеческий разум «поднимает свои цепи, ослабляет некоторые из них и, приобретая беспрерывно новые силы, подготовляет и ускоряет момент своей свободы». Этот момент, согласно Кондорсе, наступает в девятую эпоху - «от Декарта до образования Французской республики»: разум «окончательно разбивает свои цепи». Именно в эту эпоху после долгих заблуждений люди дошли, наконец, до понимания «истинных прав человека», а также до понимания того, что поддержание этих прав является «единственным мотивом соединения людей в политические общества». Понимание прав человека, желание улучшить участь народа, ненависть к фанатизму перешли постепенно в сознание разных классов общества.

В этих условиях, пишет Кондорсе, великая революция - установление принципов разума и природы - была неминуема. Сначала она совершилась в Северной Америке, и мир впервые увидел, как великий народ, освободившись от своих цепей, «дает своей стране конституцию и законы». В Европе первый толчок этой великой революции дала Франция - страна, где «народ был одновременно наиболее просвещенным и одним из наименее свободных».

С энтузиазмом приветствуя обе революции, Кондорсе высказал и некоторые суждения сравнительно-исторического порядка. При этом он обращался не только к духовным и политическим, но и к социальным аспектам их истории. Различие этих революций он видел в том, что Американская революция не имела надобности разрушать феодальную тиранию, уничтожать наследственные привилегии, ликвидировать религиозную нетерпимость. Напротив, Французская революция «должна была охватить всю экономическую жизнь общества, изменить все социальные отношения и проникнуть до последних звеньев политической цепи...». Поэтому она была более полной, чем Американская, «более нарушила внутренний мир». «Французы... атаковали одновременно и деспотизм королей, и политическое неравенство... и надменность дворянства, и господство... духовенства, и злоупотребления феодалов...» 74 Кондорсе был убежден в высоком предназначении исторической науки. В отличие от многих просветителей, он видел в ней отнюдь не только «школу морали и политики». История ценна, прежде всего, тем, что она создает возможность предвидения. Ее изучение позволяет предвидеть прогресс человеческого рода, направлять и ускорять его, «начертать с некоторой правдоподобностью картину будущих судеб человеческого рода по результатам его истории». Основываясь на этой идее, Кондорсе добавил к выделенным им в истории девяти эпохам еще одну, десятую - «о будущем прогрессе человеческого разума».

Устремляя взоры в будущее, Кондорсе исполнен величайшего исторического оптимизма. Он убежден, что дальнейшее совершенствование разума, постижение тайн природы и законов, управляющих обществом, дальнейшее «совершенствование социального искусства» приведут, в конце концов, к преодолению неравенства между нациями, к устранению крайностей нищеты и чрезмерного богатства, исчезновению неравенства прав между полами. Необыкновенного усовершенствования достигнет не только духовная, но и физическая природа человека, освобожденного от болезней, продлившего протяженность жизни настолько, что это трудно пока предвидеть. Прогресс охватит и ныне отсталые и колониальные народы Азии, Африки. Наступит момент, «когда солнце будет освещать землю, населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума».

Развитая Кондорсе идея линейного прогресса - теория рационалистическая, лишенная элементов диалектики. Ей присуще своеобразное телеологическое (хотя и чисто светское) видение истории: ее развитие обретает цель и провиденциальное завершение - неизбежное торжество разума и свободы, общее благо, как понимал их Кондорсе - просветитель и смелый буржуазный революционер. Но его концепция содержит также глубокие исторические наблюдения и гуманистические прозрения незаурядного мыслителя и гуманиста.

А. Барнав. Оригинальную историко-социологическую концепцию разработал в годы Французской революции Антуан Барнав (1761 -1793). Выходец из кальвинистской семьи гренобльского адвоката и сам адвокат, Барнав был видным деятелем первых лет революции; в неполные тридцать лет он стал одним из авторитетных лидеров умеренных монархистов-конституционалистов. С роспуском Учредительного собрания он отошел от активной политической жизни и, вернувшись на родину, в Гренобль, занялся осмыслением происходивших событий. Здесь в 1792 г. было создано его основное историко-философское произведение «Введение во Французскую революцию», представлявшее своеобразную попытку исследования причин и значения революции; тогда же были написаны и другие его работы. После восстания 10 августа 1792 г. Барнав был арестован за его связи с королевским двором. Он был гильотинирован в ноябре 1793 г.

Решающее влияние на формирование исторических взглядов Барнава оказали Монтескье и физиократы. Барнав исходил из твердого убеждения в закономерности и прогрессивности исторического развития человечества. Среди множества причин, определяющих политическое развитие, писал он, имеются такие, «постоянное и правильное действие которых настолько преобладает над действиями причин случайных», что через определенный отрезок времени «они необходимо производят свое действие».

Стремясь определить объективно действующие силы исторического процесса, Барнав выступал как плюралист. Он указывал на целый ряд взаимодействующих в истории факторов - «социальный период», которого достиг народ (т.е. определенный уровень общественных отношений), географические условия его жизни, его богатства, потребности, привычки, нравы. При этом первенствующую роль Барнав отводил материальным, экономическим факторам, таким, как рост населения и связанное с ним увеличение материальных потребностей, изменение способов добывания жизненных благ и изменение форм собственности.

Именно собственности Барнав придавал особое значение, когда пытался объяснить причины смены различных политических форм общества. Под этим углом зрения он пересматривал традиционную схему физиократов. Если, занимаясь охотой, человек «едва знаком с собственностью» и земля является достоянием всех, то уже в пастушеском состоянии «собственность начинает влиять на учреждения». С переходом же к земледелию, когда в частном владении оказывается и земля, право собственности распространяется, пронизывает все отношения, «все более могущественно влияет на распределение власти». Именно господство земельной собственности и неизбежно возникающее при этом неравенство в ее распределении являются, согласно Барнаву, основой аристократического или феодального правления.

Дальнейший «естественный ход обществ», увеличивая население и развивая средства удовлетворения материальных потребностей, ведет к основанию мануфактур, торговли и к возникновению «промышленной собственности». В результате «подготавливается революция в политических законах: новое распределение богатств производит новое распределение власти. Так же, как обладание землями возвысило аристократию, промышленная собственность возвышает власть народа (т.е. буржуазии.- А. А)...».

Эти общие социологические принципы Барнав стремился применить к анализу конкретной истории основных стран Западной Европы от античности до Французской революции. Главную свою задачу он видел в том, чтобы понять, каков был «ход развития, общий всем европейским образам правления», который «подготовил во Франции демократическую революцию и привел к тому, что она вспыхнула в конце XVIII века». Поэтому он интересовался главным образом историей последних столетий.

Главной чертой «великой революции», которую совершило в европейских институтах развитие промышленности и движимой собственности, Барнав считал постепенное возрастание силы народа (т.е. буржуазии) и падение мощи и влияния аристократии. Важным шагом в ходе этого процесса он считал Английскую революцию, в которой видел явление того же порядка, что и в революции во Франции - «демократический взрыв», направленный против земельной аристократии. Растянувшийся на ряд столетий подъем промышленной, движимой собственности подготовил и Французскую революцию. Ее запоздание по сравнению с Английской Барнав объяснял географическими особенностями: если приморское расположение Франции у скрещения важнейших торговых путей способствовало развитию промышленности и движимого богатства, то значительность ее земельного пространства обусловила силу и устойчивость господства земельной аристократии.

Барнав увидел в истории Европы последних столетий борьбу классов, т.е. борьбу определенных сил, стоявших за противоборством форм собственности. Он обозначил ее как борьбу «аристократии» и «народа», «демократии», «третьего сословия». Но он отрицал неизбежность борьбы внутри противостоящего аристократии «народа». Как незаурядный мыслитель и трезвый политик, он видел внутри «демократии» бедных и богатых, собственников и несобственников; но он полагал, что природа «промышленного богатства» такова, что ведет к смягчению крайностей бедности и богатства.

Таким образом, как социологическим идеям Барнава, так и его конкретно-историческим построениям свойственны ясно выраженные материалистические тенденции, а также черты историзма, необычные для общественной мысли его времени; различие, например, с рационалистической теорией Кондорсе бросается в глаза. Конечно, подчеркивая особую роль смены форм собственности в истории, Барнав отнюдь не пришел к той научной трактовке этой проблемы, которая была выдвинута позднее основателями исторического материализма. Столкновение земельной и движимой, или промышленной, собственности для него это, прежде всего, столкновение различных в своем вещественном выражении видов материальной деятельности, а не различных типов производственных отношений, обусловленных определенной степенью развития производительных сил.

При всем том Барнав был первым и единственным из современников, кто постарался связать Французскую революцию с процессами не только духовной и политической, но и социально-экономической истории и дал своеобразную «экономическую» интерпретацию ее происхождения.

Увлеченный концепцией Барнава Ж. Жорес, впервые обративший на нее внимание, усмотрел в ней предвосхищение материалистического взгляда Маркса на историю. Выше отмечалось, что идеи Барнава не дают оснований говорить о подобном предвосхищении; для этого еще не сложились ни интеллектуальные, ни социально-экономические условия. Яркая вспышка материалистической мысли, которой отмечено «Введение во Французскую революцию», была обусловлена новым опытом, который дала революция, обнажив связь между политикой и экономическими интересами. Барнав уловил эту связь. «...Вовсе не метафизические идеи, а реальные интересы,- говорил он в 1791 г., - увлекли массы на революционный путь».

Что касается интеллектуальных истоков мысли Барнава, он, по сути, синтезировал в условиях революции ту материалистическую тенденцию, которая пробивала себе дорогу сквозь рационалистическое объяснение истории в просветительской мысли середины - второй половины XVIII в. Таким образом, историко-социологические воззрения Барнава впитали достижения просветительской мысли. В известной мере они предвосхищали идеи буржуазного историзма первой половины XIX в.

К.Ф. Вольней. Для дальнейшего развития исторической мысли в революционные годы характерны труды Константена Франсуа Шасбёфа, принявшего имя Вольней (1757-1820). Видный ученый-ориенталист, Вольней участвовал в революции; он был депутатом Учредительного собрания, в политическом плане был близок к жирондистам. В 1791 г. Вольней создал работу «Руины, или Размышления о революциях империй», в которой попытался раскрыть общие причины возвышения и падения государств на протяжении веков человеческой истории. Написанная в разгаре борьбы вокруг церковной реформы, эта работа является и ярким антирелигиозным памфлетом. Арестованный во время якобинской диктатуры и освобожденный после термидора, Вольней прочитал в 1795 г. «Лекции по истории» в созданной Конвентом Нормальной школе, в которых выдвинул ряд интересных идей о сущности и значении исторической науки.

По своему общему мировоззрению Вольней был близок энциклопедистам, защищал сенсуализм французских материалистов. Во взглядах на задачи исторического исследования он продолжал традицию Вольтера и Тюрго. Как и Гельвеции, Вольней хотел создать науку об обществе, чуждую всякого религиозного начала, являющуюся частью других наук о природе. Следуя традиции Вольтера и Тюрго, Вольней решительно настаивал на идее прогресса в историческом развитии человечества. «Человек - творец! - писал он в «Руинах».- Воздаю тебе хвалу и дань уважения! Ты измерил пространство небес, вычислил массу звезд, обуздал бороздящую тучи молнию, укротил моря и грозы, подчинил себе стихии».

Вольней сделал интересную для того времени попытку исторически объяснить происхождение и развитие религиозных верований. Наряду с обычными для XVIII в. представлениями об обмане и невежестве как источнике религиозных заблуждений он выдвинул и более глубокие суждения, связывая их возникновение и развитие с фантастическим отражением в сознании человека окружающей его социальной среды, материальных условий жизни и производственной деятельности. Представления о боге, «как и все представления, имеют своим источником физические предметы и возникают в сознании человека в результате испытанных им ощущений. Эти представления обусловлены его потребностями, обстоятельствами его жизни, зависят от степени развития человеческого познания».

Взгляды Вольнея на место истории среди других наук были им изложены в «Лекциях по истории». История, по мнению Вольнея, принципиально отличается от наук физических и математических. Первые имеют дело с фактами, реально существующими, непосредственно наблюдаемыми, доступными ощущению. В истории факты не осязаемы, они как бы мертвы 86, их нельзя воспроизвести; следовательно, исторический факт никогда не обладает той степенью достоверности, как факт физический. Не впадая в скептицизм, Вольней отстаивал необходимость строгой проверки исторических фактов с точки зрения их достоверности и доброкачественности сообщающих их источников. С этих позиций Вольней подверг критическому рассмотрению различные типы источников - устные предания, рукописные и печатные материалы. Поставив, подобно Вольтеру, проблему исторической достоверности, Вольней связал ее с общим вопросом о познавательных возможностях истории как науки, об особенностях и пределах исторического познания.

Решая вопрос о «методе написания истории», Вольней особенно подчеркивал принцип универсализма. История должна быть всемирной историей, «сравнительной историей народов», она должна рассматривать прошлое различных народов в сравнении, сопоставлении.

Г. Бабёф и бабувисты

Особое место в истории социальных движений и в развитии общественной мысли периода Французской революции занимает «движение во имя равенства», или «заговор равных», во главе которого стояли Гракх (Франсуа Ноэль) Бабёф (1760-1797) и его соратники (бабувисты). В этом движении впервые за время революции на арене общественно-политической борьбы выступила коммунистическая тенденция.

В условиях громадного обострения социальных контрастов в послетермидоровской Франции бабувисты готовили восстание во имя установления строя «самого совершенного равенства», без частной собственности и нищеты. Выданные предателем руководители движения были арестованы, двое из них - Бабёф и Дарте - казнены в мае 1797 г.

Революционный уравнительный коммунизм бабувистов, которые представляли коммунистический строй еще в виде аграрного и ремесленного общества, создающего одинаковый для всех «умеренный и скромный достаток», отражал идеалы и упования доиндустриального пролетариата и пролетаризированных бедняков.

Идеи утопического коммунизма выдвигались и в предыдущие годы революции. Но только в «движении равных» эти идеи стали знаменем организованного политического движения, которое поставило конечной целью установить революционным путем коммунистический строй. Эта их особенность определила и некоторые важные черты выдвинутых бабувистами идей.

В плане теоретическом коммунистический идеал бабувистов сформировался в русле просветительского мировоззрения. Он основывался на естественноправовой теории и рационалистическом подходе к осмыслению общества, аргументация бабувистов базировалась прежде всего на этических постулатах. Однако опыт классовой борьбы во время революции, тот факт, что вопрос о достижении идеального общества «совершенного равенства» стал для них вопросом практической революционной борьбы, обусловили появление в их воззрениях (при незыблемости старых общетеоретических основ) ряда новых идей, в том числе и в области понимания исторического процесса. Потребность обосновать неизбежность новой, коммунистической революции побудила бабувистов окинуть новым взглядом весь ход предыдущей истории, прежде всего с точки зрения той борьбы, которая развертывается в ходе ее за установление справедливого, соответствующего природе общественного порядка.

В воззрениях Бабёфа занимал центральное место вопрос о связи имущественного неравенства с существованием и развитием института частной собственности. Оставаясь в целом на почве теории естественного права, Бабёф был убежден, что право частной собственности не входит в число естественных прав: «...происхождение его грязно и незаконно... оно порождено отвратительным пороком - алчностью, и само порождает все прочие пороки... все горести жизни, все разновидности бедствий и мук». Таким образом, частная собственность - это историческое установление, возникшее вследствие невежества одних, алчности и насилия других.

Естественным порядком, единственно справедливым и добродетельным, является состояние общности и фактического равенства. Правда, такой отвечающий природе порядок вещей нигде и никогда не был достигнут - естественное право никогда не реализовывалось в положительном. Это не значит, однако, что этот порядок недостижим - он возможен и за него необходимо бороться. Таким образом, в общем плане история для бабувистов - это движение от неестественного порядка вещей (связанного прежде всего с насилием и невежеством) к установлению строя, соответствующего нормам естественного права (т.е. для Бабёфа и его соратников «строя общности»).

Однако в это довольно распространенное в XVIII в. представление бабувисты внесли существенную поправку: установление естественного порядка возможно лишь в результате неустанной, в том числе насильственной, борьбы. В истории человечества они видели непрерывную борьбу угнетателей и угнетенных, или классовую борьбу, если говорить понятиями, утвердившимися в общественной науке в XIX в. Они определяли ее как борьбу патрициев и плебеев, бедных и богатых. «Эта война плебеев и патрициев, или бедных и богатых... извечна,- писал Бабёф, - она начинается с тех пор, как общественные учреждения способствуют тому, что одни забирают все, а другим ничего не остается» 88. Бедствия, порожденные частной собственностью, доводят, наконец, массу неимущих до нестерпимого состояния - и тогда вспыхивают «восстания угнетенных против угнетателей». Как звено в этой непрерывной исторической цепи рассматривалась Французская революция - «открытая война между патрициями и плебеями, между бедными и богатыми».

Но Французская революция шла вперед только до 9 термидора, с тех пор она стала отступать и осталась незавершенной, так как не привела к установлению социального равенства. «Революция не завершена, так как одни богачи захватывают все блага и одни пользуются властью, в то время как бедняки трудятся, как настоящие рабы, изнемогают в нищете и не пользуются в государстве никаким значением» 89. Между тем крайности злоупотребления правом собственности достигли высшей степени, это роковое установление потеряло большую часть удерживавших его корней: «Эти поредевшие корни уже не служат ему надежной опорой» 90. Поэтому бабувисты были убеждены, что новая революция, которая явится результатом их борьбы, окончательно опрокинет частную собственность и установит «совершенное равенство» на основе «строя общности». «Французская революция,- говорилось в «Манифесте равных», написанном Сильвеном Марешалем,- лишь предвестник другой, более великой, более торжественной революции, которая будет последней».

Курсовая работа по теме: Развитие исторической мысли в период Великой французской революции Введение

Больше работ по теме: