Психологическая теория права Л.И. Петражицкого

 

Федеральное агентство по образованию РГУ им. И. Канта

Юридический факультет отделение ОСП

Кафедра теории и истории государства и права

Курсовая работа

По дисциплине: Теория государства и права

На тему: «Психологическая теория права Л.И. Петражицкого»

Калининград

Введение

В мире всегда существовало и существует множество различных теорий, объясняющих процесс возникновения и развития государства и права. Это вполне естественно и понятно, ибо каждая из них отражает или различные взгляды и суждения различных групп, слоев, наций и других социальных общностей на данный процесс. Или взгляды и суждения одной и той же социальной общности на разные аспекты данного процесса возникновения и развития государства и права.

За время существования науки были созданы дeсятки самых различных теорий и доктрин, высказаны сотни, если не тысячи, самых различных предположений. Вместе с тем споры о природе государства и права продолжаются и по сей день.

Обзор существующих теорий происхождения права считаю необходимым начать с теологической теории, которая, на мой взгляд, стоит несколько в стороне - данная теория опирается не на имеющиеся в арсенале современной науки исторические факты, не на научные доказательства и аргументы, а исключительно на веру, вeру людей в то, что право было даровано им самим богом. К тому же это одна из самых древних известных теорий. Теологическая теория исходит из божественного происхождения права как вечного, выражающего божью волю и высший разум, явления. Но она не отрицает наличия в праве природных и человеческих (гуманистических) начал. Многие религиозные мыслители утверждали, что право - Богом данное искусство добра и справeдливости. Теологическая теория одна из первых связала право с добром и справедливостью. В этом ee несомненное достоинство.

В теологической теории, особенно со времен Фомы Аквинского (ХП-ХШ вв.) утверждается о существовании высшего божественного закона и естественного права, которые и составляют основу действующего права. Фома Аквинский говорил, что процесс возникновения и развития государства и права аналогичен процессу сотворения богом мира.

Также очень интересной является теория естественного права. Она получила распространение в более позднее время - в XVII - XVIII веках в трудах Г. Гроция, Дж. Локка, Т. Гоббса, Ж.Ж. Руссо, А.Н. Радищева и др. Согласно этой теории государство возникает в результате заключения общественного договора между людьми, находящимися в «естественном» состоянии, превращающего их в единое целое, в народ. На основе этого первичного договора создается гражданское общество и его политическая форма - государство. Последнее обеспечивает охрану частной собственности и безопасности заключивших договор индивидов. В последующем заключается вторичный договор о подчинении их определенному лицу, которому передается власть над ними, обязанному осуществлять ее в интересах народа. В противном случае народ имеет право на восстание (Ж. Ж. Руссо, А.Н. Радищев). Теория естественного права (распространенная во многих странах мира) отличается большим плюрализмом мнений ее создателей по вопросу происхождения права. Теория естественного права, таким образом, снимала, по существу, проблему происхождения права, делая упор на изначальном присутствии у человека как у социального существа определенной суммы прав. Она разрывала взаимосвязь между возникновением государства, классовых и иных социальных структур, потребностей общества и самого права как объективного результата развития регулятивной системы, появляющегося на определенном этапе. Тем самым она уходила от изучения и объяснения объективных процессов возникновения суммы прав у каждого человека, в ее абстрактное признание.

В системе различных тeорий происхождения права необходимо рассмотреть и марксистскую теорию происхождения права. Упомянутая теория, хотя и основывается на правильном материалистическом подходе к этому процессу, вместе с тем преувеличивает связь права с государством, с экономическим cтроем, c клаccовыми cтруктурами, с принуждением и насилием. Так, именно в рамках этой теории утверждалось, что право - ничто без аппарата, способного принудить к исполнению норм права. Тем самым исключалась самоценность права как глубинного пласта регулятивной cистемы, обеспечивающей жизнедеятельность общества, насаждалась репрессивная, карательная, принудительная функция права, так называемая «функция насилия». В марксистской теории утверждается, что классовый характер норм права, вытеснивших собой родовые обычаи, был ярко и открыто выражен в них. С появлением частной собственности и образованием классов правила поведения стали отражать и закреплять общественное неравенство. А с возникновением классового деления общества и образованием государства появились правила поведения, исполнение которых обеспечивалось всей силой государственного принуждения.

Рассмотрев несколько теорий происхождений права я бы хотела заострить внимание на психологическую теорию права, следствием которой является психологическая теория происхождения государства.

Психологическая теория права. Одним из оcновоположников ее является Л. Петражицкий (1897 - 1931). Психологическая теория права характеризуется следующими чертами:

Она подразделяет право на позитивное и интуитивное. Позитивное право «определяется как совокупность норм права». Оно представлено в виде официально действующих в государстве нормативно - правовых предписаний. Интуитивное или неофициальное право - это чисто психическое явление, особое состояние души человека. Охватывая эмоции, представления, переживания и т. п. Оно отходит от однообразного шаблона поведения людей, который диктуется позитивным правом.

Интуитивное право имеет индивидуальный, индивидуально - изменчивый характер, его содержание определяется индивидуальными условиями и обстоятельствами жизни каждого, его характером, воспитанием, образованием, социальным положением, профессиональными занятиями, личными знакомcтвами и отношениями и прочее. Отсюда делается вывод о том, что есть интуитивное право данного класса, данной семьи, данного кружка детей, преступников и т. д.

Психологическая теория права исходит из того, что «интуитивное право вырабатывается путем взаимного психического общения в разных кругах и кружках людей с общими интересами, противостоящими интересам других». Причем это общение основывается на их эмоциях.

Эта теория носит идеалистический характер, ибо считает, что собственность, к примеру, не существует как объективная реалия, а являются плодом воображения в сознании людей. Точно также она придает дейcтвительный характер мнимому договору, заключенному сумасшедшим с дьяволом и т. п. Короче говоря, эта теория усматривает в психологии и даже в болезненном воображении душевнобольных изначальный источник правоотношений, которые порождают реальные права и обязанности.

Следовательно главные причины происхождения права и государства эта теория усматривает не в окружающей их экономической, социальной и иной среде, а в особенностях психики человека, в «импульсах» и в эмоциях, которые играют главную роль не только в приспособлении человека к условиям жизни общества, но и в образовании государства и права.

Глава 1. Понятие и общая характеристика теории права Л. И. Петражицкого

.1 Право и нравственность

Право определяется и исследуется Петражицким как явление нашей индивидуальной психики. Социальный момент в праве не игнорируется, но воспринимается под углом зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный элемент в этих переживаниях отражается. Петражицкий признает различия между правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и воcпринимает как различие между чисто императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих им норм) и императивно-атрибутивным характером права. «Императивность» в данном случае предстает в толковании Петражицкого индивидуально-личностным сознанием долга, обязанности, в то время как «атрибутивность»- это сознание «своего права», выступающее вовне как притязание. Для нравственности важен императив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивности, т. е. В непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Еcли в нравственном общении психика участников довольно мирно реагирует на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.

Решающее значение атрибутивных элементов в праве и правовом общении в несколько тяжеловесной, но логически согласованной форме получило такое обоснование: «Сообразно атрибутивной природе правовых эмоций импульс в пользу исполнения правового долга имеет характер давления в пользу того, чтобы другой стороне, управомоченному, было доставлено то, что ему причитается; что же касается поведения обязанного оно имеет значение не само по себе, а как способ и средство достижения этого результата на стороне управомоченного. Напротив, нравственный импульс имеет характер непоcредственного и безотносительного давления в пользу определенного поведения как такового, а не как средства удовлетворения права, другого».

1.2 Философия права профессора Л.И. Петражицкого

В те годы в русской философско-юридической литературе господствовало необычайное оживление. Ряд более или менее видных исследователей выступил с попытками определить существо права, выяснить отличие его от нравственности. Между исследователями, пишущими о праве, теперь, как и прежде, нет согласия. Всякий по-своему определяет основные юридические понятия, и всякий так или иначе чувствует недостаточность существующих определений. Г. Петражицкий очень кстати напоминает изречение Канта: «Юристы все еще ищут определения для своего понятия о праве». Это несогласие юристов относительно того, что составляет объект и содержание их науки, эта множественность даваемых ими разноречивых определений показывают, что в науке права творится что-то неладное. Несмотря на многовековые усилия гениальнейших представителей человеческой мысли - великих философов и корифеев юриспруденции, - науке права до сих пор еще недостает единой руководящей нити. Говоря словами г. Петражицкого, «сфинкс существа права так и остался сфинксом. Ни одно из бесчисленных, предложенных определений права не получило санкции науки и не признано общим фундаментом для возведения научного здания. Ни одно из них не сделалось даже господствующим мнением».

Состояние науки, не выяснившей себе как следует, чем собственно она занимается, само собою разумеется, не может быть признано нормальным, и усиливающаяся с каждым годом разноголосица мнений служит симптомом тяжкой болезни, переживаемой юриспруденцией. В появившейся только что вышеназванной книге профессор Петражицкий пытается поставить диагноз этой болезни и предлагает энергическое лечение, которое должно выразиться в виде коренного преобразования всей науки права. В отличие от других названных выше сочинений, книга г. Петражицкого не примыкает ни к одному из существующих или существовавших до сих пор в юриспруденции течений. Она не защищает какого-либо из высказанных доселе определений существа права, не пытается внести каких-либо частичных поправок или дополнений в традиционные воззрения; г. Петражицкий недоволен всем методом современной юриспруденции; он хочет порвать с ее вековыми преданиями и перестроить все ее научное здание на новых основаниях.

«Неуспех массы попыток определить существо права, - говорит г. Петражицкий, - подал в последнее время повод к сомнению в возможности решения этой задачи, к довольствованию явно неудовлетворительными определениями, к стремлению обойти вопрос об определении права и т. п. средствам самоуспокоения». Действительно, сомнения в возможности удовлетворительно определить право были высказываемы не раз весьма авторитетными учеными (достаточно назвать Савиньи, Меркеля, Бергбома), и нельзя не согласиться с указаниями г. Петражицкого на ненаучность подобных сомнений, основанных на нелогическом заключении a non esse ad non posse (от несуществовании к невозможности). Чтобы признать существо права «неразрешимой загадкой», надо доказать, что самая задача выходит за пределы возможного познания, нужно установить путем гносеологического исследования, что данные для ее разрешения недоступны человеческому разуму. Такого доказательства до сих пор никем представлено не было и представлено быть не может: напротив того, путем анализа человеческого сознания можно доказать, что мы обладаем «вполне достоверным материалом для познания существа права».

Таким материалом, говорит г. Петражицкий, являются, во-первых, наши внутренние психические акты. «Дело в том, что право есть (этого никто не отрицает) явление не внешнего, материального мира, как, например, камень, дерево, а явление духовного мира, психическое явление, явление нашей души»; поэтому с природой его мы можем познакомиться непосредственно и достоверно «в нашей душе, то есть путем наблюдения, сравнения, анализа наших же собственных духовных состояний». Во-вторых, так как наши внутренние психические состояния выражаются во вне, в человеческих словах и действиях, то материал для познания права может быть добыт путем изучения человеческой речи и человеческих действий. Наконец, в-третьих, таким материалом могут послужить и «всякого рода сообщения, повествования и иные источники сведений о действиях, речах других, исторические памятники, письма путешественников и т. д.».

Анализируя человеческое самосознание, г. Петражицкий прежде всего констатирует присутствие в нем норм, авторитетно регулирующих наше поведение.

Размышляя в разных случаях нашей жизни о том, как поступить, на что решиться, мы чувствуем себя совершенно свободными в выборе того или другого поведения: идет ли речь о выборе того или другого места для прогулки, того или другого распределения наших занятий, магазина, в котором мы хотим купить нужную для нас вещь, наша воля ничем не связана: мы выбираем тот образ действий, который представляется нам наиболее приятным и целесообразным. В других случаях, мы, напротив, чувствуем связанность нашей воли, чувствуем необходимость поступить так или иначе независимо от соображений удовольствия и эгоистической пользы. «Какой-то внутренний голос авторитетно предписывает, предопределяет наше поведение; наша совесть «повелевает» нам то или другое; иными словами, нам присущи такие убеждения, которые властно и авторитетно для нас же самих нормируют наше поведение». Этим повелительным нормам, управляющим нашей совестью, мы приписываем высший авторитет не только по отношению к нам самим, но и по отношению к другим людям: мы убеждены в том, что не мы одни, но и всякий на нашем месте должен был бы поступить так, как подсказывает нам внутренний голос нашей совести.

«Отмеченное выше чувство связанности нашей воли, - продолжает г. Петражицкий, - сознание необходимости подчинения ее известному авторитетному импульсу (авторитетному побуждению к такому или иному поведению) мы выражаем словами: обязанность, долг, обязательство, долженствование, а те убеждения, которые порождают такие или иные обязанности, то есть авторитетно регулируют наше поведение (авторитетно-импульсивные убеждения), мы называем нормами, императивами».

Чувство связанности нашей воли бывает в различных случаях жизни различным, а соответственно с этим - неодинакова природа тех повелительных норм, которые управляют нашим поведением. Наше психическое отношение к бедняку Ивану, которому мы считаем себя обязанными дать десять рублей по долгу человеколюбия, совсем не таково, как наше психическое отношение к извозчику Петру, которому мы обязались уплатить десять рублей за совершенную им с нами поездку. «Ивану мы ничего не должны; ему ничего от нас не «следует», не «причитается»; если он получит 10 рублей, то это - дело нашей «доброй воли». Несмотря на связанность нашу по отношению к собственным убеждениям, к нашей „совести", по отношению к Ивану мы считаем себя свободными, не связанными и от него ожидаем признания этой свободы, признания нашей «доброй воли», дать или не дать, а во всяком случае не ожидаем противоположного отношения». Если бы Иван стал требовать с нас уплаты 10 рублей, как чего-то ему должного, то, очевидно, мы такое требование сочли бы «неуместным, нахальным». Словом, наша нравственная обязанность - дать 10 рублей не закреплена за Иваном: «мы чувствуем по отношению к нему свободу отвернуть от него положительный полюс нашего намерения, например, направить его на другого, более нуждающегося».

«Совсем иное, прямо противоположное говорит нам наше сознание о нашем отношении к Петру, который заработал с нас 10 рублей, доставив нас в город, или которому мы проиграли 10 рублей. Ему мы должны 10 рублей, ему следует, причитается от нас получить 10 рублей. По отношению к нему мы связаны, лишены свободы дать или не дать. Заявление извозчику, требующему от нас условленной платы, что мы платить не желаем, что это зависит от нашей доброй воли, нам кажется абсолютно недопустимым, бесстыдным, нахальным». Словом, если по отношению к Ивану мы чувствовали себя свободными, то по отношению к Петру мы связаны; «нашу обязанность уплатить ему 10 рублей мы признаем закрепленною за ним как что-то приобретенное им (заработанное, выигранное и т. п.), так что мы не чувствуем свободы отвернуть от него положительный полюс нашей обязанности, лишить его получения».

Обязанности наши бывают двух родов: в одних случаях обязанность лица сознается закрепленною за другим или за другими лицами, «принадлежащею другому как его добро (alii attributum, acquisitum)», в других случаях, обязанность лица представляется односторонне связывающей, незакрепленной за кем-либо другим. В этом-то г. Петражицкий и видит тот характеристический признак, который отличает правовые обязанности от нравственных. Обязанности «по отношению к другим свободные (односторонне связывающие)» он считает обязанностями нравственными; обязанности же «по отношению к другим несвободные (закрепленные активно за другими и образующие, таким образом, двустороннюю связь)» он признает обязанностями правовыми, юридическими.

Различию обязанностей соответствует различие повелительных норм, управляющих нашим поведением. Существо одних из этих норм (нравственных) «состоит исключительно в авторитетном предопределении нашего поведения; предписывая нам то или другое (например, утешать страждущих, любить ближних), эти нормы ничего не закрепляют за другими людьми, ничего не приписывают им как им с нас должное, следуемое. Существо же других - правовых норм (например, проигранное в карты должно быть уплачено партнеру, занятые деньги должны быть возвращены занявшим) «состоит в двух функциях: с одной стороны, они авторитетно предопределяют наше поведение, с другой стороны, они авторитетно отдают другому, приписывают как ему должное то, чего они требуют от нас».

Нравственные нормы только повелевают и потому могут быть названы императивами, нормы же правовые не только повелевают лицу обязанному, но предписывают, предоставляют другим лицам (управомочным) то, что им следует, поэтому они могут быть названы атрибутивами или, еще точнее, императивно-атрибутивными нормами. Нравственные нормы нормируют положение только лица обязанного и постольку имеют односторонний характер; напротив того, нормы правовые суть нормы по существу двусторонние, ибо они одновременно нормируют положение двух лиц, обязанного и управомоченного, того, с кого следует, и того, кому следует.

Таковы те основные черты права в отличие от нравственности, которые, по мнению г. Петражицкого, должны составить «базис для синтетического построения науки права». Чтобы разобраться критически в воззрениях автора, мы должны исследовать степень прочности этого базиса.

Прежде всего, нетрудно убедиться в некоторой неопределенности и двусмысленности основной мысли г. Петражицкого, которая обусловливается смешением психологической точки зрения с этической. Во вступительных замечаниях к своему исследованию г. Петражицкий предлагает чисто психологический критерий для различения права от не права. Единственным материалом для познания права являются наши психические акты, то есть состояния нашего сознания и их внешние проявления - человеческие речи и действия. Казалось бы, тут идет речь о таких психических состояниях, которые всякий вообще человек может наблюдать в своем сознании. Однако в дальнейшем своем изложении, переходя к определению «существа права», г. Петражицкий берет за исходную точку вовсе не общечеловеческую психологию, а психологию человека нормального, обладающего правильно развитым нравственным и правовым чувством. Это - психология тех людей, которые признают или «чувствуют» себя связанными теми или другими нормами должного по отношению к ближнему, тех, например, которые считают «бесстыдным и нахальным» не уплатить партнеру проигранное в карты и не выдать извозчику, доставившему их город, условленного вознаграждения. Ясное дело, что та чисто психологическая точка зрения, из которой первоначально исходил автор, незаметно для него самого подменивается точкой зрения этической.

Вряд ли Петражицкий станет оспаривать возможность нравственного и правового идиотизма, вряд ли он станет отрицать существование таких людей, которые не только не считают себя обязанными уважать чужое добро, но не признают себя связанными вообще никакими «закрепленными за ближним обязанностями». Спрашивается, какой материал могут дать «психические состояния» этих людей для определения существа права? Очевидно, никакого, и, если в результате анализа Петражицкого получилось то или другое определение права, то только потому, что он, не отдавая себе в том отчета, ограничивал область своих наблюдений: материалом для его анализа на самом деле послужили психические состояния только тех людей, которые мыслят и чувствуют согласно тем и другим представлениям о должном, иначе говоря, такое сознание, которое уже содержит в себе нравственные и правовые нормы. Г. Петражицкий хочет оставаться на почве эмпирической психологии, но это оказывается невозможным: эмпирическая психология изучает все вообще состояния, переживаемые человеческой душой в действительности безо всякого предпочтения к тому или другому из них; из нее мы можем узнать, например, что одни люди считают себя связанными, руководствуются в своем поведении нормами, ограничивающими их эгоизм, другие, же управляются исключительно своекорыстными побуждениями. Но вопрос о том, чем они должны руководствоваться, вовсе выходит из сферы ее рассмотрения. Сама по себе эмпирическая психология бессильна разрешить вопрос о существе права, потому что это - вопрос не только о существующем, но и о должном. Вот почему и исследование Петражицкого вовсе не есть чистая психология, а психология, подкрепленная этикой.

Само по себе привлечение этики для разрешения философско-юридических вопросов составляет не недостаток, а достоинство в виду несомненной связи права с нравственностью, бесчисленное множество раз указанной учеными исследователями - юристами и философами. Но этика, не помнящая родства и принимающая себя за психологию, может стать источником опасных заблуждений, ибо она не отдает себе ясного отчета в своих логических предположениях и в своих логических обязанностях.

Раз материалом для исследования Петражицкого служит не общечеловеческая психология, а сознание нормальное в правовом отношении, то он, прежде всего, должен был бы спросить себя, какое же сознание должно быть признано нормальным? В чем заключается критерий для различения нормального от ненормального в области правового сознания? Но если бы г. Петражицкий поставил вопрос таким образом, он тотчас же увидел бы, что поставленный им вопрос превышает компетенцию эмпирической психологии. Нормальным в правовом отношении может быть признано, очевидно, только сознание тех людей, которые признают те или другие обязательства по отношению к ближним, то есть обладают правовым чувством и считают себя связанными правовыми нормами. Психология несомненно может послужить ценным пособием для изучения права, но, чтобы разобраться в доставляемом ею материале и отличить в нем годное от негодного для правоведения, нужно предварительно уяснить себе, что такое правовые нормы, что вообще должно признаваться правовым и что - неправовым. Иначе говоря, прежде чем приступать к психологическому материалу, нужно определить понятие права.

Петражицкий поступает как раз наоборот: он начинает с психологии. Вследствие этого ему не удается избежать того заблуждения, которое он столь основательно ставит в упрек многим из своих предшественников. Его рассуждение содержит в себе логический круг: в самом деле, выводить определение права из наблюдений над психическими состояниями людей, «переживающих в своем сознании правовые нормы», значит, определять право - правом, неизвестное - неизвестным. Эта логическая погрешность наглядно обнаруживается в даваемом автором определении понятия «обязанности» в юридическом смысле. Мы видели, что, с точки зрения г. Петражицкого, это - такая обязанность одного лица, которая «сознается закрепленною за другим, принадлежащей ему как его добро». Нетрудно себе представить добро хищнически приобретенное, закрепленное за владельцем-разбойником тем страхом, который он внушает ближним; очевидно, что не такое добро разумеет здесь г. Петражицкий, а добро правильно приобретенное, закрепленное за владельцем правовым сознанием его ближних. Очевидно, что под словом «добро» в приведенном определении следует разуметь «право»; логический круг тут прикрывается простой заменой одного слова другим. Петражицкий определяет юридические обязанности как «обязанности по отношению к другим несвободные, закрепленные активно за другими и образующие таким образом двустороннюю связь». Опять-таки спрашивается, что разуметь здесь под «обязанностями активно закрепленными»? В Сардинии разбойники облагают определенною данью сельское население, угрожая смертью всем землевладельцам, которые отказываются ее платить, и всем рабочим, работающим в их поместьях; в этом примере есть и «двусторонняя связь» и «активно закрепленная за разбойниками обязанность» землевладельцев - платить определенную дань, притом связь несомненно психическая, поддерживаемая чувством страха; вряд ли, однако, эта связь признается правовою помещиками и даже самими разбойниками, вряд ли и г. Петражицкий решится утверждать тут наличность правовой обязанности. Ясное дело, стало быть, что в приведенном определении под «активно закрепленными обязанностями» следует подразумевать не всякое вообще долженствование, не «обязанности», вызванные одним страхом или интересом, а обязанности правомерно закрепленные; иначе говоря, и в этом определении скрывается указанное выше тождесловие.

Определения, основанные на тождесловии, разумеется, ничего не определяют, а потому определения, даваемые г. Петражицким, не дают возможности отличить право от нравственности, с одной стороны, от правовых убеждений и правовых галлюцинаций, с другой стороны.

Нравственные нормы, говорит он, суть нормы односторонне связующие - императивные, между тем как нормы юридические всегда установляют двустороннюю связь и суть нормы императивно-атрибутивные. Правовые нормы суть действительно нормы императивно-атрибутивные. Будучи знакомыми с воззрениями г. Петражицкого не по одной только разбираемой работе, я уверена в возможности убедительно доказать путем анализа функций юридических норм, что каждая из них, с одной стороны, «повелевает», с другой стороны, «предоставляет». Но выражается ли в этом отличие юридических норм от всяких других и в особенности от нравственных?

На самом деле трудно найти хотя бы одну нравственную норму, которая бы не была «императивно-атрибутивной», которая не закрепляла бы «психически» каких-либо обязанностей одних лиц за другими (за ближними и за Богом для тех, кто в него верит). Высшее выражение нравственности - заповедь любви и милосердия, когда она управляет нашей совестью, несомненно связывает нашу волю по отношению к ближнему, несомненно закрепляет за ним целую сложную совокупность наших нравственных обязанностей; примеры, приводимые г. Петражицким, не доказывают противного. Рассуждая о бедняке Иване, которому мы считаем себя нравственно обязанными дать десять рублей, г. Петражицкий говорит: «Ивану мы ничего не должны; ему от нас ничего не причитается; если он получит десять рублей, то это - дело нашей доброй воли». Конечно, мы ничего ему не должны с точки зрения той или другой правовой нормы, требующей воздаяния за оказанные нам услуги, потому что речь идет о лице, не оказавшем нам никаких услуг; но по долгу человеколюбия мы всем должны, всем обязаны, и если Иван находится в более несчастном положении, чем другие, то по отношению к нему для нас возникают особые обязанности, закрепленные именно за ним в отличие от всех прочих людей. Конечно, подобного рода обязанности закрепляются за ближними не какими-либо велениями внешнего авторитета, внешней нам власти, а внутренним голосом нашей совести; связь между нами и бедняком Иваном есть связь психическая. Но г. Петражицкий вовсе не отожествляет правовые нормы с велениями внешнего авторитета: он признает правовыми все те нормы, которые закрепляют психически долженствование одного лица за другим, а следовательно, указанное им различие между правовыми и нравственными нормами оказывается мнимым. Как правовые, так и нравственные нормы связывают нашу волю по отношению к другим. Если бедняк Иван не имеет права от нас требовать материальной помощи, то это не значит, чтобы мы были в отношении к нему «свободны», ничем не связаны; а это значит только, что связывающий нас долг человеколюбия не должен выразиться непременно в форме уплаты определенной денежной суммы и вообще в материальной помощи всякому бедняку, как таковому, а в той форме, которая обусловливается рядом конкретных условий, - нашими средствами, положением лица, коему мы помогаем, и, наконец, его настроением. Если бедняк станет нахально требовать от благотворителя десяти рублей, то последний, вероятно, ему откажет, как основательно замечает г. Петражицкий; но это будет обусловливаться не тем, что благотворитель по отношению к бедняку ничем не связан, а тем, что, будучи связан законом любви, он не связан посторонними любви мотивами, например, чувством страха. Г. Петражицкому остается говорить, что и здесь есть «право», а именно - право ближнего на нашу любовь и милосердие; но вряд ли и этим он спасет свою теорию, так как тем самым он сотрет всякие границы между правом и нравственностью.

Точно так же в теории г. Петражицкого отсутствуют всякие границы между правом и правовым убеждением. «С точки зрения нашего понятия права, - говорит он, - правовым явлением, правовым психическим актом приходится признать, например, и такую атрибутивную норму или такое сознание долженствования или принадлежности правового притязания, которые существуют только в душе одного человека и не встречают признания и согласия со стороны общественной власти, суда или вообще кого бы то ни было другого, кроме того, кто переживает эти психические состояния». Если бы тут шла речь только о явлениях правового сознания, то, разумеется, не о чем было бы и спорить: под явлениями правового сознания можно разуметь все то, что мы сознаем или даже воображаем как право. Но г. Петражицкий идет дальше: «для наличности правового явления в нашем смысле, - говорит он, - как нормы права, так и правоотношения, не требуется не только признания нашей нормы, нашего права или нашей обязанности со стороны кого бы то ни было другого, но даже существование в смысле внешней реальности, реальности внешнего мира, какого-либо существа, кроме того, кто переживает норму права или правоотношение. Если, например, суеверный или умалишенный человек заключает договор с дьяволом (сон, гипноз, idée fixe, галлюцинация, иллюзия и т. п.), например, договор продажи души, брачный договор (женщина, считающая себя ведьмою), то здесь действует норма права, предписывающая исполнение договора, существует правоотношение, права и обязанности, объекты прав и обязанностей, два субъекта и т. д., хотя дьявол, которому суеверный субъект в нашем примере приписывает права и обязанности, не существует, как внешняя реальность».

Отсутствие правового отношения между ведьмой и дьяволом, разумеется, не может быть доказано не только с точки зрения теории г. Петражицкого, но и с точки зрения любой научной теории, так как в этой сфере наука решительно некомпетентна. Но вот в чем беда: иной сумасшедший предъявляет те или другие правовые притязания не к воображаемым им лешим или нимфам, а к действительным людям; сумасшедший, воображающий себя испанским королем, претендует не на воображаемых, а не действительных подданных. Если взять за исходную точку теорию г. Петражицкого, то решительно невозможно доказать, что сумасшедший не имеет права на испанский престол. Притязания такого «испанского короля» не признаются, конечно, ни испанскими властями, ни кем-либо из испанских граждан; но для наличности правоотношения, с точки зрения г. Петражицкого, такое признание вовсе не требуется. С другой стороны, в приводимом примере есть правовая норма, «переживаемая» сумасшедшим и «закрепляющая» за ним обязанности его подданных, иначе говоря, - есть налицо все те элементы, которые г. Петражицкий считает признаками права, правоотношения. Затруднения, разумеется, только возрастут, если мы примем во внимание, что испанские граждане переживают иные нормы, закрепляющие права на испанский престол не за умалишенным, а за другим лицом. Где тот критерий, на основании которого мы могли бы решить спор между испанскими подданными и их воображаемым владыкой? Какими признаками вообще мы можем отличить действительное право от правового убеждения или галлюцинации.

Эмпирическая психология бессильна дать тот или другой ответ на этот вопрос, а потому, если мы станем на точку зрения г. Петражицкого, то нам придется признать неразрешимыми все те правовые споры, где обе стороны одинаково убеждены в правоте своего дела: обе спорящие стороны одинаково переживают правовые нормы, закрепляющие за ними ту или другую спорную вещь или обязательство; по теории г. Петражицкого в этом убеждении и заключается сущность права; ясно, что с этой точки зрения нет никаких оснований предпочесть право одного из спорящих праву другого, да и самый вопрос о том, на чьей стороне право, становится неуместным: если критерием права являются субъективные психические состояния, то каждый является безошибочным судьей своего права; сознание индивида является единственным мерилом истинного и ложного в праве, и то, что истинно для одного, может быть и неистинным для другого.

То или иное разрешение правовых споров возможно только при том условии, если мы признаем, что индивидуальная психика не является достаточным критерием для различения права от не права, что есть объективный масштаб, объективный критерий истинного в праве - который возвышается над эмпирическими состояниями сознания индивида. Утверждая противное, мы неизбежно должны будем прийти к тому заключению, что нет вообще юридических норм, могущих иметь объективную обязательность и значение, что юридические нормы вообще обладают лишь субъективною обязательностью для того или для тех субъектов, которые их переживают. Но стать на такую точку зрения - значит отрицать самое существование права, самое существование правовых норм: ибо под правовыми нормами можно разуметь только такие правила, которые имеют объективное значение, которые не только управляют сознанием того или другого индивида, но регулируют взаимные отношения людей.

Последовательно развитая точка зрения г. Петражицкого должна выродиться в такой скептицизм, который должен подорвать всякое правовое убеждение: всякое правовое убеждение непременно претендует на объективное значение; оно, как замечает и сам г. Петражицкий, покоится на том предположении, что правовая норма, управляющая сознанием лица убежденного, обязательна не только для него, но и для других людей; на этом основании лицо, считающее себя обязанным, исполняет свои обязанности, а лицо, считающее себя управомоченным, требует от других исполнения их обязательств. На этом основании человек, убежденный в своем праве, готов вступить в спор со всяким, кто вздумает его отрицать: он предполагает, что есть высший объективный критерий, который возвышается над убеждением индивида, а потому может удостоверить истинность его правового воззрения и изобличить лживость воззрения противника. И вот, с точки зрения г. Петражицкого, приходится сказать, что все это правовое убеждение покоится на иллюзии: будучи само единственным критерием истины в области права, правовое убеждение лишено объективных оснований и объективной опоры. Развитое во всех своих последствиях учение г. Петражицкого должно прийти к саморазрушению; ибо, если мы признаем вместе с автором, что нет другого критерия в праве кроме «индивидуального психического», то единственно последовательным выводом отсюда будет тот, что всякое правовое убеждение есть ложь.

Несмотря на ошибочность основной мысли г. Петражицкого, работа его далеко не лишена научного значения: такова редкая привилегия людей даровитых, что они остаются интересными и поучительными в самих своих заблуждениях; даже и там, где они не убеждают, они будят мысль и вынуждают ее к исканию.

Заблуждения г. Петражицкого поучительны потому, что они коренятся вовсе не в стремлении к субъективной оригинальности во что бы то ни стало, а обусловливаются действительными, серьезными затруднениями науки права, притом такими затруднениями, с которыми доселе никто не справился и с которыми, тем не менее, обязан считаться всякий ученый-юрист и философ права. При всей невозможности согласиться с выводами г. Петражицкого, нельзя не признать, что его исследование ставит перед нами задачу, требующую самого серьезного внимания.

Нетрудно убедиться вместе с автором в односторонности господствующего в современной юриспруденции узко-позитивного понимания права; нетрудно убедиться вместе с ним и в ложности всех тех учений, которые отожествляют право вообще с правом только официальным (признанным государственною властью) или с правом только позитивным (обнимающим в себе кроме норм, признанных государством, ряд таких норм, которые существуют и действуют независимо от признания или непризнания их государственною властью). Помимо других недостатков, указанных г. Петражицким, несомненно, что эти учения содержат в себе логический круг: говоря словами г. Петражицкого, «логическая ошибка теорий, исходящих из понятия государства, состоит в том, что они заключают в себе definitio per idem (определение через то же самое), определяют х путем ссылки на х». В самом деле, государство есть прежде всего правовой союз, а следовательно, понятие государства уже предполагает понятие права. Акт признания или непризнания государственною властью тех или других норм за право, очевидно, не может послужить критерием для различения права от не права, ибо этот акт в свою очередь покоится на праве, присвоенном государственной власти.

Нет надобности воспроизводить здесь всех прекрасных и остроумных замечаний г. Петражицкого относительно «теорий официального права», так как уж одного приведенного возражения достаточно, чтобы обнаружить их полную несостоятельность. Возражение это не ново, и заслуга г. Петражицкого заключается, разумеется, не в его воспроизведении, а в том, что он проследил теорию «официального права» в ряде ее разветвлений, указав во всех этих разветвлениях ряд общих недостатков.

Разумеется, автору всего легче возражать против тех «ходячих» в наше время теорий, которые прямо вводят государство в определение права или считают государство единственным источником права. Задача критика становится труднее, когда ему приходится иметь дело с такими определениями, в которых самый термин «государство» не упоминается, но в коих, тем не менее, такие понятия, как «государство» или «власть», - фигурируют в качестве скрытых предположений. Таковы модные в наши дни определения права, исходящие из понятия принуждения, теории, определяющие право как «организованное принуждение» или как «совокупность принудительных норм». Теории эти в настоящее время имеют множество разветвлений, причем слово «принуждение» понимается теоретиками то в буквальном смысле - физического насилия, то в смысле устрашающего воздействия на человеческую психику (психическое принуждение). Но, каковы бы ни были те или другие оттенки мысли, связываемые с термином «принуждение», очевидно, что теоретики считают признаком права не всякое вообще принуждение, физическое или психическое, а только такое принуждение, которое не представляется актом произвола. Принуждение в свою очередь может быть правомерным, если оно исходит от признанной правом власти, которая при этом не выходит из сферы своей компетенции; но оно может быть и неправомерным, если оно применяется не призванными к тому лицами, самозванными властями, или если власть, хотя бы и правомерная, нарушает пределы своих полномочий. Теории, считающие принуждение признаком права, очевидно, содержат в себе логический круг, так как, говоря о принуждении, они с самого начала имеют в виду принуждение правомерное. Говоря словами г. Петражицкого, теории эти, «поскольку они исходят из предположения организованной исполнительной власти и имеют в виду не произвольное насилие со стороны кого бы то ни было, а применение принуждения со стороны призванных к этому правопорядком, установленных правом и действующих в порядке, правом предусмотренном, органов, то они заключают в себе ту же многократную definitio per idem, которая заключается в теориях, исходящих при определении права из понятия государства».

Весьма типичны приводимые г. Петражицким изречения Иеринга (Zweek im Recht, III Aufl, I В., S. 320): «Ходячее определение права гласит: право есть совокупность действующих в государстве принудительных норм. И это определение, по моему убеждению, вполне правильно». Далее на той же странице приведенное определение поясняется Иерингом в том смысле, что «государство есть единственный источник права».

Никакое «государство» и никакая «власть» не есть первоначальный источник права, ибо всякое государство, точно так же, как и всякая власть, обусловлено правом. Ясное дело, стало быть, что основных признаков права надо искать в чем-то высшем, нежели «официальное признание» и «организованное принуждение». Недостаточность определений, исходящих из понятия государства, сказывается еще и в том, что они не обнимают в себе ряд форм права, существующих независимо от признания или непризнания их тем или другим государством: право каноническое, международное и, наконец, целый ряд юридических обычаев, из коих многие предшествуют самому возникновению государства. Словом, существует необозримое множество норм позитивного права, коих обязательность обусловливается не признанием их государством, а какими-либо другими внешними фактами, например, тем, что таков был обычай у отцов и дедов, что так постановил тот или другой собор пастырей церкви, та или другая международная конференция.

В этом заключается исходная точка ряда теорий, которые г. Петражицкий удачно называет «теориями положительного (или позитивного) права». Теории эти ищут такого определения права, под которое подходили бы не только юридические нормы, официально признанные за таковые государством, но все вообще нормы позитивного права. Таковы учения, определяющие право как общее убеждение, общую волю, таково же, наконец, учение Бирлинга, отождествляющее право с нормами и правилами общежития, пользующимися в качестве таковых общим взаимным признанием членов этого общежития.

Относительно этих учений г. Петражицкий также высказывает ряд ценных критических замечаний, среди коих даже старое звучит как новое, благодаря той замечательно остроумной форме, в которую умеет облекать их автор. Ему, разумеется, нетрудно показать крайнюю неопределенность и неясность таких выражений, как «общая воля» и «общее убеждение». «Общее убеждение» уже потому не может быть критерием для различения права от не права, что предметом «общего убеждения» могут быть и такие истины, как дважды два - четыре, вообще чисто теоретические аксиомы, ничего общего с правом не имеющие. Неопределенность выражения «общая воля» также явствует из того, что общая воля может быть направлена и на цели, не имеющие правового значения. Если все члены того или другого общежития желают быть счастливыми и здоровыми, то, очевидно, что такое выражение «общей воли» не имеет ничего общего с правом; стало быть, нельзя без дальнейших оговорок определять право, как «общую волю»; определение это получает определенный смысл только в значительно суженном виде, в том, например, случае, если мы будем понимать право, как общую волю, направленную на обязательные правила поведения. Но и в этом виде теория «общей воли» встречается с непреодолимыми затруднениями: нет такой правовой нормы, которая являлась бы выражением воли всех членов того или другого общежития (в том числе детей, слабоумных), а потому теоретики, определяющие право как «общую волю», оказываются вынужденными прибегнуть к фикции, отличая «общую волю» от «воли всех». Под выражениями общей воли обыкновенно понимаются постановления и заявления тех или других представителей органов или лиц, компетентных ее выражать, управомоченных говорить от имени общежития как целого. Так, при наличности государственной организации компетентными выразителями общей воли будут законодательная власть, собрания избирателей, выбирающих народных представителей в законодательные собрания; при отсутствии же государственной организации, при исключительном государстве юридического обычая, унаследованного от отцов и дедов, выразителями «общей воли» будут знатоки обычаев, старейшие. Словом, общая воля может выразиться лишь при условии существования той или другой правовой организации. Люди только тогда могут столковаться относительно того, что является предметом их общей воли, когда они уже связаны теми или другими правовыми узами. Ясное дело, стало быть, что общая воля в своих проявлениях уже обусловлена правом, а потому не может быть понимаема ни как сущность права, ни как первоначальный его источник.

Не более состоятельна и новейшая вариация теории «общей воли», учение Бирлинга, который понимает право в смысле норм и правил общежития, пользующихся в качестве таковых общим взаимным признанием членов общежития. Норм, прямо признанных всеми членами того или другого общежития, не может быть уже потому, что есть такие члены общежития (слабоумные, дети), которые вовсе не знают господствующих в нем норм, и нет ни одного члена общежития, который знал бы все эти нормы. Поэтому прямое признание у Бирлинга заменяется косвенным признанием: человек, признавший законодательную власть, действующую в данной стране, должен, с точки зрения Бирлинга, считаться признавшим все законы этой страны; равным образом человек, обращающийся к тому или другому специальному закону той или другой страны, должен считаться признавшим ее законодательную власть, а следовательно, все ее законодательство. Говоря словами г. Петражицкого, «признание» в устах Бирлинга выражает собою не реальный факт, а только то, «что было бы в том случае, если бы все соблюдали в поведении правила логической последовательности», то есть если бы все люди действительно сознавали и признавали неизбежные выводы, логически вытекающие из их посылок.

Ошибки этой теории очевидны, и они не ускользнули от верного критического взгляда г. Петражицкого: во-первых, «она не в состоянии установить критерий для различения норм права от других действующих в данной общественной среде правил поведения», а во-вторых, нельзя не согласиться с г. Петражицким в том, что теория Бирлинга, подобно многим другим, заключает в себе логический круг, definitio per idem. В самом деле, прямое или косвенное «признание» тех или других норм, господствующих в общежитии, предполагает существование общежития, а всякое общежитие в свою очередь предполагает право.

Г. Петражицкий мог бы свести значительную и притом наиболее существенную часть своих возражений против теорий официального и позитивного права к следующей обобщенной формуле: всякое официальное и позитивное право покоится на том или другом внешнем человеческом авторитете; но так как всякий человеческий авторитет в свою очередь обусловлен правом, то все учения, отождествляющие право вообще с правом только позитивным или только официальным, - совершают неизбежный логический круг: они сводят право к внешнему авторитету, который в свою очередь представляется видом права.

В самом деле, «официальное» право обусловлено авторитетом государственной власти, церковное право - авторитетом церкви, право международное - авторитетом той или другой группы государств, связанных узами международного общения; ряд юридических обычаев обусловлен авторитетом отцов и дедов; наконец, всякое вообще официальное и позитивное право обусловлено одной высшей формой авторитета - авторитетом того или другого человеческого общества, от имени которого уполномочены говорить и действовать те или другие органы или представители - государственная власть, церковные соборы, международные конференции, старейшие и т. п. Но авторитет общества есть не что иное, как его право предписывать, его право связывать своих членов обязательными правилами поведения. Ясное дело, что всякое позитивное право как таковое представляется не более как одним из видов права; право, установленное внешним авторитетом, обусловлено иною высшею формою права, из коей истекают правомочия всех человеческих властей; будучи само источником и условием всякого внешнего авторитета, всякого позитивного права, это первоначальное высшее право не обусловлено никаким внешним авторитетом: оно само по себе авторитетно; оно само в себе заключает источник своей обязательной силы.

Исследование г. Петражицкого как нельзя более ярко раскрывает роковую дилемму, перед которой стоит современная философия права: она должна или отказаться от дальнейших попыток определить право, иначе говоря, отречься от самой себя, признав свою основную задачу неразрешимою, или искать критерии для различения права от не права вне и выше права позитивного. В выяснении этой дилеммы заключается главная и, безо всякого сомнения, крупная заслуга разбираемой книги. Вся эта книга представляет собою горячий и страстный протест против узкого позитивизма, господствующего в современной юриспруденции, и постольку представляет собою реакцию естественную и законную.

Г. Петражицкий наглядно показал, что в основе всех определений, отождествляющих право вообще с правом официальным и с правом позитивным, лежит простое тождесловие: «право есть право». Но почему же самому г. Петражицкому не удалось вырваться из этого заколдованного круга, в котором вращается современная юриспруденция? Почему он, восставший против узкопозитивного понимания права, тем не менее впал в ту же ошибку, которую он так зорко подметил у своих предшественников?

Дело в том, что г. Петражицкий сам не вполне освободился от той точки зрения, против которой он полемизирует: разрыв с позитивизмом совершился в его миросозерцании недостаточно глубоко и радикально: порвав с позитивизмом юридическим, он еще не вполне отрешился от позитивизма философского. В его исследовании сквозит страх метафизики; метафизическое он отождествляет с «трансцендентным нашему познанию»; свою философию права он строит не на метафизическом исследовании умозрительных предположений правового сознания, а на эмпирических наблюдениях над состояниями нашего сознания. Вместо того, чтобы искать ключ к разрешению основной задачи философии права в умозрительной этике, он обратился к эмпирической психологии. В этом и заключается источник его заблуждений.

Пока мы остаемся на почве эмпирического наблюдения, мы имеем дело с фактами; из фактов же нельзя вывести долженствования: из одних наблюдений над тем, что есть, нельзя вывести никаких заключений относительно того, что должно быть. Такие понятия, как «долженствование», «обязанность», «право» - основные понятия науки права - суть по самому существу своему представления умозрительные, превышающие действительность, как она является нам в нашем опыте, ибо в действительности поведение людей никогда не находится в полном соответствии с их обязанностями; факты далеко не соответствуют праву. В этом заключается причина крушения всех попыток построить этику и философию права на одних данных опыта; в этом заключается причина ошибки г. Петражицкого.

Основной грех целого ряда теоретиков, против которых полемизирует г. Петражицкий, заключается в смешении права с фактом, в отожествлении фактического порядка, установленного тем или другим внешним авторитетом во имя права с правом вообще. Основной грех г. Петражицкого заключается в отождествлении права с определенными состояниями человеческой души, с фактами индивидуальной психологии. Разумеется, всякий теоретик права должен считаться как с теми психологическими фактами, из которых исходит г. Петражицкий, так и с теми социальными фактами, которые послужили точкой отправления для его предшественников; но для того, чтобы уловить сущность права, надо подняться над фактами в горнюю сферу умозрения.

В самом деле, нетрудно доказать, что как фактически существующий правовой порядок, так и факты правовой психологии покоятся на неустранимых метафизических предположениях, обусловливающих как возможность всякого конкретного права, так и возможность самого правосознания. В основе всякого положительного права, как мы видели, лежит первоначальное право - право общества господствовать над личностью, связывать ее волю своими предписаниями; в основе всякой положительно-правовой обязанности лежит первоначальная обязанность - обязанность личности подчинять свои цели целям общежития, ограничивать ради него свою волю теми или другими нормами. За устранением того первоначального права, на котором утверждают свои полномочия законодатели, во имя которого повелевает всякий внешний авторитет, должен рухнуть всякий правовой порядок. Никто не станет отрицать того, что сила и интерес суть могущественные факторы образования позитивного права; но нетрудно убедиться в том, что никакой конкретный правопорядок не может быть сведен к одной силе или к одному интересу, так как ни сила, ни интерес не создают обязанностей. Правовой порядок не может утверждаться на одной внешней силе той или другой власти, ибо там, где люди не считают себя обязанными повиноваться власти, власть не может обладать силой: сила всякой власти сводится к коллективной силе той или другой общественной группы; всякая же общественная сила предполагает ту или другую правовую организацию, связывающую людей в общество, и, следовательно, обусловлена правом. По той же причине право не может быть сведено и к интересу: сам по себе голый интерес не может послужить основой правового порядка, ибо где всякий следует только своему личному интересу, не признавая никаких обязанностей по отношению к обществу, там не может быть ни общества, ни права; интерес может послужить фактором образования права лишь постольку, поскольку он ограничен обязанностью, ограничен правом, следовательно, лишь постольку, поскольку он перестал быть исключительно личным и приобрел характер общественный; всякий же общественный интерес уже предполагает правовую организацию, связывающую людей в общество и, следовательно, обусловлен правом. В основе всякого положительного права лежит метафизическое предположение такой обязанности и такого права, которое логически предшествует всякому конкретному правопорядку. Это первоначальное право не есть факт, а постулат, идея разума, которая, с одной стороны, обусловливает все конкретные правовые факты, а с другой стороны, всегда превышает фактическую действительность, никогда не покрывается ею. Идея эта сверхопытна, сверхчувственна и, следовательно, - по самому существу своему метафизична.

То же самое может быть показано путем анализа фактов правового сознания. Прежде всего, как уже было показано выше против г. Петражицкого, факты индивидуальной психологии не в состоянии обосновать права. Из того, что я в тех или других случаях жизни чувствую или не чувствую себя связанным закрепленными за ближними обязанностями, вовсе не вытекает наличность или отсутствие действительных моих обязанностей или действительных прав ближнего. С другой стороны, как уже было показано, всякое правовое убеждение покоится на вере в такой объективный критерий права, который возвышается над ним самим, которым может быть распознана истинность и ложность всякого субъективного правового убеждения. Спрашивается, в чем же заключается этот объективно-правовой критерий? Очевидно, что он заключается не в том или другом положительном установлении, не в том или другом велении внешнего авторитета, ибо всякий внешний авторитет может заблуждаться и оказаться неправым перед судом разума; всякий авторитет, с одной стороны, обусловлен правом, а с другой стороны, может нарушить право. Правовое убеждение обусловлено верой в такое право, которое коренится не в чем-либо внешнем разуму, а в самом разуме, в такой правовой критерий, который не обусловливается субъективными состояниями сознания, а является объективным законом разума: наши чувства, состояния нашего сознания обладают чисто индивидуальным, субъективным характером, а потому чужие «психические состояния» никого не обязывают; только закон разума обладает всеобщим, для всех обязательным значением; а потому остается допустить, что правовой порядок так или иначе утверждается на этом законе: иначе придется признать, что право в целом его составе ни для кого не обязательно, иначе говоря, что нет вообще права.

Так или иначе, вопрос о существе права приводит нас к проблеме «права разума», или так называемого естественного права. Чтобы ответить на вопрос, что такое право, надо начать с выяснения того правового критерия, которым должен руководствоваться наш разум, того первоначального права, на которое опирается всякий внешний авторитет и всякое внешнее законодательство. Неудача прежних попыток разрешить эту задачу, разумеется, не устраняет самой задачи, ибо естественное право составляет необходимое предположение всякого правового сознания. Крушение естественно-правовых учений, когда-то господствовавших в науке права, только ставит перед нами новую задачу: мы должны выяснить причины этого крушения и устранить те старые заблуждения, которые затемняли сущность естественного права. Философия права будущего, разумеется, не может быть простым воспроизведением тех отживших в настоящее время учений, которые смешивали временное с вечным и представляли естественное право в виде кодекса неподвижных и неизменных правил, долженствующих заменить собою положительное законодательство: но этим не устраняется ее обязанность - разобрать эти учения и отделить в них зерно от мякины.

Глава 2. Некоторые виды и разновидности права

.1 Деление права на интуитивное и позитивное

Для ознакомления с общим родом явления важна ориентировка относительно его видов, подклассов. Таким образом для восприятия права необходимо ознакомиться и с его видами. Так сначала Л.И. Петражицкий в своем труде «Теория права и государства в связи с теорией нравственности» делит право на интуитивное и позитивное. Здесь право выступает в виде широкого родового понятия, представляющего собой несоизмеримо больше, чем право в смысле юридического словоупотребления, Оно включает в себя и «императивно-атрибутные переживания, которые чужды представлений каких бы то ни было авторитетно-нормативных фактов - законов, обычаев и т. д. - и независимы от них».

Развитие интуитивного и позитивного права определяется в общих и основных чертах действием одних и тех же социально-психических процессов, действующих по одним и тем же законам, и лишь в связи со специфическими различиями интеллектуального состава интуитивного и позитивного права получаются частично различные результаты развития, разные частные, по большей части несущественные, различия по содержанию.

Между этими видами права существуют по природе своей неизбежные разногласия. Основания этого положения, указывающее вместе с тем характер разных категорий неизбежных разногласий, состоит в следующем:

Во-первых, так как интуитивное право у разных элементов общества, разных классов и индивидов, имеет различное в частностях содержание, то уже в следствие этого такого позитивного права, которое совпадало бы по содержанию с интуитивным правом всех элементов общества, не может быть.

Во-вторых, так как интуитивное право развивается и, стало быть меняет свое содержание в истории постепенно, развитие же позитивного права по самой природе этого права подвержено задержкам и разным иным отступлениям от постепенного развития, то позитивное право должно неизбежно в разных своих частях отставать от развития интуитивного права и вообще расходиться с ним по содержанию, вследствие специфических различий процессов развития.

В-третьих, так как позитивное право согласно своей природе и социальной унификационной функции расходится и должно неизбежно расходиться с интуитивным правом по степени приспособляемости к конкретным обстоятельствам, в частности должно устанавливать резкие границы, точно определяемые объемы в области объектов и релевантных фактов, игнорировать неподдающиеся контролю факты и проч., то и при отсутствии в тех или иных областях разногласий и конфликтов указанных выше категорий неизбежно должны получаться разногласия между позитивно и интуитивно-правовыми решениями конкретных дел и житейских вопросов, конкретных казусов.

Таким образом, что касается отношений между интуитивным и позитивным правом по содержанию, «то здесь имеются минимальные и максимальные пределы согласия между ними, и фактическое отношение состоит в колебаниях в разные моменты истории, у разных народов и т. д., между этими пределами».

2.2 Интуитивное право

Установленные выше общие положения о праве содержат по мнению Л.И. Петражицкого соответствующие учения об интуитивном праве: учения о природе его как императивно-атрибутивных переживаний и отличии от нравственности как чисто императивных переживаний; учение о дальнейших особенностях и тенденциях, связанных с этой природой, в области мотивационного и воспитательного действия соответствующих переживаний, в области условий выполнения, реакций на нарушение и проч.; учение об элементах интуитивного права - о подлежащих эмоциях и представлениях: объектных, субъектных и релевантных фактах; учение о соответствующих проекциях: о нормах, правоотношениях, обязанностях и правах интуитивного права и их представляемых элементах. Л.И. Петражицкий считает, что задачей специального учения об интуитивном праве является дополнительное выяснение того, что специально свойственно интуитивному праву по сравнению и по отношению к позитивному.

Законы, массовое правовое поведение людей, служащее нормативным фактом в области обычного права, и другие нормативные факты представляют не что иное, как продукты проявления интуитивного права соответствующих лиц, индивидов и масс, получающие затем в психике других самостоятельное значение.

Интуитивное право имеет свою, ограниченную, сферу существования и действия, и вопросы формальностей, технических порядков и т. п., поскольку они подвергаются правовому решению, относятся к исключительной компетенции позитивного права.

По поводу же действия интуитивного права в пользу соответственных изменений позитивного права, а также по поводу соответственного влияния интуитивного права на толкование, научную разработку и применение позитивного права автор замечает, что подлежащее действие интуитивного права по большей части остается скрытым и незаметным не только в смысле отсутствия соответственного словесного или письменного выражения, но и в смысле отсутствия знания и понимания действующими, например, отстаивающими известное толкование существующего права или известную его реформу под влиянием давления интуитивного права, того, что их заставляет действовать в соответственном направлении. Интуитивное право действует в качестве незримого, закулисного фактора, на сцене же появляются разные иные аргументы и соображения, составляются разные теории, политические, социальные учения. Несмотря на свою подчас большую поверхностность, односторонность и произвольность, подлежащая аргументации, теории, учения, раз они по своему направлению соответствуют требованиям зарождающегося и укореняющегося интуитивного права, представляются люди весьма удачными и убедительными, приобретают распространение и популярность, иногда такую же веру и почитание, как бывает в религиозной области. Сила их коренится не в их интеллектуальном содержании, а в эмоциональной интуитивно-правовой почве.

Сферой действия интуитивного права является область наделения благами и причинения зол, распределение благ и зол, в отличии от позитивного права, которое решает неотносящиеся к этой сфере вопросы, вопросы формальностей, технических порядков и т. п.

Интуитивное право, как его понимал Петражицкий, не следует путать с правом естественным, к возрождению которого в России в начале ХХ в. ученый не имел отношения. Вернее, он не имел отношения к тому пониманию «возрожденного естественного права», которое сформировалось в кружке московского главы этого направления П.И. Новгородцева. Петражицкий верно подчеркивал, что естественное право по Новгородцеву есть лишь проект рационального, желательного, «правильного» права и поэтому никак не может быть с научных позиций возведено в ранг особого вида права. Деление права на два вида по признаку существования и желательности существования представляет собой такую же классификационную несообразность как, например, деление собак на две породы: существующие собаки и «будущие» или «идеальные» собаки. Интуитивное право, вследствие своей нефиксированности, независимости от нормативных фактов, является гибким и изменчивым и зачастую имеет специфически индивидуальный характер. Но именно интуитивное право, в силу более сильной психологической мотивации, играет решающую роль в определении поведения человека и зачастую определяет возникновение позитивных законов.

2.3 Справедливость

В справедливости люди усматривают высший руководящий свет; в вере в существование справедливости они находят успокоение и утешение в бедствиях и страданиях жизни. Но что такое справедливость, где и в каком виде она существует, каков ее принцип? На эти вопросы пытается ответить Л.И. Петражицкий в своем труде «Теория права и государства в связи с теорией нравственности».

В изложенном выше интуитивном праве содержаться данные для разрешения проблемы о природе справедливости. А дело в том, что, по словам Л.И. Петражицкого справедливость представляет собой не что иное, «как право в нашем смысле, а именно интуитивное право».

Справедливость как реальное явление есть явление духовной жизни, психическое явление, и для научного, достоверного познания соответствующих феноменов требуется применение соответствующего метода, самонаблюдения и соединенного метода. Применяя этот метод Л.И. Петражицкий считал, что мы имеем дело не с переживаниями симпатии по чьему-либо адресу, не с суждениями об общественной целесообразности или вообще какими бы то ни было приспособленными суждениями и расчетами и т.д., а с принципиальными, нормативными переживаниями в смысле соответствующего образованного выше понятия; здесь имеются этические эмоции, эмоции долга, соответствующее поведение представлено у автора как должное, независимо от каких либо целей и расчетов. Из этого следует, что представление или восприятие чужого поступка, представляющегося нам явно несправедливым по отношению к кому-либо, вызывает соответствующее этическое порицание или негодование; воспоминания же о собственном поступке этого рода вызывает соответствующие этические угрызения совести.

Применяя деление права на два вида: интуитивное и позитивное и изучая переживания справедливости с этой точки зрения автор констатирует, что здесь мы имеем дело с интуитивно правовыми синонимами, с суждениями не о том, что полагается по закону, а по нашим собственным, независимым от внешних авторитетов убеждениям.

Сообразно с этим сами законы, правовые обычаи подвергаются критике с точки зрения справедливости, другие порицаются или даже отвергаются с негодованием как несправедливые.

Справедливость отличается индивидуальной изменчивостью по содержанию, имеет различное содержание у разных классов людей и индивидов, обладает большей способностью приспособляемости к конкретным обстоятельствам, чем позитивное право, развивается постепенно и незаметно. Нормы справедливости представляются с наивно-проекционной точки зрения, вследствие независимости от местных законов, обычаев вечными, неизменными, имеющими всеобщее значение.

2.4 Позитивное право и его виды

Под позитивным правом, как реальным явлением Л.И. Петражицкий разумеет «императивно-атрибутные переживания, содержащие в себе представления нормативных фактов как оснований обязанностей».

В области позитивного права можно различать несколько видов и разновидностей, смотря по тому, на какого рода нормативные факты имеется ссылка в данных позитивно-правовых переживаниях.

Учение о видах права заимствовано у древних римских юристов, но оно скрывается под своеобразным и, по-видимому, означающим нечто иное именем учения о так называемых «источниках права». По мнению Л.И. Петражицкого к источникам права относят законное и обычное право.

В области позитивного права следует различать три различные вещи:

Нормативные факты, соответствующие поступки людей, постановления законодателей и т.д.

Императивно-атрибутивные переживания, связанные с представлениями этих фактов - само позитивное право как реальный феномен.

Соответствующие нормы, эмоциональные фантазмы, порожденные этими переживаниями.

В области изучения позитивного права и отдельных его видов - дело зависит от психического состояния подлежащих индивидов или народных масс, от их психических склонностей, психических привычек и диспозиций, убеждений разного рода. Так что восприятия и представления соответствующих фактов, например, изданных в надлежащей форме государственных законов, обычаев предков иногда возбуждают в их психике позитивно-правовую реакцию, вызывают соответствующее позитивное право.

С точки зрения психологической теории права как императивно-атрибутивных переживаний круг факторов, могущих играть роль нормативных в области позитивного права, значительно шире, и видов позитивного права значительно больше.

2.5 Законное право

Законы, или законные правовые нормы- выражения и понятия с точки зрения Петражицкого Л.И. Однозначащие - суть, по господствующему определению, нормы, установленные государством, или ведения, выражения воли государства (или органов государственной власти). При этом подразумевается или особо указывается в определении, что подлежащие предписания должны быть составлены и изданы в надлежащем, установленном правом данного государства, порядке.

Далее, законы в тесном смысле автор делит на основные, или конституционные, и обыкновенные. Основные, или конституционные законы, определяются обыкновенно как такие законы, которые определяют основные начала государственного устройства страны и издаются особым осложненным порядком. Правильнее говорить не об особом порядке издания этих законов, а о существовании особых правил для их отмены или изменения, затрудняющих эти акты и способствующих прочности и постоянству соответственного права. Следует притом заметить, что в число конституционных законов могут включаться и включаются не только законы, определяющие основные начала государственного устройства, а и разные другие законы, пересмотр коих создатели конституции желают по таким или иным соображениям затруднить. Таким образом, различие между основными и обыкновенными законами имеет чисто формальный, касающийся порядка их изменения, характер.

В процессе образования законов Петражицкий Л.И. Различает пять стадий: 1) почин, или инициативу закона, 2) обсуждение, З) утверждение, или санкцию закона, 4) промульгацию и 5) обнародование, или публикацию.

Под законодательною инициативою в техническом смысле подразумевается внесение в законодательное учреждение предложения об издании, изменении или отмене закона, имеющее то значение, что законодательное учреждение обязано обсудить и, так или иначе, решить возбужденный законодательный вопрос.

Промульгацией называется повеление со стороны главы государства обнародовать и исполнять утвержденный им закон.

Закон вступает в действие, признается обязательным для граждан, не раньше обнародования. Момент начала действия закона может быть установлен в самом законе; в частности, в области обширных и заключающих в себе много новшества законов момент начала действия отлагается нередко на более или менее продолжительное время, для доставления населению возможности надлежащего ознакомления с содержанием нового права. Если в самом законе не назначен момент вступления в действие, то этот момент определяется общими, в разных государствах различными правилами. Содержание этих правил определяется, с одной стороны, тем соображением, что законы нельзя считать известными народонаселению с момента выхода в свет того номера официального издания, в котором он напечатан.

И здесь следует сказать: центр тяжести понятия и учения о законном праве и законах должен быть перенесен в область право-психологического действия; существенно не то, от кого исходит закон, от данного государства, его органов или от кого-либо другого, а то, что соответственный акт получает в данном государстве силу нормативного факта, т.е. Вызывает соответственное императивно-аттрибугивное сознание.

Петражицкий Л. И. Определяет:

. Законное право, как императмвн-аттрибутивные переживания со ссылкою на представляемые односторонние правовые распоряжения кого-либо, как на нормативные факты.

. Законы - как представляемые односторонние правовые распоряжения кого-либо, поскольку они являются нормативными фактами (т. е. Поскольку подлежащие представления оказывают соответственное влияние на чью-либо правовую психику, возбуждая или устраняя, или изменяя императмвн-аттрибутивные переживания)

Установленные массы и классовые понятия законного права и законов, объемлющие несоразмеримо более явлений, чем ходячие представления о законах, допускают деление на разные виды, подвиды т и разновидности с различных точек зрения и для различных теоретических и практических надобностей, в том числе для получения более узких классов и классовых понятий, удовлетворяющих потребностям офиииально-правовой и практическо-догматической юриспруденции.

Петражицкий допускает деление права:

. По тем представляемым существам, от которых они представляются исходящими на божеские и человеческие.

. Смотря по разным общественным сферам действия, можно различать законы и законное право: семейственные, родовые, общинные, государственные, церковные и т. д.

З Смотря по наличности или отсутствию официального значения в государстве, законы и законное право можно делить на официальные и неофициальные. Официальное значение могут иметь и имеют не только государственные законы, а и разные другие, например, церковные законы, поскольку подлежащее право пользуется официальным признанием со стороны государства, уставы и иные постановления разных частных, признаваемых государством, обществ, например, акционерных компаний, клубов, ученых обществ и проч.

Характерною особенностью законодательства и законного права по отношению к другим видам нормативных фактов и позитивного права, в частности по отношению к обычному праву, является то, что здесь одно лицо или известная группа лиц может по своему усмотрению вызывать в психике других, в частности в психике более или менее обширных народных масс, такое право на будущее время, какое ему или ей представляется с какой-либо точки зрения желательным, а равно устранять, отменять существующее право и производить разные другие изменения в чужой правовой психике и жизни (впрочем, разумеется, в пределах своего законодательного авторитета и соблюдения других условий успешного нормативного действия законодательных постановлений, избегания резких противоречий с интуитивным правом и т. д.). При этом подлежащие правовые изменения, в том числе такие, которые могут происходить в виде медленного и постепенного развития и без законодательного вмешательства, например, путем соответственного развития обычного права, в области законодательства могут быть произведены внезапно, сразу, в избранное по усмотрению время. С этими особенностями связаны разные дальнейшие характерные свойства законодательства и законного права, в частности разные его достоинства и недостатки по сравнению с другими видами нормативных фактов и позитивного права.

Обычное право

Обычное право обыкновенно определяется как такое право, которое, не будучи установлено законом (или государством), фактически соблюдается, или - которое выражается в постоянном однообразном соблюдении известных правил поведения.

Петражицкий различает два вида обычного права: 1) право обычаев предков, старых традиций, старины и 2) право современных обычаев, обычно соблюдаемого, общепринятого; для краткости первое можно назвать условно старообразным, второе новообразным; в области обычно-правовой психика первого вида престиж, авторитет (эмоциональная сила) обычного права, при прочих равных условиях тем выше, чем старее, древнее представляется данный обычай: чем старее, тем святее.; в области обычно-правовой психики второго рода она при прочих равных условиях тем выше, чем более общепринятым и неуклонно соблюдаемым в подлежащей сфере представляется данное правовое поведение.

Человеческая культура, в том числе хозяйственная жизнь, орудия и способы производства материальных благ и т. д. движется вперед не пропорционально времени, а в ускоряющейся прогрессии по отношению ко времени на низших, примитивных стадиях развития жизнь относительно неизменна, процесс культурных изменений происходит весьма медленно, на высших стадиях развития изменения делаются все быстрее и быстрее. Столь сильные изменения человеческой жизни, для которых на примитивных стадиях требуются десятки тысяч лет, происходят на последующих ступенях в течение тысячелетий, затем столетиями, а теперь, в частности, под влиянием могучего фактора человеческого прогресса - науки, десятилетия вносят более сильные изменения, чем какие прежде достигались в течение тысячелетии, а отсюда по отношению к обычному праву вытекают следующие положения:

. Косность и архаичность обычного права, медленность развития и относительная неподвижность.

. Чем выше ступень культуры, тем более консерватизм обычного права делается отрицательным фактором социальной жизни и культуры и ее прогресса.

. Сообразно великой ценности обычного права и вообще обычаев предков (в том числе нравственных, технических и иных) на низших ступенях культуры, как основного разумного руководства социальной и индивидуальной жизни имеют великий престиж и ореол. Обычное право имеет великую мотивацию иную и культурно воспитательную силу и ценность, а законодательство относительно бессильно и малоценно.

Заключение

право петражский нравственность справедливость

Л.И. Петражицкий (1867-1931) был одним из самых выдающихся теоретиков права в России. Он явился создателем оригинальной психологической теории права, идеи которой получили признание не только на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, где ученый долгие годы преподавал, но и за рубежом, продолжая и сегодня оказывать влияние на мировую юриспруденцию. В творчестве Петражицкого модельный ряд вариантов правопонимания, описывающих отдельные элементы правовой структуры, себя исчерпал. Общую направленность движения западной правовой мысли можно представить следующим образом: идея аксиологически наполненного права, существующего независимо от субъекта (естественное право), была заменена идеей права как текстуально выраженной воли государства, существующей также автономно от субъекта социального действия, но уже имеющей с ним связь через государственную власть, через аппарат государства. В социологическом варианте прaвопонимания право впервые оказалось непосредственно связанным с социальными субъектами и фактически понималось как результат их социальной коммуникации, но Петражицкий пошел еще дальше и замкнул право на индивидуальном субъекте. Круг оказался завершенным: от максимально рeифицированной правовой действительности, существующей вне субъекта (юcнатурализм), был совершен переход к праву как к созданию самого человека, эмоции, не выходящей за границы его субъективности. Как известно, Пeтражицкий понимал под правом переживаемые субъектом специфические эмоции. Их отличие от других эмоций мыслитель видел в двустороннем характере: с одной стороны, они авторитетно (императивно) возлагают обязанности, с другой стороны, они также авторитетно отдают другому, предписывают ему как право то, чего они требуют от нас. Такие эмоции Петражицкий называл императивно-атрибутивными, в отличие от императивных моральных эмоций, которые, предписывая определенное поведение как обязанность, не предоставляют никому права требовать ее безусловного исполнения. Наличие атрибутивной, упрaвoмoчивающeй составляющей и является сутью права, отличающее его как специфическое явление от всех других явлений. В этой части своей теории Петражицкий осуществил, фактически, феноменологический анализ права, выявив его неизменную структуру как связь правомочия и обязанности и это, несомненно, является его непреходящей заслугой. Но общие субъективистские предпосылки его теории не позволили сделать из этого положения научно корректные выводы. Право, по сути, сводилось Петражицким к индивидуальным эмоциям (части правосознания) и тем самым создавался обедненный и ложный образ права, а сама сфера правового непомерно расширялась. Петражицкий отошел от классического понимания науки о праве только как систематизации и классификации юридических норм. Он исследует применение и функционирование права, его воздействие на психологию и поведение людей, способность общества к правовой саморегуляции, то есть демонстрирует чисто социологический подход к праву.

Чтобы ответить на поставленный г. Петражицким вопрос о существе права, нужно начать с выяснения первоначальной основы всякого правового порядка, с исследования необходимых метафизических предположений всякого правосознания. Чтобы найти научное определение права, нужно прежде всего отрешиться от тех позитивных предрассудков, которые составляют главную причину неудовлетворительности целого ряда современных определений. Поскольку «философия права» г. Петражицкого cоcтавляет шаг в этом направлении, она представляет собою явление весьма отрадное. Нам остается только пожелать, чтобы автор до конца прошел начатый им путь и чтобы в борьбе против антифилoсофского позитивизма в праве его первый шаг не оказался последним.

Список использованной литературы

1.Азаркин Н. М. История юридической мысли России: Курс лекций. - М.: Юридическая литература, 2006.

2.Вилюнас М. Психология эмоциональных явлений. - М., 1976.

.Галанза П.Н., Кечекьян С.Ф., Покровский С.А., Ред.: Кечекьян С.Ф. История политических учений. - М., 2005.

.Исаева И.А. Антология мировой правовой мысли в пяти томах/ под ред. - М.: Мысль, 1999.

.Кистяковский Б.А. Философия и социология права Спб., 1998 С.212.

.Крутских В.Е. Большой юридический словарь/ под ред. А. Я. Сухарева, - М.: Инфра - М, 2002.

.Нерсеянец П.И. История русской правовой мысли. - М.: Остожье, 2003

.Петражицкий Л.И. Теория государства и права в связи с теорией нравственности. - М.: Проспект, 1999.

.Петровский А.В. Краткий очерк истории социальной психологии. - М., 2002.

.Поляков А.В. Философия права Льва Петражицкого// Кодекс. Правовой научно-практический журнал 2000. №1.

Федеральное агентство по образованию РГУ им. И. Канта Юридический факультет отделение ОСП Кафедра теории и истории государства и права

Больше работ по теме: