Проблемы интеллигенции в русской публицистике 1909-1912 гг.

 













РЕФЕРАТ по теме:

ПРОБЛЕМЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В РУССКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1909 - 1912 ГГ.

1. Правые конституционалисты и социальные христиане (веховцы)


Авторы "Вех" не составляли единого идейного направления. С точки зрения идеологической, это была парадигма, основанная на традициях религиозно и националистически ориентированной русской общественной мысли, конкретно-исторические выражения, которой исследователи определяют как раннее и позднее славянофильство, религиозное западничество, почвенничество, новое религиозное сознание (неохристианство), либеральный консерватизм. С точки зрения институциональной это была корпорация, основанная главным образом на личных контактах публицистов, время от времени оформлявшихся в совместном участии в сборниках статей, сотрудничестве в группе журналов. Среди них были христианские социалисты (Бердяев Н.А., Булгаков С.Н.) и правые конституционалисты (Кистяковский Б.А., Струве П.Б., Трубецкой Е.Н., Франк С.Л.) как представители социально-политических идеологий, модернисты как представители эстетического направления в искусстве (Белый А., Гершензон М.О., Иванов В.И., Розанов В.В.). Переписка авторов сборника свидетельствует, что на этапе подготовки сборника ставился вопрос о включении в состав его авторов отдельных представителей неонародничества (Р.В. Иванова-Разумника, А.Г. Горнфельда, Ю.И. Айхенвальда).

М.О. Гершензон категорически отрицал свою принадлежность к славянофильской традиции, подчеркивая, что и социально, и психологически идентифицирует себя с еврейской культурой и интересуется русской литературой, поскольку видит в ней глубокое общечеловеческое начало. О приоритете общечеловеческих ценностей в творчестве гуманитарно ориентированного интеллектуала писал М.О. Гершензон А.Г. Горнфельду 20 января 1910 г.

Различия позиций авторов «Вех» хорошо видны в их рецензиях на вышедшие в этот период авторские сборники статей друг друга. Различия эти касались главным образом способов теоретического обоснования в значительной части сходной социальной программы. Так Н.А. Бердяев отмечал, что у С.Франка недостаточно сильно религиозное обоснование идеи культуры, которой придается самодовлеющее значение; а религия Франка, не являясь конфессионально православной, по существу индивидуалистична и субъективистична. В свою очередь Франк в рецензии на сборник статей В.Иванова определил идеи последнего как «мистическое славянофильское народничество», направленное «против самой воли к культуре и духовному обогащению». Иванов не участвовал в сборнике «Вехи» но, по воспоминаниям участников полемики, имел тесные личные связи с веховцами. Явно направляя свои строки не только против Иванова, но и против С.Булгакова и М.Гершензона, Франк делал вывод, что их идеология «санкционирует нашу подлинную дикость и отсталость». По вопросу о принципиальной допустимости политической революции разногласия между С.Н. Булгаковым и П.Б. Струве проявились в ходе их обмена мнениями в «Московском Еженедельнике» уже в 1910 г. Если Булгаков через ссылку на «идеал христианской религии» пытался обосновать ценность «органичного роста и мирного развития», принципиально отвергая революцию как средство решения социальных проблем, то Струве ставил вопрос о революционных инереволюционных методах в зависимость от религиозности обоснования целей и возможностей текущей политической конъюнктуры.

Тем не менее, большинство авторов "Вех" (за исключением Б. Кистяковского, участвовавшего в сборнике скорее в силу личных, чем идейных связей с его инициаторами) основывались на категориях, традициях, стиле мышления и ценностных установках, характерных для традиции "русской идеи", в целом сходясь в оценке социально-политической ситуации, сложившейся после поражения революции 1905-1907 гг. и последовавшей реакции. В значительной степени поэтому автор настоящего исследования предпочел совместное рассмотрение их позиций.

Одним из краеугольных камней веховской точки зрения на социальное развитие России являлось положение об определяющем, "судьбоносном" значении интеллигенции в развитии русского общества в силу присущей ей интеллектуальной монополии в "полуграмотной стране". Эта концепция была заимствована веховцами у народников и приспособлена к иным оценочным суждениям с иными практическими выводами. Поражение и деструктивный характер движения 1905-1907 гг. авторы сборника связывали с идейно и организационно вдохновлявшей его русской интеллигенцией.

Серьезным недостатком "Вех", на который сразу обратили внимание их критики, и были вынуждены признать их немногочисленные идейные сторонники (прежде всего Е.Н. Трубецкой), было отсутствие четкости определений и единства в осознании рамок того понятия, которое составляло основной объект рассуждений "Вех" - понятия интеллигенции. Е.Н. Трубецкой через три месяца после выхода сборника уточнял это понятие: "Хотя "Вехи" называются "сборником статей о русской интеллигенции", однако в действительности предметом их рассуждений служит не вся интеллигенция, а только та, которая активно участвовала в революции 1905 г. и подготовляла ее раньше, - иными словами, - интеллигенция радикальная. Эта критика в действительности относится не к интеллигенту вообще, а к типичному интеллигенту-радикалу".

Таким образом, говоря о методах характеристики русской интеллигенции веховцами, следует иметь ввиду, что сами они этих методов четко не формулировали, пользуясь ими в значительной степени интуитивно.

Как отмечал Ю.Н. Давыдов, для веховцев "отправным моментом при определении понятия "интеллигенция" был не столько тип или способ деятельности (интеллектуальный в отличие от физического), сколько отношение к предмету этой деятельности, выражавшееся в способности "жить" идеями". Потребность в служении идеям социального порядка «социальный идеализм», осознанная к тому времени идеологами русской интеллигенции, составляла существенный признак этого понятия, взятый за основу авторами "Вех".

Интеллигенция понималась ими как носитель определенного типа сознания ("интеллигентщины" - Н. Бердяев), что позволяло им говорить об интеллигенции как о "целостном культурно-историческом феномене". Важнейшими характеристиками этого типа сознания веховцы отмечали "народопоклонничество", "безрелигиозность", "противогосударственность", "космополитизм", политикоцентризм. То есть - тип сознания, характеризующийся отчужденностью ("отщепенством" - П. Струве) от выработанных русским обществом традиционных социокультурных норм, переходящей в радикальный разрыв с ними.

С методологической точки зрения подход "Вех" к пониманию русской интеллигенции можно определить как "нравственно-философский" (с вкраплениями социологического порядка)". Как писал Ю.Н. Давыдов, для него характерна "субъективность" понимания, несущая на себе печать недавней "вовлеченности" в события", "внутренней причастности к "объекту", о котором они свидетельствуют". Веховцы сами принадлежали в прошлом к революционной интеллигенции, участвуя в освободительном движении, имели контакты с руководителями этого движения и с его рядовыми участниками. Ю.Н. Давыдов вел речь о "дистанцированное" авторов сборника по отношению к анализируемым событиям лишь в хронологическом плане. В то же время необходимо отметить определенную дистанцированность в смысле критичности по отношению к традиционному для русской интеллигенции типу сознания, смены характерных для него парадигм. В этом случае сборник "Вехи" следует рассматривать как памятник критического самосознания русской интеллигенции.

Предметом внимания и критики веховцев были не идеологические доктрины, систематически сформулированные и изложенные в текстах теоретиков, а восприятие их на уровне массового интеллигентского сознания (среднего интеллигента).

Попытка веховцев к пониманию социальных действий русской интеллигенции нашла свое выражение в форме "интеллектуального покаяния", "этически ориентированного" анализа ее идейных установок с соотнесением их с представлениями об абсолютной истине и совершенстве. С.Н. Носов, отмечал, что авторы "Вех" мыслят в христианских категориях, часто оперируя ими как категориями мифологического порядка. Принимая во внимание методы подачи своих идей, характер ожидаемого отклика (столь характерные для мыслителей традиции "русской идеи"), можно утверждать, что "Вехи" представляют собой интеллектуализированную проповедь.

С идеологической точки зрения, сборник "Вехи" представлял собой идейную реакцию на революцию 1905-1907 гг. Это была реакция на идеи, в основе которых лежало убеждение в необходимости и желательности насильственного установления социальной справедливости и которые выявили свою социальную опасность в 1905-1907 гг.

Веховцы ни в коей мере не осуждали социальный идеализм и тоталитарность сознания революционной интеллигенции. Такие ее качества, как "жажда целостного мировоззрения", "жажда веры", стремление к "синтезу веры и знания", готовность к самопожертвованию ради установления социальной справедливости ("Царства Божьего на земле"), отвращение к "мещанству", веховцы оценивали как чрезвычайно ценные по своим мотивам, но искажаемые ложной направленностью. Ключ к разрешению кризиса русской интеллигенции авторы "Вех" видели в преодолении утопически-радикалистского сознания, приводившего при трансформации в традиционные структуры русской ментальности к социально опасному радикализму, путем восприятия интеллигенцией православной по церковной религии с протестантской структурой и социальной направленностью.

Веховцы видели в религиозной идее фундамент национальной культуры, основы социального и культурного творчества интеллигенции. Они переводили восприятие интеллигенцией социалистических теорий в категории религиозного мышления. Но большинство авторов считало такое подобие чисто внешним, так как нарушалась традиционная для любой религии система ценностей. Фанатизм, идейная нетерпимость, жажда не только самопожертвования, но и признание необходимости жертв со стороны окружающих ради достижения социального идеала выводились из извращенной "религиобразности" революционного сознания. По вопросу о "религиозности русской интеллигенции" С. Булгаков, П. Струве, С. Франк однозначно заявили, что религиозность предполагает признание "абсолютных ценностей" трансцендентального порядка, следовательно, русская интеллигенция "безрелигиозна" не только в теории, но и по типу своего сознания и образа жизни. Сложнее был подход Н. Бердяева, который уже в тот момент склонялся к точке зрения Д. Мережковского, что русская интеллигенция, отвергнув Бога втеории, своей совестью и делами наиболее активно ему служит. Впоследствии, в эмиграции, Н. Бердяев окончательно встал на эту точку зрения.

Другим краеугольным камнем мировоззрения и социального поведения русской интеллигенции авторы «Вех» находили политикоцентризм (ориентированность на политическую борьбу, превращение ее в исходный смысл жизни). Политикоцентизм исходил, по мнению С. Булгакова, П. Струве и С. Франка из идеи французских просветителей XVIII века об изначальной и постоянной готовности людей жить в условиях свободы, реализоваться которой мешает "неразумное" государственное и социально-политическое устройство. К философским основам политикоцентризма веховцы причисляли также теорию об обусловленности сознания и поведения человека окружающими его общественными отношениями.

Авторами "Вех" была предпринята попытка обоснования ценностного подхода к политической жизни с точки зрения подчинения ее ценностям духовного порядка. Задача осмысливалась в превращении политической механики из самоцели в вспомогательное средство, в подчинении ее задачам культурного развития личности. В сборнике было подвергнуто критике традиционное для русской интеллигенции мнение, что позитивное решение социальных проблем определяющим образом зависит от политической механики, изменения властных структур. С другой стороны, за идеей радикальной переориентации интеллигентского сознания с "внешних" на "внутренние" условия человеческого существования скрывалась попытка "переориентации российской интеллигенции, а тем самым всего "освободительного движения" России с одной традиции на другую, с традиции атеистически-революционной - на нравственно-реформационную".

Признание культуры самоценностью, важнейшей сферой применения интеллектуального труда, критика политикоцентризма и заявление о необходимости приоритета духовной культуры личности над социально-политической механикой свидетельствуют о принципиально новых акцентах в социальном самосознании русской интеллигенции. Выражалось, однако, это новое самосознание главным образом через социальный морализм. Собственно, это была попытка создать новую социальную мифологию, выражавшую самосознание гуманитарной и творческой интеллигенции.

Проблема взаимоотношений интеллигенции и государственной власти представляла для веховцев особую значимость и освещалась ими главным образом на основе опыта революции 1905-1907 гг.

Для веховцев (за исключением Б. Кистяковского) принципиально важное значение имел вопрос не о правовом (как для либерала) или классовом (как для марксиста) характера государства, а о характере и выполнении им своей религиозной идеи. Полного единодушия в отношении к идее государственности не было. Среди авторов "Вех" были и "мистический анархист" Н. Бердяев, и государственник П. Струве. Но идея секуляризации не разделялась авторами "Вех". Социальная роль интеллигенции, по мнению веховцев, заключалась также в том, чтобы своей деятельностью побуждать государство к выполнению его религиозной идеи. Новый момент осознания русской интеллигенцией своей социальной роли заключался также в идее о том, что интеллигенция не должна полностью связывать себя с судьбой тех или иных властных структур и политических элит; приоритетным для нее является наличие интеллектуальной свободы, достигаемой лишь при сохранении автономного статуса по отношению к властным структурам. Такой подход разграничивал сферы компетенции интеллигенции и политической власти, так или иначе легитимируя последнюю.

При общем враждебном отношении к политическому строю России до 17 октября 1905 года, было стремление в той или иной степени сохранить действующие государственные институты. С одной стороны, государственность виделась С.Булгакову и П.Струве внешним олицетворением могущества нации, выполняемых ею провиденциальных задач. С другой стороны, речь шла о социально-прагматическом моменте консерватизма, обеспечивающем опору на традиции политической культуры, присущей русскому обществу. Такой подход, по мнению веховцев, способен был предохранить общество от социальной дезинтеграции и обеспечить поддержание социокультурного равновесия.

В противогосударственном сознании русской интеллигенции авторы "Вех" видели ключ к пониманию причин поражения освободительного движения и возрождения деспотизма. Свобода без организующей ее религиозной идеи или нового правопорядка, "терроризирование" власти привели, по мнению веховцев, к временному безвластию, развалу и хаосу, которые затем сменились "чрезвычайной охраной и военным положением".

Авторы "Вех" отмечали заслуги русской интеллигенции, которая своей социально-политической активностью и жертвами, так или иначе, способствовала достижению необходимого для общества минимума гражданской свободы.

Веховцы признавали возможность и необходимость политической революции в случае, если она способствует решению объективно назревших исторических задач, которые по тем или иным причинам оказалась не в состоянии решить существующая государственная власть. Вместе с тем они относились к идее насильственного преобразования социальных отношений, выступая в данном случае за эволюционный путь. Весь вопрос заключался в том, соответствуют ли цели и задачи политической революции обновлению религиозной и государственной идеи.

Для всех веховцев отношение к политической свободе в рамках третьеиюньского режима можно выразить в следующем виде: существующий государственный режим есть безусловное зло, но он, тем не менее, дает минимум возможностей для свободы мысли и творчества, а в политической сфере - для мирного преобразования в направлении конституционализма и большей политической свободы. Веховцы отнюдь не имели ввиду консервацию и освещение патриархальности (за что он упрекали славянофилов 1840-1850-х гг.) и самодержавной государственности.

Важнейшим моментом социального самоопределения интеллигенции было переосмысление характера ее взаимоотношений с народом. Веховцы рассматривали народ в двух измерениях: как нацию (категорию, имеющую сакральное, мистическое значение) и как эмпирический народ (низшие социальные слои населения) с его интересами и инстинктами, которые ни в коей мере нельзя идеализировать. "Вехи" знаменовали собой отрицание народничества как основополагающей характеристики не только революционно - демократической, но и религиозно-националистической традиции русской мысли (славянофилы, Ф. Достоевский, идейные предтечи веховцев, были революционными народниками, верившими в мистическое значение патриархального жизненного уклада, крестьянской общины и русский "народ-богоносец" как в хранителя идеалов православия). Главная беда и вина русской интеллигенции, по мнению веховцев, состояла в том, что она неправильно понимала свою задачу служения народу. Свою ответственность за осуществление общенациональных задач она понимала как чувство долга перед низшими слоями населения, которое должно было удовлетвориться достижением с ним имущественного и культурного равенства. Общенациональные задачи России веховцы ставили выше повседневных, эмпирических потребностей и интересов ее населения.

С одной стороны, веховцы, обвиняя интеллигенцию в разрыве с традициями народного сознания и культуры, призывали к сближению с народом на основе признаваемых им православных ценностей и традиций. С другой стороны, веховцы считали, что со стороны интеллигенции по отношению к народу необходима не культурная тождественность с ним, а социальное и религиозное "воспитание" (П. Струве), приобщающее его к более высокой культуре за счет более органического развития уже имеющихся традиций, выработанных православием. Социальное "воспитание" включало в себя выработку культурных навыков профессиональной организации трудовой деятельности, в отстаивании социальных интересов через профессионально-корпоративные организации, политические партии (на последнем особенно подробно останавливался А. Изгоев.).

В разрушительном характере взаимодействия интеллигенции и народных масс авторы сборника видели основной смысл и урок революции 1905-1907 гг. Здесь революционно-утопическое сознание особенно явно продемонстрировало свою ограниченность и социальную опасность. Веховцы заметили, что народвоспринимает революционно-атеистическую пропаганду неадекватно расчетам пропагандистов, улавливая в ней, прежде всего деструктивное начало.


2. Консерваторы-охранители


К консерваторам-охранителям мы относим публицистов, придерживавшихся позиций официальной православной церкви и правительственной бюрократии (умеренное течение), либо критиковавших государственную власть с позиций патриархальности и антисемитизма (черносотенное течение). Принципиальные отличия охранительного консерватизма от консерватизма либерального нам видятся следующими. В области политической - приверженность первого неограниченному самодержавию, в то время как последний мог оправдывать существование авторитарного режима лишь временными чрезвычайными обстоятельствами, принципиально выступая за либеральные формы политической власти. В области религиозной - свободная или критическая религиозность либерального консерватизма в противоположность официозной религиозности охранительного консерватизма. С социальной точки зрения охранительный консерватизм, допуская технические новации, был принципиальным противником модернизации общественных отношений. Идеологи либерального консерватизма исходили из того, что буржуазная модернизация общественных отношений так же неизбежна, как и техническая модернизация (индустриализация) России. Отсюда возникали их различия в отношении к интеллигенции, коллективному олицетворению модернизирующих тенденций. Консерваторы-охранители четко и сознательно отделяли себя от интеллигенции.

Поддержавшие "Вехи" консерваторы-охранители, в большинстве своем приветствуя выход сборника как позитивный факт общественной жизни, не разделяли политических взглядов веховцев и протестантскую ориентированность их религиозности. Однако, они предпочитали не акцентировать на этом внимания. Тон статей консерваторов-охранителей, поддержавших "Вехи", отличался умилительным высокомерием. Их общее мнение - "Вехи" лишь повторили то, что всегда говорили правые, и то, не полностью встав на точку зрения последних.

Публицист газеты "Новое время" А.А. Столыпин (брат премьер-министра П.А. Столыпина) считал основной идеей "Вех" призыв к интеллигенции переместить сферу приложения своих сил с политической борьбы на культурное творчество. И. Фудель, констатируя культурный разрыв интеллигенции и народа, выражал сомнение по поводу общественной значимости идей авторов "Вех". "Быть может, свое собственное переживание они обманчиво приняли запереживание всей интеллигентской массы?"- писал он.

Архиеп. А. Волынский (А. Храповицкий) направил авторам "Вех" открытое письмо, насыщенное приветствиями и похвалами в их адрес. Для него, как и для других консерваторов-охранителей, веховцы представляли ценность как "провозвестники общественного возрождения из другого лагеря". Это приветствие, оказавшее дурную услугу авторам "Вех", широко использовалось их критиками как аргумент для доказательства тезиса о совпадении основных позиций "Вех" и консерваторов-охранителей.

Различия в позициях веховцев и консерваторов-охранителей выявили наиболее проницательные из последних. Так, И. Айвазов упрекал веховцев за "внецерковность" их религиозных исканий. На протестантистскую ориентированность религиозных идей веховцев указал также автор под псевдонимом Rum-vum в органе "Союза Русского Народа" "Русское Знамя": "Похоже, по-видимому, что наша - так называемая передовая интеллигенция (с кокардою и без кокарды), стремясь отделить церковь от государства и исходя из деистического и пантеистического мировоззрений, намеревается, - путем обсуждения предметов веры и церковного управления, реформировать, рано или поздно, Православную церковь в духе пресвитерианства". Л. Волков видел в повороте части интеллигенции от "космополитизма" к религиозным и националистическим чувствам новый метод, новую попытку подорвать веру русского народа. Новая религия, - считал Волков, создается с целью ослабить связи народа с христианством и заменить "здоровый русский патриотизм" интеллигентским новоиспеченным национализмом. С помощью "Вех", по мнению Волкова, интеллигенция лишь нашла новую форму своей пропаганды, в то время как цели ее остались прежними.

Достаточно проницательно с охранительной точки зрения разглядел направленность «Вех» умеренный консерватор славянофильского толка И.Залетный. Имея противоположные исходные позиции, он пришел почти к тем же выводам, что и марксисты. «Вехи» им были оценены как «глубоко буржуазно-кадетский сборник,... очень старательно прикрытый религиозно-философским гримом». В решительном разрыве кадетства с историческими традициями радикальной русской интеллигенции И. Залетный увидел реальную опасность для разделявшегося им патриархального славянофильства.

Наиболее непримиримо встретил появление "Вех" Д.Булатович, опубликовавший в официальном органе «Союза русского народа» «Русское знамя» целую серию статей, посвященных "Вехам". "Далеко не о раскаянии интеллигенции свидетельствует появление "Вех", - писал Д. Булатович, - а о безграничной приспособляемости нашей интеллигенции, не имеющей ничего заветного за душой". Неприязнь консерваторов-охранителей к интеллигенции, взгляд на нее как на абсолютно чужеродное тело, играющее исключительно деструктивную роль, были предельно четко выражены Д. Булатовичем: "Мы не можем, тоже не обинуясь, прибавить, что если бы вся интеллигенция сию минуту испарилась, Россия только выиграла бы во всех отношениях". Наиболее существенным аргументом для отрицательного отношения к "Вехам" для Булатовича являлся тот факт, что среди авторов сборника трое (М. Гершензон, А. Изгоев и С. Франк) были лицами еврейской национальности. Воинствующий антисемитизм пронизывал все статьи Булатовича и определял их основные положения. Соглашаясь с С. Булгаковым в том, что "легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях", Булатович добавлял, что имя этого легиона - "жид".

На неотрефлектированное отношение консерваторов-охранителей к интеллигенции проливает свет листовка «Смиренное моление христолюбивым жителям стольного Петрограда», написанная на старославянском языке депутатом 3-й Государственной Думы В.А. Образцовым по поводу постройки Народного дома в г. Екатеринославле на средства, собранные местным «Союзом русского народа». В сознании автора «интеллигенты» и «жиды» - не одно и то же. «Интеллигенты» изначально были частью русского народа, но по своему «скудоумию», они находятся под воздействием пропаганды «жидов», закоренелых врагов русского народа и организаторов «крамолы». В более отрефлектированном виде эти идеи были выражены в переизданных в 1910 г. статьях покойного редактора «Московских Ведомостей» В.А. Грингмута, относившихся к периоду 1904-1907 гг.

Другим откликом из консервативно-охранительных «низов» является письмо в редакцию официального органа «Союза русского народа» «Русское Знамя» студента Горного института. Автор этого письма-доноса на деятельность Академии Наук по популяризации учения Ч. Дарвина разделил понятия «интеллигенция» и «псевдоинтеллигенция». Он также мимоходом упомянул о «Вехах» как о книге «очень полезной в религиозном отношении, да и во всех других отношениях», написанной «лучшими, озаренными религиозным светом людьми из той же интеллигенции».

Полемика обнажила две тенденции в развитии консервативно-охранительной мысли: тенденция к диалогу с наиболее близким идейным направлением (представлена А. Столыпиным, А. Храповицким (архиеп. Волынским), И. Фуделем), с другой стороны, тенденция к герметизации, обскурантизму по отношению ко всяким модернизирующим процессам (представлена И. Айвазовым, Д. Булатовичем, Л. Волковым). Следует отметить, что антисемитское черносотенное ответвление русской консервативно-охранительной мысли в рассматриваемый период по большей части находилось на уровне идеологических представлений, а не систематизированной и последовательно разработанной идеологии. В то же время, умеренное направление пыталось либо в лице отдельных представителей приспособиться к модернизирующим тенденциям, либо, по крайней мере, философски обосновать свои позиции и не отказываться от диалога с представителями социально-религиозного и право-конституционалистского направлений.

Последовательная попытка подведения теоретических основ под консервативные позиции в рамках рассматриваемой полемики была предпринята К.М. Милорадович. Интеллигенция, по мнению Милорадович, в России является и «образованным классом», и негативистским классом социально и политически. В этом, по ее мнению, и состоит специфика положения «образованного класса» в России. Приняв за основу положение, что «знание» народу может принести только интеллигенция, она последовательно проговорила вслед за С.Н. Булгаковым основную дилемму консервативной мысли в отношении к интеллигенции: «или народ должен оставаться в невежестве, и мы должны покровительствовать его невежеству, или мы должны примириться с тем, что он получит просвещение в форме разрушения путем здравого рассудка всех его культурных ценностей». Самый ценный момент идей «Вех» Милорадович видела в возвращении части интеллигенции к «старым и вечным» культурным ценностям: «творчество, наука как знание ради знания, искусство ради искусства, определенная конкретная религия, национальная государственность и, личная нравственность и даже семейная традиция». К. Милорадович, в значительной степени разделяя «культуроцентризм» социальной философии С. Франка, в отличие от него и других представителей социально-религиозной мысли, настаивала на противоположности воли к свободе и воли к культуре. Если свобода, по ее мнению, основана на индивидуалистической вседозволенности, то культура основана на служении сверхличным ценностям, которые ценны изначально, сами по себе. Она «вяжет», а не освобождает, и в этом есть ценность консерватизма.

Идейные переклички и текстуальные заимствования из К.М. Милорадович мы находим в публикациях Н.Смоленского и автора под псевдонимом Б. Н-в, опубликованных в неофициальном религиозном журнале «Отдых Христианина» и не попавших не только в научный оборот, но и в поле зрения составителей библиографических указателей. В отличие от Милорадович и консерваторов-охранителей авторы этих публикаций не сводили всю русскую интеллигенцию к оппозиционно настроенной ее группе, хотя и признавали, что именно «эта группа давала тон всему остальному развитому и мыслящему населению России». Приветствуя «Вехи» как симптом перехода части интеллигенции к «творческому» религиозно ориентированному консерватизму, эти публикации оптимистично оценивали перспективы наметившейся тенденции. В журнале «Отдых Христианина» проводилась мысль, что именно интеллигенция, проникшись религиозно ориентированной трудовой этикой, способна «окультурить» и модернизировать русское общество. Анонимный автор «Церковного Вестника», задаваясь вопросом, «как привести к церкви интеллигенцию», основную причину неприятия интеллигенцией традиционной религии видел в разрыве между словом и делом у представителей официальной Церкви. «Сама интеллигенция, например, - отмечал автор, - гораздо энергичнее работает на поприще разных благотворительных начинаний, чем церковное общество». Выход автор видел в усилении социальной активности клира и осуществлению «церковного учения» и «добра» в жизни. Четко проводилось различие между «обрядным» и «сознательным» усвоением христианства, повышенное внимание придавалось личностному аспекту религиозности. В качестве образцов и положительных деятелей будущей эпохи Н. Смоленский приводил вслед за П. Струве и М. Гершензоном писателя А.И. Эртеля, ставшего управляющим имением, и героя пьесы А.Чехова «Вишневый сад» купца Лопахина: «Лопахин еще тяжело думает, но под его не вполне культурной внешностью скрывается способность тонко и глубоко чувствовать». Позиция журналов «Отдых Христианина» и «Церковный Вестник» в полемике об интеллигенции говорит нам, о том, что даже в церковно-православной среде консервативное охранительство подвергалось эрозии, и развитие получало стремление сочетать православную обрядность с модернизированным социальным содержанием. Выражалось также стремление к диалогу и встречному движению с теми слоями образованного общества, которые признавали значимость религиозной проблемы и по крайней мере номинально не порывали с православием.

3. Левые конституционалисты


Предметом наиболее острой критики веховцев был менталитет среднего русского радикала. Однако аудиторией, со стороны которой веховцы могли рассчитывать на наибольшее сочувствие и поддержку, являлась именно "либеральная" (политически умеренная) интеллигенция, идеологией которой являлся конституционализм. Однако в этой среде позитивные оценки "Вех" были чрезвычайной редкостью. В целом в конституционалистском лагере "Вехи" встретили неодобрительные отклики и высокопрофессиональную критику. Критические отклики на "Вехи" в лагере левых конституционалистов были в значительной степени определены негативной оценкой их как факта общественной жизни. Так, П.Милюков считал, что веховцы, хотя и не встали полностью на позиции ультраправых охранительных сил, тем не менее, сблизились с ними во многих отношениях и стоят на пути дальнейшего сближения. Уважительно отзываясь о личных качествах авторов «Вех» (Изгоев, Гершензон, Булгаков), редактор газеты "Речь" И.В. Гессен оценивал их сборник как односторонний и несвоевременный, хотя и не считал мировоззрение интеллигенции непогрешимым.

Интересные свидетельства о том, что в левоконституционалистских кругах выступления Струве были восприняты как защита пресловутого «Нового Времени» и черносотенства, оставила в своих дневниках член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова, выступившая в провинциальной печати с мягкой критикой «Вех» под псевдонимом А. Вергежский. Она отметила, что наиболее подозрительное отношение Струве вызвал со стороны кадетов еврейского происхождения. В отличие от них Тыркова не подвергала сомнению благородство и порядочность авторов «Вех».

Ошибка «Вех», по мнению Е. де-Роберти (разделявшемуся многими левыми конституционалистами), состоит в том, что они поставили в вину русской интеллигенции то, что «могло бы быть поставлено на счет разве только небольшой группы очень уж правоверных и прямолинейных марксистов». Ему вторил и А.А. Дживелегов: «Вехи» произвольно сужают понятие «интеллигенция» до интеллигенции кружковой или революционной». Коренная же ошибка авторов «Вех», по мнению Е.де-Роберти, состоит в «обыденности» их способов постановки и решения вопросов.

В задаче критики революционной, "кружковой" традиции веховцы и левые конституционалисты были едины. Однако последние были в той или иной степени неудовлетворенны тем, как эта задача была веховцами выполнена. "Я, - писал СВ. Лурье, - почти всецело принимаю их практическую программу, и чем больше я дорожу ею, тем решительнее должен отвергнуть ее теоретическое обоснование". А.А. Кизеветтер также считал ошибочными рецепты, данные веховцами русской интеллигенции.

Наличие значительных точек соприкосновения между умеренными сторонниками и критиками «Вех» продемонстрировала также переписка Е.Н. Трубецкого, симпатизировавшего авторам «Вех», и соредактора антивеховского «Вестника Европы» И.В. Жилкина. Трубецкой приветствовал статью Жилкина «Две интеллигенции» в антивеховском журнале «Запросы Жизни» и предлагал ему сотрудничество на страницах издаваемого им журнала «Московский Еженедельник». Жилкин с благодарностью принял приглашение, отметив, что к «Московскому Еженедельнику» давно относится «с уважением и сочувствием».

Существенный упрек веховцам со стороны левых конституционалистов касался неоправданности терминологии первых. Их разногласия начались с определения самого объекта критики - понятия "интеллигенция".

Левые конституционалисты достаточно широко толковали понятие "интеллигенция": для них она охватывала либо все образованное общество, либо его социально и интеллектуально активную часть, транслировавшую создаваемые ею ценности в остальную часть образованного общества. В последнем смысле понимал интеллигенцию П. Милюков. Д. Овсянико-Куликовский сужал понятие "образованное общество" до научной и творческой интеллигенции, которая "активно или пассивно принимает участие в умственной жизни страны".

Однако интеллигенцию, понимаемую в широком смысле, левые конституционалисты наделяли определенными этическими или идеологическими характеристиками. Так, по мнению П.Боборыкина, приписавшего себе введение в широкий оборот в 1860-е годы термина "интеллигенция", она "состояла и состоит из людей высшей умственной и этической культуры, принадлежащих к разным лагерям, партиям и направлениям.

По мысли автора (С.-Петербургский присяжный поверенный И. Наводничанский) присланной в редакцию газеты «Речь» статьи «Интеллигенция и сволочь» (осталась неопубликованной), понятие «интеллигенция» выражает «единение умственных и нравственных сил данного народа», и как бы ни низка была эта интеллигенция умственно и нравственно, есть что-то неизмеримо ниже и хуже нее.

Большинство левых конституционалистов так же, как и неонародники, выводили из идеи "внесословности", нравственного благородства и отсутствия социальной и политической "корысти" ведущую роль интеллигенции в освободительном движении и социальном развитии России. Е. де-Роберти один из немногих левых конституционалистов обратил внимание на то, что русская интеллигенция давно уже распалась на множество враждующих друг с другом и редко понимающих друг друга лагерей.

Левые конституционалисты отрицали самобытность характера русской интеллигенции, хотя и не отрицали наличия некоторых черт ее своеобразия, объяснявшихся историческими условиями. Постоянно проводя параллели с Западной Европой, они делали вывод, что русская интеллигенция решает те же социальные задачи) идейная борьба идет в том же направлении, по которомушло развитие интеллигенции на Западе; все дело лишь в отставании России по фазе развития, но не в типологических особенностях этого развития.

Согласившись с такими характеристиками русской интеллигенции, как "народопоклонство", "отщепенство", политикоцентризм, потребность в служении социальным идеям, левые конституционалисты стремились объяснить их с точки зрения определенных социально-исторических условий.

П. Милюков в сборнике "Интеллигенция в России", наиболее полно и убедительно отразившем позиции левого российского конституционализма, определил суть веховской критики интеллигенции так: "По мнению авторов "Вех", русская интеллигенция оказалась отлученной от национального общения вследствие трех своих основных свойств, тройного "отщепенства". Она безрелигиозна, антигосударственна и космополитична".

Нападение, утверждал Милюков, веховцы вели на все прошлое русской интеллигенции, поскольку традиции "отщепенства" восходят ко времени, предшествующему 50-м годам, и времени возникновения социализма.

Наиболее радикально на веховские обвинения русской интеллигенции в «отщепенстве» от народа и государства возразил социолог Е. де-Роберти. По его мнению, любой (философский, художественный, политический, юридический, экономический, технический) прогресс в той или иной степени есть «отщепенство», «то есть разрыв с прежними формами деятельности и поведения, освященными традицией и превратившимися в рутину».

Отвечая на упрек в "безрелигиозности" интеллигенции, П. Милюков объяснял это тем, что в момент ее возникновения народная религиозность не выходила за рамки ритуализма, какой-либо традиции "в смысле живых религиозных переживаний вовсе не имелось налицо". Милюков оставлял в стороне вопрос о своих религиозных воззрениях, подчеркивая вслед за прагматиком У. Джеймсом, что религиозное переживание всегда индивидуально и имеет смысл вести речь лишь о социально-функциональной стороне религиозности. А.А. Дживелегов попытался доказать обреченность религиозного идеологического творчества авторов «Вех» сравнением его с творчеством Л. Толстого: уж если религиозный призыв Толстого не произвел ожидавшегося отклика, то вряд ли будет успешна проповедь гораздо менее авторитетных публицистов.

О том, что отношение к религии как к мощной позитивной социальной силе не было чуждо левым конституционалистам, свидетельствует в своем дневнике А.В. Тыркова (в связи с откликами на смерть Л.Н. Толстого). О своем интересе к метафизическим проблемам писал В.Е. Чешихину (Ветринскому) и М.Н. Туган-Барановский.

Возражая авторам "Вех", видевшим начало "радикальной интеллигентской традиции" в 1860-х годах, Милюков акцентировал внимание на интеллигенции "великих реформ и крестьянского освобождения" как на коллективном представителе импонирующей ему «зрелой» традиции. «Истинная русская интеллигенция 60-х годов» представлялась ему носительницей реформаторской деятельности.

Милюков проводил мысль о том, что именно левые конституционалисты являются единственно законными преемниками традиций "внеклассовой" русской интеллигенции. При этом Милюков категорически отвергал веховские обвинения либеральной интеллигенции в антигосударственном "отщепенстве". По его мнению, интеллигенция проявила себя в годы первой русской революции чуть ли не единственной и наиболее последовательной носительницей идеи государственности. "Безгосударственность", как считал Милюков, безосновательно приписывается всей русской интеллигенции. Подобным обвинением стираются различия между различными течениями общественной мысли. В истории русского освободительного движения красной нитью проходит борьба за государственность и законность. Это проявилось в эпоху Екатерины II, в либеральной программе А.Н. Радищева, затем идея государственности ярко воплотилась в союзе правительства и демократической интеллигенции в "эпоху великих реформ". Славянофилов же, которых веховцы делали своими идейными предшественниками, Милюков определял в известном смысле как представителей безгосударственности, поскольку они отрицали в прошлом России государство и "юридические начала".

Защита интеллигенции от обвинений "Вех" сопровождалась утверждениями о том, что не вся интеллигенция являлась социалистической, а значительная ее часть была демократической и либеральной. Недооценка "Вехами" роли либеральной интеллигенции составляла, по мнению многих, одно из основных ошибочных положений "Вех". Вместе с тем, изображая традицию русской интеллигенции в конституционалистских тонах, левые конституционалисты желали идентифицироваться в глазах общественности с героическими традициями радикальной интеллигенции, рассчитывая на объединение сил с ней в борьбе против существовавшего режима.

То, исходя из чего веховцы определяли само понятие "интеллигенция", Н. Гредескул и Д. Овсянико-Куликовский рассматривали как ее основную характеристику на определенном этапе развития.

Если Гредескул определял такую характеристику как "народничество", то Овсянико-Куликовский видел ее в "идеологической "психологии". Он достаточно определенно формулировал признаки "идеологического" сознания: поиск синтеза знаний, идей, моральных устремлений, проповедническая ориентированность мысли, яркая выраженность личных симпатий и антипатий при рассмотрении социальных проблем. Овсянико-Куликовский, в профессиональном плане мысля себя в первую очередь филологом, а не социологом, видел проблему интеллигенции среди центральных проблем общественной жизни России.

Проблему и дело логичности русской интеллигенции Д.Н. Овсянико-Куликовский еще ранее рассматривал в своей «Истории русской интеллигенции», популярнейшем труде по теме, который вышел с 1907 по 1914 гг. пятью изданиями (как и «Вехи»). Для Овсянико-Куликовского история интеллигенции - это история социально-психологических типов героев русской художественной литературы, изложение которой ведется через основную оппозицию «идеологизм - практицизм». Овсянико-Куликовский ведущую тенденцию развития интеллигенции в России видел в движении от идеологического творчества к «широкой политической и культурной деятельности, которая должна быть основана на расчете, знании и справедливости». Тут же он парадоксально признал, что идеологическое творчество - это основное призвание и смысл деятельности интеллигенции, и бросив его, она перестанет быть интеллигенцией.. Задача, по его мнению, состоит в том, чтобы идеологические стремления освободить от мифологических примесей.

В своих воспоминания Д.Н. Овсяннико-Куликовский характеризует системообразующий элемент своего мировоззрения (наиболее концентрированно выразившегося, по его самооценке, в многотомной «Историирусской интеллигенции») как «культ гуманности». Но по сравнению с веховцами подход Овсянико-Куликовского гораздо более историчен, чем морали стичен.

Овсянико-Куликовский определил предмет своего изучения как "вопрос о субъективном отношении лица к той или иной умственной деятельности". Он выделял два типа профессионального сознания интеллигента: 1) ориентация на самостоятельное творчество самоценных культурных благ; 2) ориентация на имплантирование уже созданных ценностей в определенную идеологическую структуру, предполагающая избирательное отношение к ним.

Овсянико-Куликовский стремился определить социальную роль каждого из этих двух типов профессионального сознания. Именно "идеологии", по его мнению, были главной движущей силой "умственного и нравственного прогресса в России в течение всего 19 века... Теперь их роль сыграна и наступает новая эпоха, когда просветительная миссия идеологий сменяется более широкой профессиональной деятельностью". Контраст между убожеством русской материальной культуры и относительным богатством идейной жизни Овсянико-Куликовский признавал, как и неонародники, основополагающим отличием русской жизни. Но, по его мнению, это было связано с «отсталостью» и «запоздалостью» социального развития России, явлением безусловноотрицательным и подлежащим преодолению.

В противоположность веховцам, под влиянием современных им исследований В. Зомбарта, М. Вебера, Е. Трельча, отстаивавших идею религиозной (протестантски ориентированной) трудовой этики, Овсянико-Куликовский предложил секуляризованный вариант трудовой этики, согласно которому интеллигент "живет" своей профессией, которая превращается в самоценность, не обосновываемую какими-либо философскими или религиозными системами.

Необходимость преодоления господства идеологического типа сознания отметили также С. Лурье и А. Кизеветтер. В религиозном подвижничестве, к которому призывали "Вехи", Кизеветтер усматривал тот же максимализм, от которого авторы "Вех" призывали освободиться. Обвинения веховцев, в частности Гершензона, в преимущественном увлечении русской интеллигенции вопросами общественно-политической сферы Кизеветтер признавал неосновательными. Характерно, что в противовес утверждениям Гершензона, Кизеветтер использовал отдельные положения напечатанной в "Вехах" же статьи Кистяковского, который упрекал русскую интеллигенцию в отсутствии у нее правосознания и считал "большой бедой" для России отсутствие развитых правовых учреждений. Его вывод сводился к тому, что недостатки интеллигенции возможно искоренить устранением "недостатков общественной жизни", под которыми он разумел слабое развитие различного рода представительных учреждении.

Левые конституционалисты настаивали на четком разграничении сфер политической борьбы и "личного самоусовершенствования". Многие из них были профессионалами политической борьбы и неудивительно, что этому вопросу они придавали первостепенное значение. Общая посылка авторов "Вех" о "примате теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития", была воспринята как отказ от активной политической борьбы против правительственно - черносотенного лагеря.

Рост профессионализации умственного труда отмечали также Н. Гредескул, П. Милюков, С. Лурье, М. Туган-Барановский. С достижением определенного уровня гражданских свобод Гредескул связывал возможность изменения профессиональной направленности интеллектуальной деятельности с политической борьбы на создание культурных ценностей "истины, красоты, нравственного достоинства, религиозного вдохновения - свое вековое и постоянное дело".

П. Милюков, напротив, сконцентрировал внимание на политической борьбе как профессии интеллектуала. Выбор такого предмета был обусловлен тем, что Милюков сам пришел в профессиональную политику из научных сфер, и такой аспект был особенно ему близок.

"Самым крупным приобретением" русской интеллигенции Милюков считал факт образования политических партий и "опыты самообучения в политической борьбе", упрекая в неумении пользоваться искусством политики. Милюков, говоря о том, что "нужно всеми силами налечь на "внешнее устроение", имел в виду, прежде всего людей своего круга, отнюдь не призывая к этому всю интеллигенцию: "Глубокий мыслитель, тонкий художник, увлекающийся поэт, кабинетный ученый могут не обладать качествами, необходимыми для политического деятеля так же, как и политический деятель может не годиться в философы, художники, поэты и ученые. "Политика" есть специфическая область, как и всякая другая. Она требует особых вкусов, склонностей, способностей, привычек и знаний". Призывая к реабилитации политической деятельности в глазах общественного мнения, Милюков настаивал на необходимости специальной политической этики с целью "морализировать" политику.

Впоследствии П.Н. Милюков нисколько не изменил своего отношения к полемике. На закате своей жизни, оценивая авторов «Вех» как «близких нам людей в политике», он по-прежнему видел в их идеях «перенос упадочных настроений» декадентов, во главе с Д.С. Мережковским, из литературы в политику. Поведение своей группы (объединившейся, по его словам, вокруг И.И. Петрункевича и издавшей сборник «Интеллигенция в России») он оценивал как достойный разбор нападок на политику как профессию интеллектуала.

Левые конституционалисты возразили веховцам по поводу обвинения интеллигенции в неудаче освободительного движения. Во-первых, по их мнению, нельзя было признать поражение полным. Для Н. Гредескула, например, прозаической истиной являлось положение, что революция не могла привести к осуществлению всего того, что от нее ожидали. Но она, по его мнению, привела к огромным изменениям, как в народном сознании, так и в системе государственно-правовых структур, обеспечив базу для дальнейшей перестройки государства в духе конституционализма. Степень же их вины за неудачи ложится неравномерно на разные группы интеллигенции - на революционные течения - больше, на конституционалистов - меньше всего - и не только на интеллигенцию, но и на весь народ.

И.И. Петрункевич, К.К. Арсеньев, Н.А. Гредескул возражали против утверждения "Вех" об отсутствии взаимосвязи и взаимодействия между интеллигенцией и народом. Гредескул, например, считал, что разрыв интеллигенции и народа отчетливо проявлялся лишь до революции 1905 г. Н. Гредескул отверг веховское утверждение об определяющей роли интеллигенции в социальном развитии России, попутно обвинив авторов "Вех" в оценке народных масс как пассивного объекта воздействия образования классов. Позиции Н. Гредескула в этом вопросе вплотную смыкались с позициями неонародников.

Е. де-Роберти возразил Н. Гредескулу в том, что революция принципиально изменила политическое сознание народа. По его мнению, народ принципиально отличает от интеллигенции недифференцированность и «обыденность» мысли, служащие «главным препятствием на пути к прогрессу, главным источником общественной инерции и социальных реакций». Сходные позиции разделяли П. Милюков и К. Арсеньев. По их мнению, разрыв интеллигенции с традиционным народным миропониманием составляет суть и достоинство всякой интеллигенции. Этот разрыв и порождает потребность интеллигенции в выполнении своей социальной роли. С объективной точки зрения, интеллигенции принадлежат функции критики и интеллектуальной инициативы, она выступает катализатором развития и изменений, с чем не справляются ни государство, ни народные массы в силу традиционалистских ценностных установок. С субъективной точки зрения этот разрыв порождает чувство социального и личного долга интеллигента перед народом, потребность поднять его культурный и интеллектуальный уровень.

Ненависть народа к интеллигенции если и имеет место, то, по мнению левых конституционалистов, носит остаточный характер и объясняется историческими обстоятельствами (прежде всего препятствиями со стороны властей по соотношению к контактам интеллигенции и народа), а не различиями в способах мировосприятия.

Разногласия веховцев и левых конституционалистов заострились на тактическом вопросе: в чем состоит приоритет текущего момента, созрели ли условия для продолжения борьбы за расширение политической свободы. Левые конституционалисты в противоположность веховцам считали, что созрели, и необходимо сосредоточить усилия на укреплении своих партийных структур, на непосредственной борьбе мирными средствами в качестве политической оппозиции. Главной опасностью в деле политического освобождения левые конституционалисты считали возрождающийся деспотизм самодержавия, а не экстремистские течения русской интеллигенции, на которые указывали веховцы.

Соглашаясь в некоторых моментах с диагнозом, данным веховцами, левые конституционалисты полностью отвергали предлагавшуюся ими идеологическую рецептуру. Признавая некоторую ценность веховской критики интеллигенции, они доказывали, что ее наиболее непривлекательные черты должны исчезнуть по мере развития буржуазных отношений и перестройки государственного строя в конституционно-демократическом духе. По мере развития этих процессов интеллектуальный труд станет более профессиональным, а его представители интегрируются в социальную структуру индустриального общества.

Так Е. Колтоновская в статье, написанной еще до выхода «Вех», признавала, что «прежнее лицо интеллигента, - это, действительно, лицо тяжело больного... В нем поражает подавленность и односторонне книжное развитие индивидуальности, отсутствие у людей вкуса и привязанности к жизни». Колтоновская характеризовала психологический тип среднего русского интеллигента как «поддерживаемую самогипнозом психологию мученичества, сводящую все содержание жизни к общественной борьбе и требующую отличности полного самоотречения». В отличие от большинства идеологов интеллигенции Колтоновская рассматривала наметившееся освобождение от подпольной психологии и восстановление в правах частной жизни не как проявление упадка, а как «начинающееся обновление жизни», «возрождение и утверждение личности». По мнению С.Лурье, беда интеллигенции состоит в том, что она живет не своими интересами, связанными с положение в социально-политической системе, а абстрактными идеями и утопическими мечтаниями.

М. Туган-Барановский существенно сближался с неонародниками и марксистами в фиксации процесса социального расслоения самой интеллигенции. Усматривая наличие и ожидая рост социального заказа на деятельность как буржуазной, так и социалистической, демократической интеллигенции, он призывал сделать выбор в пользу продолжения демократических традиций прежней "внесословной" интеллигенции.

Вопрос о соотношении в деятельности интеллигента профессиональных, узкосоциальных (классовых) и общечеловеческих составляющих был поднят Б.В. Добрышиным, произведения которого не вызвали отклика среди участников полемики и в дальнейшем не рассматривались в научной литературе. Еще до выхода в свет сборника «Вехи» Добрышин написал две брошюры под общим названием «Задачи современной интеллигенции». Идеи Добрышина были близки к умеренному неонародничеству. Однако, присланная им 13 марта 1909 г. (как раз непосредственно перед выходом «Вех») в редакцию «Русского Богатства» статья с одноименным названием 2-й части его книги («Построение общественности»), не была принята А.В. Пешехоновым к печати. Одной изпричин этого могло стать то, что аналогичные идеи разделялись многими левыми конституционалистами с неонароднической «окраской» (например, Н.А. Гредескулом). Значительное расхождение Добрышина с неонародничеством в сторону конституционализма проявилось в его приверженности традиционной для последнего оппозиции «общество - государство», критике революционизма, выдвижению на первый план консолидирующего начала и правовых основ в противоположность классовой борьбе. Добрышин обошел вопрос разработки конкретных рекомендаций, каково должно быть идеологическое обоснование деятельности интеллигенции, считая, что это является делом свободного выбора человека, в зависимости от особенностей его личной жизни и душевногосклада».

По классификации Добрышина, интеллигенция в широком смысле состоит из нескольких слоев. Это идеологи и профессиональные революционеры («современные передовые интеллигенты, интеллигенты нового слова»), образованная буржуазия, профессиональная интеллигенция (доктора, адвокаты, журналисты, учителя, инженеры), «государственные люди» (чиновничество). Характерной чертой российского общества он считал наличие постоянного конфликта между отмеченными группами. В унисон с неонароднической и марксистской традицией Добрышин отмечал, что в современном ему обществе профессиональная интеллигенция фактически обслуживает тех, кто способен ей платить, то есть буржуазию, в то время как по существу своего призвания задача интеллигенции ~ обслуживать массы народа. Добрышин признавал, что вопрос о роли интеллигенции в классовой борьбе в современных условиях наиболее настоятелен, но весь смысл его работ сводился к тому, что смысл деятельности интеллигенции состоит не в классовой борьбе, а в консолидации общества на основе «просвещенного гуманитаризма». Сущность этой консолидации он видел в «упорядочении условий борьбы, в гуманизации ее, в сведении на борьбу идей, в замене права силы - силой права». Отличительным средством воздействия интеллигенции на остальное общество Добрышин видел убеждение в противоположность силовому воздействию. Добрышин обосновывал притязания интеллигенции на то, чтобы быть «хозяевами и руководителями государственной и общественной жизни» через утверждение, что ее представители являются «носителями образования и просвещения» Народные массы, по мнению Добрышина, так же духовно дики и некультурны, как и буржуазия, и всех их интеллигенция должна окультурить. Практической задачей интеллигенции Добрышин видел творчество в сфере неполитической общественной деятельности: объединение интеллигенции в «культурные клубы», профессиональные союзы, благотворительные общества, создание беспартийных органов печати.

Оставаясь по-прежнему западнически ориентированной интеллектуальной группой, левые конституционалисты в целом пытались и в условиях растущей социальной дифференциации сохранить позицию «внесословной» интеллигенции, призванной обеспечить культурную и социально-политическую модернизацию российского общества. В результате к моменту социальных потрясений 1917-1920 гг. российские конституционалисты представляли скорее самих себя, чем какой-то крепкий социальный слой. Это в конечном итоге свело на нет их политический профессионализм, которым они так гордились.


4. Неонародники


Среди деятелей неонародничества отчетливо выделяются сторонники двух политических тактик: революционное (представленное партиями социалистов революционеров и максималистов) и умеренное (представленное деятелями партии народных социалистов, фактически литературной группой журнала «Русское Богатство», а также внепартийными публицистами Р.В. Иванов-Разумником, С.А. Венгеровом, В.В. Водовозовым, Ю. Александровичем (А.Н. Потеряхиным)). Тем не менее, мы говорим о них как о едином идейном направлении, поскольку различия между ними находились лишь в области публицистической и политической тактики и не касались идейных парадигм.

Для умеренных неонародников история русской интеллигенции была историей русской общественной мысли и литературного творчества. Революционные народники дополняли ее историей революционной борьбы. Как и марксистам, социоцентризм и акцент на морально-нравственную проблематику виделся неонародникам сущностными характеристиками русского литературного творчества. Но в противоположность марксистам неонародники возражали против перенесения в литературу теории классовой борьбы. Признавая наличие в ней определенных следов классового миросозерцания, движущей силой русской литературы неонародники видели внеклассовые мотивы совести, стремления к социальной справедливости.

Неонародники видели в появлении "Вех" "знамение времени", выражение реакции, которая неизбежно следует за неудачей революции. Н. Геккер видел в появлении "Вех" начало новой фазы в истории интеллигенции, приводя аналогию с ситуацией 1880-х гг.

В.Чернов оценил "Вехи" как "самую реакционную книгу", которая только появилась в последнее десятилетие. По его мнению, "Вехи" оставили в тени даже "Московский сборник" К.Победоносцева. Для читателя подобное сравнение означало крайнюю степень одиозности, так как что-либо более одиозное, чем идеи Победоносцева интеллигенция с трудом могла представить.

Такая непримиримость неонародников объясняется в значительной степени тем, что они себя воспринимали как сторону, атакуемую с особой силой. Отпечаток на их отношение к "Вехам" наложил тот факт, что к веховцам принадлежали бывшие марксисты (прежде всего П. Струве), которые стали известны с 1990-х гг. своей борьбой с народничеством. Поэтому ответ "Вехам" они воспринимали как продолжение старой полемики.

Ряд авторов, полемизируя с идеями "Вех", проявляли терпимость по отношению к ним как к личностям. В письме М.О. Гершензону Р.В. Иванов-Разумник писал: «Хотя Вы меня очень не одобряете в Вашей книге («Исторические записки» - Д.Д.), а я в своих - очень резко полемизирую с Вами,...ни Вы, ни я не подвергаем сомнению искренности убеждения друг друга, а это - самое главное». С.А. Венгеров указывал в начале 1910 г. в письмах Гершензону на то, что «Вехи» безнравственны тем, что «плюют на подвиг» русской интеллигенции и на призыв к нему. Но тут же он писал Гершензону, что «разница общественных взглядов не мешает мне ценить и любить Вас».

С.А. Венгеров поначалу воспринял появление сборника «Вехи» лишь как «самое шумное литературное событие» 1909 г., которое «улеглось» уже к концу года. Но в 1911 г. он увидел органическую связь «идейной проповеди» «Вех» с общим призывом русской литературы к подвижничеству. Венгеров по-прежнему отверг указания «Вех» на фактические недостатки интеллигенции, определив их как «копание в мелочах», но заявил о своем согласии в части положительного идеала - усовершенствовании личности.

Примерно ту же эволюцию претерпело отношение к «Вехам» со стороны А.Н. Потеряхина. Прямо признавая, что в своей газетной заметке он не отметил положительные стороны «Вех» «по тактическим соображениям», Потеряхин признал заслуги «Вех» в осуждении ими чрезмерной европеизации России и в провозглашении «суверенитета национального самоопределения», а также в инициации процесса «реабилитации народничества и его традиций».

Р.В. Иванов-Разумник признал, что в отношении «Вех» буря полемики была зачастую пристрастной и несправедливой. Он определил «Вехи» как манифест «кающегося разночинца» Сравнивая «Вехи» с другим проявлением идеологии «кающегося разночинства», махаевщиной, Иванов-Разумник отмечал оборотные крайности этих двух направлений: если махаевцы жертвовали культурой во имя социальной справедливости, то вехисты готовы жертвовать социальной справедливостью во имя культуры.

Признание со стороны неонародников необходимости большей терпимости на страницах печатного издания, отхода от партийной узости к общедемократическим и общегуманистическим ценностям отразилось в переписке авторов журнала «Современник» А.В. Амфитеатрова, М.А. Антоновича, В.Я. Богучарского, В.В. Водовозова, Г.А. Лопатина и В.М. Чернова. Проект издания журнала впервые изложил А.В. Амфитеатров в своем письме от 1 ноября 1910 г. к В.В. Водовозову. В письме М.М. Кояловича к Водовозову Амфитеатров был назван «душой» «Современника». Этот журнал мыслился Амфитеатровым как «живой и сильный внепартийный орган русской свободы». О том, что редакция журнала «Современник» одобряла террористические методы политического действия, но не могла об этом открыто высказаться, свидетельствует ее переписка вокруг статей В.Я. Богучарским, в которых террористическая тактика подвергалась моральному осуждению. Благодаря своим общедемократическим убеждениям, идейной терпимости и профессионализму историка, Богучарский был уважаем и неонародниками-эсерами, и веховцами. При этом неонародники не могли понять, что общего могло соединять Богучарского с последними.

Неонародники так или иначе согласились с рамками веховской трактовки понятия "интеллигенция", справедливо отметив, что такая трактовка восходит к их идеологам, в частности П.Л. Лаврову и Р.В. Иванову-Разумнику

Р.В. Иванов-Разумник острие своей полемики направил против марксистов и веховцев. В полемике с марксистами Иванов-Разумник отстаивал сформулированное им еще в 1907 г. социально-этическое определение, наиболее емко выражавшее точку зрения неонародничества: «...Интеллигенция есть этически антимещанская, социологически - внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности». Вопрос о приоритете человеческой личности разделял Иванова-Разумника с марксистами, но в какой-то мере объединял с веховцами. В вопросе об интеллигенции Иванов-Разумник пытался занять позицию арбитра, переформулируя аргументы марксистов и махаевцев в споре друг с другом. В итоге он подводил читателей к тому, что махаевцы оказывались более последовательными, их аргументы более сильными, и они в конечном счете побеждали. Со своей стороны, Иванов-Разумник отметил самое уязвимое место социально-экономического подхода к интеллигенции: сторонники этого подхода неизменно делали для себя исключение, никак, кроме как этически, не объясняя свою способность выражать чужие социальные интересы. В конце концов, Иванов-Разумник просто развел по разным сферам свои разногласия со сторонниками социально-экономического подхода: существует «культурное общество», «умственные работники», «классовые идеологи», но, кроме того, существует и «внеклассовая интеллигенция», в которую могут входить и люди из указанных групп. Иванов-Разумник признавал, что идейно «внеклассовая интеллигенция» не едина, и не имеет смысла связывать ее однозначно с идеей социализма. Внутри интеллигенции идет борьба по поводу способов достижения единых целей, к которым Иванов-Разумник относил «творчество новых форм жизни, физическое и духовное совершенствование личности».

Один из представителей революционного неонародничества, писавший под псевдонимом «Дикий», определял интеллигенцию как «совокупность образованных людей, сочувствующих народному горю». В отличие от П. Струве Дикий, как и Иванов-Разумник, не ставил знак равенства между интеллигенцией и социалистической идеологией: по его мнению, не каждый интеллигент является социалистом. Полемизируя с марксистами, он на первое место ставил нравственный, а не классовый критерий. Пробуждением совести в отдельных представителях имущих классов Дикий объяснял столь любимый неонародниками факт, что социалистическая интеллигенция формируется не только из представителей «трудового народа», но и имущих классов.

Другая линия умеренной неонароднической публицистики заключалась в теоретическом обосновании просветительской деятельности. Ее развивали И.В. Жилкин и А.А. Николаев. Для И.В. Жилкина основной оппозицией служила провинциальная и столичная интеллигенция. Если первая, по его мнению, в силу условий жизни, больше была ориентирована на разработку глобальных социальных проектов, то провинциальная - к решению мелких местных проблем. Автор, отмечая социальный пессимизм провинциальной интеллигенции, призывал обосновывать культурную работу не «вынужденными обстоятельствами передышки ради будущей борьбы за политическую свободу», а необходимостью ответа на стихийное культурное пробуждение масс, на их тягу к знанию.

А. Николаев, ведя речь об интеллигенции как распространителе знаний, на первое место ставил вопрос, ради каких социальных целей нужны эти знания. Ведь они могут оказаться на службе антигуманных сил, угнетающих и унижающих человечество. Рассматривая диалектику добра и зла в научной деятельности, он приводил в качестве примера деятельность А. Нобеля. Полемизируя с Д.Н. Овсянико-Куликовским, отстаивавшим самоценность интеллектуального творчества, А.А. Николаев отстаивал мысль, что интеллигентом умственного работника делает чувство ответственности за результаты интеллектуального труда. Интеллигентами, по мнению Николаева, являются лишь те, кого Овсянико-Куликовский назвал «идеологами». Николаев категорически не соглашался с его тезисами, что преобладание такого типа умственного работника характерно лишь для запоздавших в своем развитии стран, и в модернизирующейся России этот тип вырождается. Напротив, по мнению Николаева, данный тип «критика», «идеолога» и «радикала» встречается во всех странах, а в плане его повышенной социальной активности Россия опередила Западную Европу.

Отношение к интеллектуальному труду занимало существенное место в построениях Р.В. Иванова-Разумника. По его мнению, тезис сторонников Мачайского-Лозинского об эксплуататорской сущности интеллигенции (в силу наследственной монополии на самую важную производительную силу модернизирующегося общества - знание) был совершенно справедлив, если понимать интеллигенцию как «культурное общество» или «умственных работников» в отрыве от этического вопроса о целях использования знания. Иванов-Разумник, выражая позицию всего неонародничества, писал, что в принципе можно пожертвовать «культурой» ради «справедливости», но не доказано, что социальная справедливость и уровень культуры обратно зависимы. Из этого он делал вывод, что необходим синтез культуры и справедливости. По мнению Иванова-Разумника, к социальному строю отношение интеллигента может быть революционное, но к выработанной человечеством культуре оно может быть только эволюционным. Отвечая махаевцам (и марксистам в первую очередь) на тезис о справедливости равной оплаты квалифицированного и неквалифицированного труда, Иванов-Разумник высказал принципиально новые и ранее не затрагивавшиеся представителями неонародничества мысли. «Вся ошибка старого народничества, и Писарева, и Толстого, и Михайловского заключалась в стремлении к экономическому равенству», - писал Иванов-Разумник, - в то время как задача социализма заключается в установлении социального равенства.

Н.В. Авксентьев особенно чувствительно отреагировал на упрек социализму со стороны С.Франка во враждебности культуре. По логике Авксентьева, именно во имя содержания культуры, во имя высшего, чем владеет человек - его человеческого достоинства - борьба с самодержавием должна стоять для интеллигенции на первом месте, так как традиционный социальный порядок основывается на порабощении личности. Авксентьев был не так уж и неправ, когда нашел содержание "призывов к борьбе за перестройку жизни" в идее богатства, которая у Франка была полностью связана с идеей культуры. Произвольная интерпретация этой идеи как "обогащайтесь" или как "духовно бедной, циничной морали самодовольного мещанства" означало его (и многих других неонародников) уход от принципиальной критики.

В.Чернов при объяснении того, в чем состоит враждебная неонародническому пониманию культуры тенденция "Вех", указывал на архаичный характер сочинений веховцев, которые в вопросе разграничения науки и веры отдавали преимущество вере. Однако, отношение к религии в неонароднической среде было более терпимым по сравнению с марксистской. Один из постоянных читателей «Русского Богатства» из Киева в письме А.В. Пешехонову соглашался с ним во всем, кроме мнения, «что интеллигенция не может быть религиозной». Тот же В.Чернов отмечал, что идеи «Вех» не заслуживают одобрения не потому, что они облечены в религиозную фразеологию, а потому, что религиозная фразеология служит у них социальным и политическим интересам буржуазии.

Как и авторы «Вех», неонародники в целом признали ведущую роль интеллигенции в революции 1905-1907 гг., но были несогласны с постановкой вопроса об ответственности интеллигенции за установление столыпинского режима.

Н.И. Ракитников видел в революции доказательство того, что нельзя перенимать с Запада материальную культуру и одновременно ограничивать народ духовно. Ракитников, как и в лево-конституционалистском «лагере» Н.А. Гредескул, отмечал, что взаимонепонимание интеллигенции и народа имело место до начала XX в., но теперь исчезло. Высмеивая «метафизический» подход М. Гершензона к причинам отчуждения интеллигенции и народа, Ракитников пытался объяснить их действием исторических факторов. Таковыми он в первую очередь считал силу репрессивного воздействия со стороны государственной власти и остаточное, инерционное действие столетиями насаждавшейся в народе официальной идеологии. Но для него не прошло незамеченным, что типы сознания интеллигенции и народа противоположны, как противоположны традиционалистская и инновационная ориентации. Проблема для Ракитникова стояла так: либо интеллигенция должна понизиться до уровня народного мировосприятия, либо интеллигенция должна поднять народ до своего уровня, к чему всегда призывали идеологи народничества. Он считал, что нужно бороться против веховского пути сближения интеллигенции и народа, так как этот путь предполагает опускание интеллигенции до уровня народа.

Разделяя вместе с другими участниками полемики факт распространения социального пессимизма среди русской интеллигенции, неонародники, в отличие от марксистов, не делали вывода о ее закате. Л. Шишко писал о том, что Струве, указывая на отсутствие необходимого количества и влияния «среднего слоя», не обратил внимание на принципиальное различие в социальной истории России и западных стран, которое является ключом к пониманию всех загадочных для веховцев явлений. Желание создать буржуазную культуру в России Шишкосчитал полностью ошибочным. На Западе, отмечал Шишко, буржуазный средний слой создал соответствующую идеологию и тип буржуазного интеллигента. Шишкосчитал, что для этого нет условий в России. Однако доказательства своей позиции он искал в истории, тогда как Струве учитывал изменившееся положение после 1905 г.

Революционные неонародники в значительной части заимствовали у марксистов схему о стадийной последовательности буржуазной и социалистической революций. По мнению неонародников, именно отсутствие сильной буржуазной партии в России имеет следствием ведущую роль социалистической интеллигенции в общественном развитии. Шишконе разделял точку зрения Струве, что революция должна была бы закончиться Манифестом 17 октября. Ход рассуждений был таков: социалистическая интеллигенция не виновата в том, что либерализм не в состоянии выполнить свою задачу и взять власть в свои руки, а следовательно, именно ей приходится решать исторические задачи буржуазии. А так как интеллигенция не может оказывать воздействие на режим экономическими рычагами, то ее победа не могла быть достигнута на пути компромиссов. В.Чернов также искал связь возникновения "Вех" с "общей трагедией - вернее с трагикомедией - нашего либерализма": Неонародники в лице В.Чернова увидели в появлении «Вех» стремление кадетского либерализма (левого конституционализма) «национализироваться» и обрести некоторые социальные основы: кадетские октябристы на практике повернули к октябризму в теории. В значительной степени такая позиция разделялась марксистскими критиками «Вех», о сближении с которыми по многим программно-тактическим и философским вопросам писал В.Чернов.

конституционалист неонароднический публицистика

5. Марксисты


Марксистские авторы делали акцент на двойственность, промежуточность положения интеллигенции между «трудящимися» и «собственническими» классами. А. Луначарский основными отличиями социального положения интеллигенции видел умственный труд в противоположность физическому; существование за счет заработка, а не собственности; индивидуализированный характер производства. Н. Череванин, определяя социальные рамки интеллигенции, настаивал, что речь следует вести только о профессиональных работниках, для которых умственный труд служит основным источником существования.

Марксистские авторы подчеркивали связь личностного характера интеллектуального труда с индивидуалистическим мироощущением интеллигенции, воспроизводящим идеалистическую философию и идеологию. При этом для себя они делали подмеченное неонародником Р.В. Ивановым-Разумником исключение, настаивая на том, что революционная интеллигенция освобождается от индивидуалистической психологии, соединяя свои способности к теоретическому осмыслению мира с интересами «трудящихся классов» и воспринимая от них «здоровую психологию активности». Это мнение корректировал В.Базаров: никакой сознательный интеллигент-коммунист не в состоянии полностью освободиться от буржуазной психологии, пока существуют буржуазные отношения.

На противопоставлении «индивидуализма» интеллигенции и «коллективизма» пролетариата были построены сборники «Литературный распад» и «Очерки философии коллективизма». Авторы сборников делали акцент на экзистенциальной проблематике. М. Морозов разделял физическое и духовное принуждение, отмечая последнее как метод воздействия буржуазной идеологии на интеллигенцию. Иронизируя над мифологемами «голос совести», «свет философского понимания жизни», «общечеловеческие ценности», «общеобязательные нормы», Морозов отмечал, что интеллигент, даже борющийся против непосредственных интересов господствующего класса, может отстаивать и утверждать основополагающую идею и «метафизическую сущность» классового общества.

Марксистские авторы с особой силой возражали против понимания интеллигенции как «внеклассовой» силы, выражающей гуманистические ценности и гармонизирующей социальные интересы и их борьбу. По мнению П. Юшкевича, такое убеждение питается особым характером области профессиональной деятельности интеллигенции: действительно, любая мысль содержит в себе «слабый отблеск общечеловечности», а для интеллигента характерна вера в магию слова и мысли.

Отмечая коренное отличие характера труда интеллигента от деятельности буржуа (которую марксисты не признавали трудовой), А.В. Луначарский писал, что интеллигент концентрирует свои усилия в нервной системе и не связан с капиталоемкими материальными средствами («к «нервной системе» нужна лишь чернильница») для создания объектов своего творчества, через которые он получает бессмертие.

Беря за основу всех построений идею культуры (понимаемую как всю сумму материальных и нематериальных приобретений, которые были сделаны человечеством в процессе труда), А. Богданов рассматривал интеллигенцию как исторически преходящее явление. Интеллигенция, по Богданову, подразделяется на две большие группы: представители «свободных профессий» (врачи, адвокаты, литераторы) и наемный научно-технический персонал. Он исследовал, как особенности трудовой техники научно-технического персонала отражаются на его мировоззрении: точность, строгость измерений и вычислений, приоритет научно-мыслительных операций перед собственно «физическим трудом». Противопоставление индивидуалистического и коллективного культурного творчества для Богданова было основной оппозицией, через которую он противопоставлял буржуазную интеллигенцию и «новую пролетарскую культуру». У «пришлых идеологов-интеллигентов», которые полезны рабочему классу как организатор их профессионально-экономической и политической борьбы есть, по мнению Богданова, один коренной недостаток: они чужды «трудовой технике пролетариата». «Цеховая интеллигентская специализация» также является препятствием «творчества новой коллективной культуры». Противопоставление интеллигента как типа, склонного к созерцанию, пролетариату, как олицетворению действенности и активности, содержится и в работах Юшкевича.

Ситуацией запоздалого складывания российской буржуазии В.М. Фриче объяснял то, что до 1890-х гг. интеллигенция несла на себе центр тяжести освободительного движения. Из этого обстоятельства следовала "антибуржуазность" ее сознания, о которой писали и авторы "Вех", и неонародники, и отдельные представители внеполитических направлений. Однако, по мнению Фриче, уже в конце 1890-х гг. разночинная интеллигенция начинает заметно дифференцироваться, а период после поражения революции 1905-1907 гг. знаменовался, как свидетельствует Фриче, "всеобщим поправением разночинной интеллигенции", ускорением процесса ее приспособления к развивающемуся буржуазному строю.

О предшествующем глубоком интересе В.М. Фриче к проблемам русской интеллигенции свидетельствуют составленные им библиографические карточки, в которых отражено 92 наименования литературы, вышедшей до 1908 г., по 22 темам. Тематика отражает историческое развитие интеллигенции в ракурсе революционного (оппозиционного) движения и смены идеологических направлений. Периодизация была заимствована Фриче у неонародников. В библиографии были приведены произведения всех основных идейных направлений интеллигенции, включая правоконсервативное. Особое внимание было уделено обобщающим трудам Р.В. Иванова-Разумника и Д.Н. Овсянико-Куликовского: они присутствуют соответственно в шести и пяти темах.

Основной тенденцией социального развития России П.Юшкевич считал процесс ее «европеизации». Урбанизация страны и дифференциация «прогрессивной интеллигенции» виделись ему двумя взаимосвязанными сторонами этого процесса. Экзистенциальными проблемами, порождаемыми урбанизацией (атомизация личностей, ускорение хода времени, динамизм жизни), он объяснял широкое распространение в рассматриваемый период интеллекту ализированных религиозных исканий. Плюрализация идеологических настроений интеллигенции и отказ от былого солидарного «народолюбия» также, по мнению Юшкевича, имеют корень в процессе «европеизации» России.

Трактовка Л.Д. Троцким специфики социальной роли интеллигенции в России была наиболее оригинальной среди марксистов. В «чаадаевской» по настроению статье «Парадоксы западника» Троцкий (под псевдонимом Антид Ото) отстаивал традиционную западническую посылку о стадийном отставании и «провинциализме» идейного развития русского общества, широко разделявшуюся меньшевиками. Подводя итог исследуемой нами полемике, Троцкий саркастически замечал, что никогда интеллигенцией «так много не занимались, и никогда сама она не занималась так много собою, как в последние годы». Но именно этот факт Троцкий парадоксально истолковывал как предсмертную агонию русской интеллигенции перед сменой своей социальной роли. По Троцкому, изначально интеллигенция в России «была национальным щупальцем, продвинутым в европейскую культуру», но осуществленные ей культурные заимствования можно определить лишь с приставкой «псевдо-». Социальная роль русской интеллигенции заключалась в «заместительстве» интересов и ролей партий и классов в условиях их незрелости. Это «заместительство» служило источником «необузданно высокомерного» социального самосознания интеллигенции, но лишь маскировало ее социальную слабость. Социальное самосознание интеллигенции в России Троцкий характеризовал как «самоупоение», «самовлюбленность», «манию величия», «самозванный мессианизм».

Значительное внимание проблеме интеллигенции было уделено меньшевиками в многотомном труде «Общественное движение в России в начале XX в.». По отзыву анонимного большевистского автора из газеты «Социал-демократ», этот труд явился «настоящей энциклопедией ликвидаторства и ренегатства».

А.С. Потресов, для которого основным сюжетом являлось развитие марксистской мысли и социал-демократического движения в России, вел анализ по двум направлениям: политическая мысль и общественная деятельность интеллигенции в России. Идея гегемонии интеллигенции над массовым движением основных классов пронизывала его статью в 1 томе сборника «Общественное движение в России». Потресов, как и многие другие меньшевики, исходил из убеждения, что есть «истинный марксизм» как социальное движение организованных пролетарских масс, и есть марксизм как одна из идеологических доктрин, перерабатываемая и воспроизводимая интеллигенцией. Резкое снижение популярности марксизма в русском образованном обществе Потресов объяснял именно «интеллигентским» характером русского марксизма. Причину такого своеобразия марксизма в России Потресов объяснял в рамках традиционного западнического тезиса о стадийном отставании России, проявлявшемся в засилии докапиталистических пережитков. Л. Мартов также отмечал, что русский социализм (включая и его марксистскую разновидность) на протяжении нескольких десятилетий носил интеллигентский характер, и марксизм не мог не испытать на себе этого «интеллигентского» влияния. Н. Череванин писал, что требования, с которыми выступила российская социал-демократия, были требованиями «организованной социал-демократической интеллигенции», а не «пролетарских масс России».

Соглашаясь с неонародниками в оценке русской литературы как «детища русской интеллигенции» и «явления религиозного порядка», С.И. Португейс (Ст. Иванович) и М. Неведомский объясняли этот факт неразвитостью общественных отношений и «докапиталистической конструкцией общества». По мнению В.Базарова, столь восхищавшая неонародников и религиозных мыслителей склонность русской интеллигенции к социальному идеализму объясняется лишь социальной незрелостью русской буржуазии, которая только готовится стать командующим классом общества. Приводя аналогию с западноевропейской интеллигенцией 1840-х гг., он возражал против объяснения социального идеализма через особые свойства национальной психологии.

Л. Мартов попытался объяснить противоречие наблюдаемого факта «социального бескорыстия» немарксистских интеллигентов-революционеров и буржуазных задач, ими осуществляемых. Он делал следующее типологическое обобщение: «момент наиболее острой и массовой борьбы буржуазии со старым порядком везде характеризуется влиянием на нее независимых от непосредственных интересов производства, ее идеологических элементов, бессословной интеллигенции».

А.С. Потресов наиболее глубоко вскрыл причину отмечавшегося марксистами противоречия между буржуазным содержанием и социалистической формой идеологического арсенала русской интеллигенции. По его мнению, это противоречие коренилось в том, что вырабатывавшийся западноевропейской мыслью в условиях развитого буржуазного общества идеологический интеллектуальный продукт (социалистические идеологии), не соответствовал общественным позициям и социальному предназначению русской мелкобуржуазной интеллигенции, которая этот продукт потребляла. С другой стороны, масштабность общественных задач, стоявших перед русскими интеллигентами, требовала обобщающих идей и опоры на широкие массы народа. Это также стимулировало социальные элементы идеологий, заимствованных русским образованным обществом у западноевропейской мысли.

Отвечая Д.Н. Овсянико-Куликовскому на тезис о европеизации русской интеллигенции и кризисе идеолога как социально-психологического типа, А.С. Потресов утверждал, что идеологи в понимании Овсянико-Куликовского исчезают лишь в буржуазной среде. Европеизация интеллигенции, также признаваемая Потресовым как социальный факт, сопровождается, по его мнению, «очевидным понижением ее уровня и опустошением культурного багажа».208

Персонифицируя тенденцию трансформации идеологического настроения интеллигенции литературными персонажами Базарова и Санина, П. Орловский (В. Боровский) видел основную тенденцию развития русской интеллигенции в переходе от первого ко второму типу. Движущей силой этого перехода он видел борьбу двух социально-психологических типов: «кающихся дворян» и разночинцев. Причину неустойчивости настроения «кающейся» интеллигенции, проявившейся после поражения революции 1905-1907 гг., Боровский усматривал в ее служебной роли, не предполагающей функций производства или принятия общественно значимых решений.

А.В. Луначарский основную тенденцию развития русской интеллигенции после 1905 г. видел в стремлении концентрироваться в самостоятельную социальную величину, освободившись от влияния народнической и марксистской идеологии. Несмотря на политические и идеологические разногласия, для «внепартийной интеллигенции», по его мнению, были характерны индивидуализм и антипатия к пролетариату. Зло иронизируя над идеями о «внепартийности» и «внеклассовости» интеллигенции, А. Луначарский признавал, что есть «лучшие элементы интеллигенции», которые могут быть «ценными союзниками пролетариату», и интеллигенция, в силу отсутствия у нее материальной собственности, заинтересована в победе пролетариата. Другой марксистский литературный критик В. Кранихфельд утверждал, что интеллигенция не имеет самостоятельных классовых интересов, а единственное мыслимое объединение интеллигенции возможно лишь на почве профессиональных интересов.

По вопросу о месте в революционном процессе интеллигенции на различии позиций Луначарского и большевиков-ленинцев заострил В.Л. Шанцер в неопубликованной статье «Есть же пределы», присланной в редакцию газеты «Социал-демократ». Если Луначарский видел задачу в сплочении марксистской части интеллигенции вокруг «пролетарской идеологии», то Шанцер видел ее в «сплочении пролетариата в рядах единой классовой его партии», делая акцент на принципиальной несовместимости интересов интеллигенции как мелкобуржуазной группы и пролетариата. Позже в покаянной статье, написанной в 1931 г., Луначарский вспоминал о своих интеллектуальных поисках как о «старых ересях», явившихся следствием «интеллигентского ошибочного мышления и чувствования». Л.Д. Троцкий был также среди тех, кто выступил критиком идеи о возможности стратегического (а не тактического) союза пролетариата с интеллигенцией. В противоположность австрийскому социал-демократу М. Алдеру (и прежде всего А. Луначарскому) Троцкий заявлял, что в условиях буржуазных общественных отношений «прийти к социализму» могут лишь отдельные представители интеллигенции - идеологи. Троцкий разделил понятия «политическое присоединение к рабочему движению» и «теоретическое проникновение в сущность коллективизма». В первом случае интеллигенция изображается Троцким как пассивный объект: в массе своей она присоединится к тому, кто победит. Троцкий отмечал, что политической поддержке пролетариата интеллигенцией способствуют такие особенности ее деятельности, как профессиональная связь с «культурными отраслями общественного производства», способность к теоретическим обобщениям, гибкость и подвижность мысли. Неспособность же интеллигенции адекватно понять идеи марксизма вызвано, по мнению Троцкого, «силою иррациональных моментов ее классовой психологии». Для Троцкого существует лишь интеллектуальный рынок, когда наиболее талантливые (Троцкий не проводил однозначной связи таланта с идейностью) представители интеллигенции идут к тому, кто их лучше оплачивает, а потому в принципе невозможно убедить интеллигенцию в преимуществах социализма «научно-теоретическими средствами». Троцкий указал и на принципиальное отличие «продажи рабочей силы» пролетарием и интеллигентом: пролетариат умственно свободнее интеллигента, поскольку продает лишь физическую силу, в то время как интеллигент продает свою человеческую личность.

Идеологемы "рабочей" и "народной" интеллигенции занимали существенное место в построениях марксистов и, прежде всего меньшевистской ориентации. На страницах меньшевистских журналов появлялись и переложения непосредственного интеллектуального творчества «интеллигенции из народа». Л. Троцкий также разделял меньшевистскую концепцию, согласно которой в начальной фазе рабочего движения роль интеллигенции непомерно высока, но потом рабочие закономерно «берут дело в свои руки». Исчерпание «эпохи заместительства интеллигенции» Троцкий связывал с самостоятельными выступлениями в 1905-1906 гг. классов со своими социальными интересами. Согласно построениям меньшевиков, «рабочая» («народная») интеллигенция должна была прийти на смену скомпрометировавшей себя в глазах народа старой «мелкобуржуазной» интеллигенции «из общества». Такой ракурс видения проблемы диктовался массовым бегством интеллигенции из партийных организаций. По мнению А.С. Потресова, после неудачи 1905 г. русский марксизм пострадал как от депрессии пролетариата, так и от кризиса интеллигенции. Ф. Дан отмечал, что «наиболее чуткие и отзывчивые элементы интеллигенции, закрепленные за делом пролетариата», - величина убывающая. В письме Л. Мартову от 23 августа 1910 г. его родственник С.О. Цедербаум говорил лишь о «нескольких десятках интеллигентах», не порвавших связь с социал-демократической партией. В марте и августе 1910 г. С.О. Цедербаум писал Мартову, что стремится сделать журнал «Возрождение» органом, обслуживающим «низшую интеллигенцию» и «передовых рабочих».В то же время в письме от 24 сентября 1909 г. П.Б. Аксельроду А.Н. Потресовсообщал, что по результатам опроса из 116 делегатов Союза рабочих по металлу («цвет рабочей интеллигенции») выяснилось, что 3 из них вообще не читают газет, 45 читают «Газету-копейку» («бессодержательный листок»), 49 -«Современное Слово» («подголосок «Речи»), 5 - «Петербургский листок», 4 -«Речь», 3 - «Новую Русь», 3 - «Новый День». Такие же результаты были в Союзепечатников.

Взгляды меньшевистских авторов по вопросу об эволюции русской интеллигенции не соответствовали так четко их фракционному водоразделу с большевиками. Так, Ф. Дан в письме П. Аксельроду от 10 апреля 1909 г. писал, что позиция их (включая Мартова) оппонентов - Маевского, Левицкого, Кольцова, Потресова - не придает существенного значения происшедшим с 1905 г. изменениям и имеет больше общего с большевистской точкой зрения. А.С. Потресов в письме Мартову от 15 апреля 1909 г. писал, что «мелкобуржуазной интеллигенции с социалистической окраской едва ли так же скоро придется исчезнуть в России». СО. Цедербаум в письме Мартову от 17 апреля 1909 г. писал, что процесс «обуржуазивания» интеллигенции, особенно остро вскрывавшийся в статьях Ст. Ивановича, вряд ли можно игнорировать, однако Иванович изобразил его слишком грубо и примитивно.

В статье из вышедшего незадолго до «Вех» сборника «Вершины» Ст. Иванович (С.И. Португейс) делал акцент на то, что развитие общественных отношений и стремление к классовому самоопределению выбивает из-под интеллигенции ставшую привычной для нее роль «общедемократическо гогегемона». Принципиально важным моментом Иванович отмечал резкий рост спроса на интеллектуальный труд со стороны «капитала», поскольку русская буржуазия стремительно «европеизируется» и «окультуривается». Но Иванович оставлял марксистам место для оптимизма: «народные массы в различных своих классовых группировках начинают воздвигать свои классовые интеллигенции, и эти-то интеллигенции с классовыми прилагательными займут место более или менее единой разночинной интеллигенции».

В 1910 г. Ст. Иванович продолжил мысль, что социальный строй России стремительно меняется, а с ним русская разночинная интеллигенция трансформируется в активнейший элемент будущей буржуазной культуры и идеологии. Ст. Иванович констатировал колебание среди студентов, которые устремились вместо университетов в специализированные школы, чтобы заниматься промышленностью и торговлей. Для Ивановича это означало конец исторической традиции русской интеллигенции и начало развития, которое приведет к потере ее специфических особенностей. Но Иванович выражал надежду, что пролетариат будет достаточно силен и самостоятелен, чтобы не нуждаться в руководстве со стороны идеологически непоследовательной разночинной интеллигенции. Следует отметить, что № 5-6 журнала «Наша Заря», в котором была опубликована эта статья, был арестован по распоряжению С.-Петербургского комитета по делам печати не позднее 17 июля 1910 г., и, следовательно, не получил широкого распространения.

В полемике вокруг "Вех" все марксистские критики стремились разоблачить их классовый характер. Наряду с глубокими аналитическими работами (главным образом меньшевистских авторов, оставшихся в России) многие публикации являлись осуждением авторов "Вех" на основе готовых штампов и метафор. Марксисты видели в авторах "Вех" представителей русского либерализма, которые отказались от союза с революционерами и выступили за приспособление к существующему порядку. В оценках связи "Вех" и кадетов большевики, как и меньшевики, исходили из собственных ожиданий по поводу роли «культурной буржуазии» для будущего революции. Правые марксисты («меньшевики-ликвидаторы»), которые выступали за совместную работу с кадетами, видели в "Вехах" программу маленькой группы среди кадетов. Большевики и «меньшевики-партийцы», которые ожидали от кадетов только предательства, видели в "Вехах" всю партию кадетов.

По мнению приват-доцента Московского университета В.М. Фриче, "Вехи" знаменовали определенную тенденцию (противоположную демократической традиции Чернышевского) в развитии всей русской интеллигенции и являлись выражением наступавшего периода в ее приспособлении к буржуазному строю. Противопоставление Чернышевского и «Вех» как противоположных стадий в развитии русской интеллигенции Фриче продолжил в докладе в Московском сельскохозяйственном институте 21 ноября 1909 г, вызвавшем интерес начальника московского охранного отделения Андрианова. О еще одной публичной лекции В.М. Фриче сообщал в письме Б.А. Кистяковскому от 3 апреля 1910 г. М.О. Гершензон.

Н. Иорданский, редактор журнала «Современный Мир», утверждал, что авторы "Вех" выступали не только против социализма и марксизма, но и противвсей русской демократии. В декабрьском номере 1909 г. "Современного мира" Иорданский шел дальше и объявлял "Вехи" не только органом умеренных либералов, но и идеологией всей партии кадетов.

К такому же выводу пришел и В.И. Ленин. О своих впечатлениях от газеты «Новый День», в которой была опубликована статья Ленина, П.Б. Аксельрод писал 24 сентября 1909 г. А.С. Потресову: «...Газета точно основана с исключительной целью травить кадет и обдавать грязью их кандидата». Негативные отклики на «Новый День» как на совместный проект большевиков-ленинцев и меньшевиков из «Современного Мира» фигурируют в переписке Мартова и Аксельрода. Неудивительно поэтому, что оценки «веховства» Иорданским и Лениным имеют много общего.

Со стороны В. И. Ленина "Вехи" получили наиболее резкий отклик среди марксистов. 16 октября 1909 года в Льеже Ленин прочитал реферат "Идеология контрреволюционной буржуазии", а 13 ноября выступил в Париже с рефератом "Идеология контрреволюционного либерализма (успех "Вех" и его общественное значение)". Оба реферата послужили В. И. Ленину основой для написания статьи "О "Вехах"", опубликованной 13 декабря 1909 года в редактируемой Н. Иорданским легальной газете "Новый День". Однако даже в последующих публикациях большевистских авторов мы не нашли ни одной ссылки на ленинские оценки «Вех». Ленинская оценка сборника была обусловлена обстоятельствами идеологической и политической борьбы ленинской фракции с меньшевиками и партией кадетов. В это время Ленин был озабочен созданием собственной большевистской партии и полном разрыве с меньшевиками. Полемику вокруг "Вех" Ленин пытался использовать в целях объявления группировавшихся вокруг него большевиков единственными революционерами в России. В качестве самого веского аргумента в пользу того, что веховцы полностью встали на точку зрения консерваторов-охранителей, Ленин обратил внимание на то, кто приветствовал идеи "Вех" (архиеп. А.Волынский, А. Столыпин, официозные газеты).

Ленинскую позицию относительно «Вех» (без упоминания ленинскойстатьи) поддержали Ю. Каменев и Г. Зуев (Г. Зиновьев). Эти публицисты сделали больший акцент на переломный характер переживавшегося периода и отток интеллигенции от социал-демократии. Точку зрения, что и «Вехи», и «Интеллигенция в России» - по существу два крыла одного и того же лагеря поддержал и меньшевик В. Миров.

Свою статью по поводу "Вех" меньшевик Ф. Дан озаглавил как "Руководство к куроводству". В письме от 5 августа 1909 г. он сообщил Аксельроду об «отчаянно долгой возне со статьей о «Вехах», которую никак не удавалось сократить до приемлемых для журнала размеров. В появлении "Вех" Дан видел выражение изменения социальной структуры России, которое несет с собой установление буржуазных социальных отношений и приводит часть интеллигенции в лагерь буржуазии.

По мнению А.С. Потресова, "Вехи" воплощали собой "переход части демократической интеллигенции от низших слоев народа к всемогущим верхам общества". Сближение с капиталистической буржуазией возможно только, если либерализм откажется от традиционной приверженности демократии - это, по мнению Потресова, - дилемма, которую "Вехи" поставили перед либералами.

Л. Мартов писал, что за критикой интеллигенции кроется недовольство буржуазии издержками революции. При этом Мартов указывал на то, что авторы "Вех" вместе с остальными кадетами еще раньше осуждали отдельные стороны многослойного революционного процесса. Новое состояло для него в том, что авторы "Вех" стали отрицать "революцию как целое". Логическое следствие этого - отрицание веховцами всего освободительного движения, которое интеллигенция в себе воплощала.

Мартов и Дан были едины в том, что авторы "Вех" субъективно хотели бы состоять на службе у крупной буржуазии. Однако Мартов считал, что веховцы, противореча самим себе, сбились на поддержку «дворянско-абсолютистской реакции», препятствующей прогрессу буржуазных сил. По мнению Мартова, формулировка антинародной идеологии на данном этапе не входила в классовые интересы буржуазии, так как она еще нуждалась в поддержке народа. Поэтому, как считал Мартов, русский либерализм считает своим долгом идейно отмежеваться от «Вех», даже сохраняя их авторов в рядах кадетской партии.

С возражениями выступил сблизившийся в этот период с большевиками-ленинцами Г.В. Плеханов. Он писал, что было бы поверхностным и нелогичным проводить такое глубокое различие между практическим и теоретическим либерализмом, между Милюковым и Струве, как это делал Потресов. Практик Милюков, по мнению Плеханова, просто дипломатичнее теоретика Струве. Плеханов рассматривал "Вехи" как продолжение сборника "Проблемы идеализма", который олицетворял для него начало буржуазной реакции. Однако Плеханову не удалась оригинальная интерпретация "Вех", так как "Вехи" были затронуты им либо в связи с Потресовым, которого нужно было обвинить в "революционном декадентстве", либо в связи с выходом в 1910 г. книги М. Гершензона "Исторические записки".


6. Внеполитические идейные течения


Позиции представителей модернистски ориентированной художественной интеллигенции.

В выступлениях, предшествовавших полемике, приняли участие литераторы-модернисты А.Блок, В. Иванов. Доклад Блока «Россия и интеллигенция» был написан 6 ноября 1908 г., 13 ноября он прочитал его в С.-Петербургском Религиозно-философском обществе, которое 25 ноября провело его обсуждение. А 12 декабря Блок прочитал тот же доклад в Литературном обществе. Блок разделял славянофильскую аксиому о принципиальном различии мироощущения представителей народных низов и интеллигентов (искренне проникнутых народолюбием). Он поставил вопросы, ответ на которые пытались найти участники рассматриваемой полемики: действительно ли коренное различие между интеллигенцией и народом непреодолимо; если преодолимо, то каковы пути интеллигенции к народу; если непреодолимо, то остается ли для интеллигенции какая-либо надежда на сохранение культуры, семьи, искусства, науки, кроме силы социальной инерции.

Мысли Блока получили одобрение Мережковского, о чем Блок сообщал А.Белому двумя годами позже. К февралю 1909 г. относится его переписка с В.В. Розановым, посвященная отношению к террору. Системообразующим стержнем интеллигентского мировоззрения Блок видел «гуманизм», под которым понимал усвоенное «с молоком матери» отвращение к насилию. Блок писал Розанову: «Как человек я содрогнусь при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных... И, однако, так сильно озлобление (коллективное) и так чудовищно неравенство положений - что я действительно не осужу террора сейчас»161В письме к В.В. Розанову от 20 февраля 1909 г. Блок сравнивал русскую государственность и революцию как гнусную, больную старость и «юность с нимбом вокруг лица». Вместе с тем Розанов вскрыл двойственность и противоречивость позиции Блока, как и многих других интеллигентов, не участвовавших, но симпатизировавших террористам.

Полемика вокруг «Вех» прошла мимо Блока, хотя многие настроения «Вех», на которые направляли свои стрелы левые конституционалисты (особенно П.Н. Милюков), им разделялись. Так, в письме матери из С.Петербурга 12-13 апреля 1909 г. (когда вокруг «Вех» уже полным ходом шли дебаты) перед отъездом за границу он писал: «Изо всех сил постараюсь я забыть начисто всякую русскую «политику»..., чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти». В другом письме матери от 7 мая 1909 г., уже из Венеции, Блок назвал русскую интеллигенцию «ребяческой», смешивающей «искусство» с «политикой».

На отношение А.А. Блока к социальному смыслу интеллектуального труда проливает свет его письмо П.И. Карпову, получившего ранее одобрение Л.Н. Толстого. Возражая Карпову на тезис о необходимости для интеллигенции заниматься физическим трудом, Блок утверждал, что интеллигент в ущерб физической силе развивает силы духовные за тем, чтобы «победить ложь, в конце концов», и разные люди могут разными путями побеждать «зверство» и «уродство» жизни.

Позиции самого П.И. Карпова, чья книга "Говор Зорь" до нас не дошла, отражают его письма В.И. Иванову, которого он считал поэтом, «по духу родным русскому народу». Карпов претендовал на то, что он, в силу близости к простому народу, выражает мнение «горящего мщением» крестьянства озападнически ориентированных интеллигентах как о «духовных грабителях», презирающих патриархальный русский народ. Несмотря на патриархальную и религиозную окантовку своих идей, он признавал, что во многих отношениях книга его нехристианская, и в этом смысле закономерно вызовет возражения В. Иванова. В письме к В.Иванову от 2 декабря 1910 г. Карпов еще раз подтвердил, что он противник разделения физического и интеллектуального труда, подозревая.

З.Н. Гиппиус с гораздо большей неприязнью отозвалась о книге Карпова в письме к А.Белому от 8 декабря 1909 г.: «Он очень неприятный, самомнительный, честолюбивый, ругающий интеллигенцию сплошь, а сам в интеллигенцию лезущий, главное же - круглый невежда... Он кончит Союзом русского народа».

На выражение мнения народных низов об интеллигенции претендовал служащий Брест-Литовской Земской управы А.И. Никитюк, приславший в газету «Речь» статью «Россия пьет и играет» (написана 16 апреля 1911 г., не была опубликована). Русский народ в сознании автора подразделяется на низший класс (невежественное крестьянство) и образованный класс (чиновники, обыватели, купцы, духовенство, доктора, инженеры, профессора, учителя). Понятия «интеллигенция» и «образованный класс» идут у автора параллельно. Судя по всему, «интеллигенция» у него является более узкой частью «образованного класса», против увлечения которого картежной игрой ведется социальное морализаторство.

Близкие Блоку позиции по проблеме интеллигенции разделял и В.И. Иванов. По мысли Иванова, противоречие «органической» (характеризующейся приоритетом ценностной рациональности, идеологическим единством, приоритетом коллективности над индивидуальностью) и «критической» (характеризующейся целерациональностью, отсутствием непререкаемых ценностей и приоритетом индивидуальности над коллективностью) культур внутри российского социума придает последнему особую напряженность.

Интеллигенцию Иванов рассматривал как историческое явление, представляющее имплантированную из Западной Европы «критическую культуру». Но вся сложность и трагичность ситуации заключается, по В.Иванову, как раз в том, что русская интеллигенция тяготится своим происхождением и сознательно, а чаще бессознательно, стремится к органическому религиозному синтезу культур «примитивной» (простонародной) и «критической» (интеллектуализированной и утонченной). Но Иванов не призывал интеллигенцию «искать Бога у народа». Его призыв к синтезу «примитивной» и «критической» культур сводился к религиозной реформации, понимаемой как переход от обрядной религиозности к религиозности внутренней.

Идея религиозной реформации как перехода от традиционной обрядной к внутренней религиозности по убеждению и видение интеллигенции как социальной силы, бессознательно к ней стремящейся и способной ее идеологически оформить, отстаивалась и Н. Минским (Н.М. Виленкиным).

Писатели-модернисты А. Белый и В. Розанов восторженно приветствовали факт выхода сборника "Вехи". В строгом смысле слова писателей-модернистов А. Белого и В. Розанова нельзя назвать веховцами, так как их восторженная оценка сборника имела неидеологические основания. Это было для них скорее минутным настроением, чем продуманной позицией. В значительной степени Белый и Розанов смотрели на них с эстетической, отчасти с этической, а не социологической и уж совсем не с политической точки зрения. В. Розанов как раз приветствовал то обстоятельство, что "Вехи" говорят "только о человеке и об обществе", не выдвигая никаких политических программ. По мнению В. Розанова, "Вехи" - самая грустная и самая благородная книга, какая появилась за последние годы. Книга, полная героизма самоотречения". Такой подход вполне органично сочетался со стилистическими основами модернизма, ориентацией на свободное искусство, не привязанное к каким-либо идеологическим канонам. Объясняя в частном порядке шокировавшую современников противоречивость своих произведений, Розанов писал: «Это ненастоящее мое: - когда я в философии никогда не позволял себе «дурачиться», «шалить», в других областях я это делаю: при всей постоянной непрерывной серьезности во мне есть много резвости...» Розанов также подчеркивал свой интерес к сотрудничеству в изданиях противоположных идейных направлений, поскольку каждое их них являлось составной частью его души. Розанов в это время был в ссоре с Мережковским за то, что он с З.Н. Гиппиус оттолкнули его от религиозно-философских собраний как компрометирующего их «нововременца». Закономерно поэтому, что их отношение к "Вехам" как факту общественной жизни оказалось противоположным. Прямой разрыв группы Мережковского с классическим декадентским принципом «что хочу, то и думаю» выразил Д.В. Философов в письме к И.В. Жилкину, где, касаясь личности В.В. Розанова, вел речь о социальной ответственности литератора за публично им высказываемое.

Первая статья Розанова вызвала отклик у авторов «Вех». М.Гершензон благодарил его как за «существо», так и за стиль статьи «Мережковский против Вех». Вместе с тем, Розанова, как и консерваторов-охранителей, смущало еврейское происхождение многих авторов «Вех», особенно Гершензона. «Я думаю, - писал Розанов для себя, - он «хорошо застегнутый человек», но нехороший человек. В конце концов я боюсь его».

А.Белый так оценил сборник: "Вышла замечательная книга "Вехи". Несколько русских интеллигентов сказали горькое слово о себе, о нас; слова их проникнуты живым огнем и любовью к истине..." Мотивы выступления А. Белого в защиту «Вех» объясняются его контактами и настроениями этого времени. Последние ярко раскрываются в ряде воспоминаний. Так, сам А. Белый посвящает значительный отрывок своих воспоминаний М.О. Гершензону, который пригласил Белого сотрудничать в журнале «Критическое обозрение». В числе людей, с которыми Белый в этот период наиболее интенсивно общался, были названы Е.Н. Трубецкой, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.А. Кистяковский, А.Е. Грузинский, Н.С. Ангарский, Л.И. Шестов, В.Ф. Эрн, Г.А. Рачинский, М.К. Морозова. Почти все они принадлежали к веховскому сообществу. Этот кругсвязей подтверждается письмом Белого к Блоку в конце октября 1910 г. Письма Н. Бердяева и С.Булгакова к А.Белому отличались в этот период очень теплым и дружеским тоном. Однако, издавая книгу уже в СССР, Белый был склонен преуменьшать значимость влияния на него М. Гершензона и усиливать свои «антибуржуазные» настроения. Так, основной мишенью, в которую Гершензон направлял свои стрелы в «Вехах» (и сам Белый в защищавшей их статье), он назвал «кадетскую общественность».

Постоянную изменчивость, неустойчивость взглядов Белого, их подверженность минутным состояниям его психики отмечал Н. Валентинов. С Валентиновым Белый интенсивно общался в 1908 г., пытаясь найти соединение марксизма и радикалистского «мистического анархизма», и в том же году расстался после сближения с Гершензоном. По словам Валентинова, Гершензон стал «постоянным собеседником» Белого в конце октября - начале ноября 1908 г., когда будущие авторы «Вех» уже обсуждали проект издания сборника. Он также отмечает, что определяющее влияние на идейные настроения Белого оказывали в это период Н. Бердяев, С. Булгаков, Е. Трубецкой.

Скорее личными мотивами также вызвана поддержка «Вех» в статье М.С. Шагинян. В своих воспоминаниях М. Шагинян уделяет общению с веховцами достаточно много внимания, разумеется, каясь из-за выступления в их защиту. Говоря о своем интересе и увлечении идеалистической философией, она отмечает влияние на нее в эти годы А. Белого, З. Гиппиус и Д. Мережковского, С. Булгакова, В. Кожевникова, М. Новоселова. Особенно сильным было влияние на нее мистических идей А. Белого и Д. Мережковского, религиозной философии Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Шпета, В.Кожевникова, что прослеживается по письмам М. ШагинянА.Белому за 1908-1909 г.

Писатель-символист Д.С. Мережковский довольно быстро отреагировал на выход "Вех", заявив в официальном органе кадетской партии "Речь" о своем осуждении "семи смиренных". В неприятии Мережковским "Вех" сыграли роль как его натянутые отношения с С. Франком, опубликовавшим в 1908 г. ряд статей против Мережковского, так и, соответственно, предвзятое прочтение им самого сборника. Кроме того, в статье С. Булгакова при осуждении им "характерной для нашей эпохи интеллигентской подделки под христианство" весьма прозрачно намекалось лично на Мережковского как "пророчественного носителя нового религиозного сознания. Мережковский, разумеется, счел себя обязанным выступить с ответом на выпад Булгакова. Русскую интеллигенцию Мережковский уподобил «тянущей воз лошаденке» из сна Раскольникова, которую до смерти забивают "семь смирных" авторов "Вех".Казалось бы, практически полностью совпадает с веховской проповедью кредо Мережковского: "Освобождение, если еще не есть, то будет религией; и религия, если еще не есть, то будет освобождением". Однако, признавая "безрелигиозность" русской интеллигенции как констатируемый факт, Мережковский делал вывод, близкий позициям социально-христианских авторов "Вех", но противоположный позициям право-конституционалистских авторов: отвергнув Бога в теории, русская интеллигенция своей совестью и своим образом жизни выполняет "Божье дело" активнее, чем те, "у кого он с языка не сходит.

Однако, вскоре Мережковский отошел от сотрудничества с лево-конституционалистской "Речью", в которой публиковал свои антивеховские статьи. 1 ноября 1909 г. Д.Философов сообщил А.Белому, что они с Д. Мережковским вошли в состав сотрудников «Русской мысли» и предложил А. Белому последовать за ними. А З.Н. Гиппиус в письме А. Белому от 1 декабря 1909 г. сообщила, что Мережковского «буквально выперли из Речи, изуродовав несколько статей, а другие напечатать отказав».

Одной из традиционных тем русской публицистики, раскрытой в ходе полемики 1909-1912 гг., было противопоставление социоцентризма русской интеллигенции, движимого бескорыстным стремлением к идеалу и самопожертвованием, и социоцентризма западноевропейских интеллектуалов, чей социоцентризм был движим «классовым эгоизмом». Часто «стремление к подвигу» и «жертвенность» русской интеллигенции противопоставлялись «обывательщине», по мнению многих участников полемики, характерной черте западноевропейских «образованных классов». По мнению Н.Минского, в 1905 г. примыкавшего к социал-демократическому движению, западноевропейская интеллигенция «обслуживает» рабочий класс так же, как медики и юристы «обслуживают» своих клиентов, в то время как русская интеллигенция не «обслуживает» рабочий класс, а «служит» ему. Противопоставление «интеллигенции» и «обывательщины» содержится в письме Философова Чуковскому от 8 апреля 1910 г. «Надо, - писал он, - быть новым Толстым, чтобы пробить обывательскую шкуру». По мысли Философова, пока в России господствует обывательщина, в ней будет царить самодержавие вместо культуры. Ту же тему Философов развил в своем споре с К.Чуковским в ноябре 1911 г.: «Самое существо ее (интеллигенции - Д.Д.) состоит в ненависти к обывательщине и всякому мещанству». По мнению Д.В. Философова, характерный для периода полемики интерес к метафизическим и религиозным вопросам свидетельствует не об утомлении, а о стремлении осмыслить свои материальные и духовные силы и перейти от созерцания к действию.

В полемике принял участие начинавший тогда литературный критик-фельетонист К.И. Чуковский. Написать статью с обзором литературы о «Вехах» предложил К.И. Чуковскому А.С. Изгоев, ссылаясь на мнение М. Гершензона. В тот период Чуковский имел достаточно близкие отношения с «Русской Мыслью», однако постепенно склонялся в пользу более тесного сотрудничества с лево-конституционалистской «Речью». Мысль Чуковского о том, что появление «Вех» заслуживает серьезного внимания и вдумчивости, исходила от главного редактора «Речи» И.В. Гессена.311

Одна из ведущих идеологом марксистских мыслителей (главным образом меньшевистской ориентации) о разложении «старой общедемократической интеллигенции» и нарождении «новой народной и пролетарской интеллигенции» нашла отклик и у представителей внеполитических течений. В статье «Мы и они», опубликованной в газете «Речь» уже на завершающем этапе полемики, К.И. Чуковский наиболее резко противопоставил «старую интеллигенцию общества» и «новую народную интеллигенцию». Коренное изменение ситуации, не осознанное многими идеологами интеллигенции, состоит, по мнению Чуковского в том, что на протяжении 100 лет «мы» (то есть «старая интеллигенция общества») стремились к слиянию с народом, а теперь сам народ стремится дотянуться до интеллигенции, а она его не приемлет. По мысли Чуковского, меняется источник формирования - меняется идеология и психология этого социального слоя. В итоге Чуковский сделал вывод о закате и разложении «старой интеллигенции общества» и многообещающих социальных и культурных перспективах «новой, органически народнической интеллигенции».

Однако, вряд ли можно говорить о четкости идейных позиций представителей творческой интеллигенции относительно "Вех". Д.В. Философов, будучи постоянным сотрудником симпатизировавшей идеям «Вех» «Русской Мысли», одновременно сотрудничал в лево-конституционалистских «Речь» и «Русское Слово», кроме того председательствовал в С.-Петербургском Религиозно-философском обществе. Д.С. Мережковский, посылая в редакцию «Речи» свою статью «К соблазну малых сих», направленную против Бердяева, был готов напечатать ее в провеховской «Русской Мысли».

Что касается Л.Н. Толстого, то многие его идеи совпадали с мнениями авторов "Вех". На Л.Н. Толстого веховцы указывали как на одного из своих идейных предтеч. Однако сам Толстой первоначально обнаружил в авторах сборника скорее своих противников. Неприемлемой для него была идея об определяющей роли интеллигенции в жизни русского общества и вытекающая отсюда установка о необходимости религиозного и культурного "воспитания" народа. В этом Толстой увидел «рецидив прежнего интеллигентского высокомерия», которое являлось мишенью для его многолетних нападок. Согласно Толстому, не интеллигенция, нравственно развращенная влиянием западноевропейской культуры, должна учить и воспитывать народ, а народ должен учить интеллигенцию. Сами же веховцы (прежде всего С. Франк), признавая ценность толстовской проповеди религиозности, духовной реформации и личного самоусовершенствования, видели в его теории "опрощения" то же интеллигентское неприятие высокоразвитой культуры, с которым они боролись.

Сначала Толстой написал статью с критическим отзывом о "Вехах", однако после встречи с П. Струве предпочел воздержаться от публичной критики "Вех", которые, как почувствовал Л. Толстой, были к нему все же ближе, чем их оппоненты. Тем не менее, мысли Толстого о "Вехах" все же проникли в печать через посредство корреспондента газеты "Русское слово" СП. Спиро.

Кто из субъектов полемики вызвал интерес и общее одобрение Л.Н. Толстого, видно из записей его «Дневника». Так, 22 и 24 января 1909 г. Толстой остановился на книгах Е. Лозинского «Что такое, наконец, интеллигенция» и «Итоги парламентаризма», которые читал два дня и «очень одобрил». В письме Лозинскому от 24-26 января 1909 г. Толстой отметил, что его книги «многое подтвердили мне в моих взглядах».

Другим автором, удостоившимся похвалы Толстого, стал П.И. Карпов. В первом варианте письма Толстой выразил определенное согласие с «обличением интеллигенции с точки зрения крестьянина», однако в окончательном варианте сделал акцент на смелость мысли автора и необходимость ее для того, чтобы высказывать «горькие истины образованным». Больше никого из участников полемики Толстой письмами не отметил..M. Горький в письме к А.В. Амфитеатрову (после 10 апреля 1909г.) оценил «Вехи» как одно из проявлений «физиологического распада русской интеллигенции, картину преждевременной смерти ее путем самоубийства» в одном ряду с литературными произведениями Б.Савинкова и В.Вересаева. Аналогичные мысли о закате и «гниении» интеллигенции он высказывал в письмах к Е.П. Пешковой в марте - апреле 1909 г. и в марте 1910 г., отмечая, что «интеллигенты навсегда потеряли свой престиж в глазах рабочих, и что этот факт будет иметь прескверные последствия» В одном из писем вскоре после выхода «Вех» Горький назвал сборник «мерзейшей книжицей за всю историю русской литературы». О том, что он разделяет точку зрения Ленина на «Вехи» Горький писал Луначарскому вскоре после выхода статьи «О «Вехах». Не прекращал Горький следить за ходом полемики и позже. Так, в письме Е.П. Пешковой от 13 марта 1910 г. он просил ее (после заказа знакомым в С-Петербурге) достать сборник «Вехи» как знамение времени».

Парадоксально, но тот же Горький в 1911 г. вел переписку с В.В. Розановым, которого в письме к Е.П. Пешковой от 1 октября 1911г. сравнивал с Достоевским, оценивая как «самого интересного человека русской современности». В письме к самому Розанову он определяет его как «революционерище», а не консерватора, четко разделяя его «темную нововременскую» внешность и смелый человеческий талант.

Позиции формирующейся технократии.

Попытка модернизационно-ориентированного идеологического творчества была предпринята инженером-технологом А.И. Трофимовым, претендовавшим на выражение мнения «людей практического разума». Его мысли не достигли уровня связанной идеологии, оставаясь на уровне словесно оформленной обыденной картины мира.

Трофимов, как и другие участники полемики, отмечал кризис русской интеллигенции и, как и авторы «Вех», связывал его с «ложностью» ее идеологической основы - социализма. Несостоятельность этой идеологии, по его мнению (совпадавшего с позицией авторов «Вех»), была выявлена в ходе и в результате поражения революции 1905-1907 гг.

Во многом противопоставление Трофимовым «рентабельного» и «нерентабельного» труда, рассуждения о «даровании» и «профессионализме», «частной инициативе» перекликались с тезисами П.Струве о «личной годности». Оба автора отводили идеологически «перерожденной» интеллигенции роль руководителя буржуазной модернизации России. Но в отличие от религиозно-метафизического обоснования Струве, аргументация Трофимова была полностью технократична. В ней полностью отсутствовала какая-либо ценностная ориентация. В основе аргументации Трофимова лежала посылка, что рост производительных сил и усложнение хозяйственной организации ценны сами по себе и автоматически ведут к росту народного благосостояния. В подтверждение своих мыслей Трофимов ссылался на опыт Германии и США, призывая «перейти от российской бедности к американскому достатку». В отличие от Струве, в представлениях которого эмпирический «народ» является косной средой, в которую интеллигенция должна привнести «религиозную идею», Трофимов верил, что любой народ, в том числе и русский, «от природы жизнедеятелен», и интеллигенции не нужно заниматься его «социальным воспитанием». В то же время политическая и экономическая элиты находили в трудах Трофимова обоснование своей организаторской роли.

Сам факт попыток технократически ориентированного идеологического творчества в России на рубеже 1900-10-х гг. знаменателен как отражение связанных с модернизацией социальных проблем в формировавшихся слоях технических специалистов. Не менее знаменательно и то, что этот слабый голос оказался не услышанным и не поддержанным в кругах известных публицистов, формировавших общественное мнение интеллектуальной России. Единственным исключением можно считать ответ профессора И.Озерова на вопросы составителей сборника «Куда мы идем?..». Озеров разделял технократические идеи А.Трофимова, но в его статье отсутствуют какие-либо ссылки на него. Основной спор среди гуманитарно-ориентированных интеллектуальных слоев шел вокруг метафизического, ценностно-ориентированного обоснования необходимости российской модернизации.

Список использованных источников и литературы


1.Абрамов Ю.Ф. Об интеллигенции и интеллигентности // Философские науки. 1991. №6. С. 62-63.

2.Алексеев А.Н. Контент-анализ, его задачи, объекты и средства // В кн.: Социология культуры. Вып. 1. М.,1974. С. 131-162.

.Алексеев А.Н., Владыкин В.А., Дудченко B.C. Некоторые проблемы контент-анализа массовой информации // В кн.: Материалы научного семинара "Семиотика средств массовой коммуникации" (В 2-х ч.). 4.1. М., 1973. С. 159-170.

.Ануфриев Ю.Е. Веховцы как идеологи контрреволюционной буржуазии и критика их В.И. Лениным // В кн.: Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск, 1971. Ч. 2. С. 553-559.

.Барг М.А. Принцип системности в марксистском историческом исследовании // История СССР. 1981. № 2. С. 78-98.

.Барг М.А. Структурный анализ в историческом исследовании // Вопросы философии. 1964. № 10. С. 83-92.

.Бровер И.М. Основные особенности империализма в России // В кн.: Об особенностях империализма в России. М., 1963. С. 53-72.

.Быстрицкий А. Приближение к миру (Субъективные заметки) // Новый мир. 1994. №3. С. 172-185.

.Вандалаковская М.Г. К вопросу о содержании понятия "интеллигенция" в литературе начала XX в. // В кн.: Интеллигенция и революция: XX век. М., 1985. С. 58-62.

.Вандалковская М.Г. К истории создания статьи В.И. Ленина "Объемах" // В кн.: История и историки. М., 1981. С. 24-37.

.Волобуев О.В., Кулешов СВ., Шелохаев В.В. Дискуссия о роли интеллигенции в первой народной революции XX в. // В кн.: Интеллигенция и революция: XX век. М., 1985. С. 74-81.

.Гайденко П.П. "Вехи": неуслышанное предостережение // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 103-122.

.Гальцева Р. Возрождение России и новый "орден" интеллигенции // Новый мир. 1992. № 7. С. 240-244.

.Гиндин И.Ф. О некоторых особенностях экономической и социальной структуры российского капитализма в начале XX в. // История СССР. 1966. № 3. С. 48-66.

.Гиндин И.Ф. Русская буржуазия в период капитализма, ее развитие и особенности // История СССР. 1963. № 2. С. 57-80. № 3. С. 37-60.

.Гиндин И.Ф., Иванов Л.М. О неравномерности развития российского капитализма в начале XX в. // Вопросы истории. 1965. № 9. С. 125-135.

.Горлянская М.Н. Идея свободы в традиции российского реформизма (По материалам сборника "Вехи") // В кн.: Свобода и справедливость. Ниж. Новгород, 1993. С. 124-125.

.Гудков Л. Интеллигенты и интеллектуалы // Знамя. 1992. № 3-4. С. 204-220.

.Гус М.С. "Вехи" реакционной идеологии // Вопросы литературы. 1977. №1. С. 126-152.

.Давыдов Ю.Н. Вебер и Булгаков (христианская аскеза и трудовая этика) // Вопросы философии. 1994. № 2. С. 54-73.

.Давыдов Ю.Н. Горькие истины "Вех" (Трагический опыт самопознания российской интеллигенции) // Социологические исследования. 1990. № 10. С. 67-81; 1991. № 1. С. 95-107; № 8. С. 105-117.

.Давыдов Ю.Н. Два подхода к пониманию российской интеллигенции (М.Вебер и "Вехи") // Свободная мысль. 1991. № 18. С. 15-26; 1992. № 1. С. 37-44.

.Дубин Б. Игра во власть. Интеллигенция и литературная культура // Свободная мысль. 1993. № 1. С. 66-78.

.Дубин Б. Интеллигенция и профессионализация // Свободная мысль. 1995. № 10. С. 41-49.

.Дурновцев В.И. Россия и Запад в "веховской" идеологии // В кн.: Интеллигенция и революция. XX век. М., 1985. С. 82-86.

.Зарубина Н.Н. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования. 1995. № 3. С. 46-51.

.Иванова Н. Двойное самоубийство (Интеллигенция и идеология) // Знамя. 1993. №11. С. 170-183.

.Исаев И.А. От "Вех" - к "Смене вех" // В кн.: В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.

.Кантор В.К. Историк русской культуры - практический политик (П.Н. Милюков против "Вех") //Вопросы философии. 1991. № 1. С. 101-105.

.Келли А. Полемика вокруг "Вех" // В кн.: Вехи. Из глубины. С. 548-553.

.Келли А. Самоцензура и русская интеллигенция // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 52-66.

.КиваA. Intelligentsia в час испытаний // Новый мир. 1993. № 8 С. 160-177.

.Кирилов С. О судьбах "образованного сословия" в России // Новый мир. 1995. №8. С. 143-159.

.Ключников Ю.В. Смена вех // В кн.: В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992. С. 208-251.

.Клямкин И. Какая улица ведет к храму. // Новый мир. 1987. № 11. С. 150-188.

.Коган Л. М.А. Антонович и "Вехи" // Вопросы истории. 1949. № 1. С. 98-103.

.Козлов В.А. Российская история. Обзор идей и концепций, 1992-1995 годы // Свободная мысль. 1996. №3 С. 99-113. №4. С. 104-120.

.Козлова О.Н. Интеллигенция в российском обществе // Социально-политический журнал. 1995. № 1. С. 162-174.

.Колеров М.А. "Новые Вехи": к истории "веховской" мифологии (1918-1944) //Вопросы философии. 1995. № 8. С. 144-156.

.Колеров М.А. "Отщепенство" интеллигенции: от великих реформ к "Вехам" // В кн.: Россия и реформы: 1861-1881. М., 1991. С. 69-79.

.Колеров М.А. Архивная история сборника "Вехи" // Вестник Московского университета. История. 1991. № 4. С. 11-17.

.Колеров М.А. Братство св. Софии: "веховцы" и евразийцы (1921-1925 гг.) // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 143-151.

.Колеров М.А. Самоанализ интеллигенции как философская проблема // Новый мир. 1994. № 8. С. 160-171.

.Колеров М.А., Плотников Н.С. Макс Вебер и его русские корреспонденты // Вопросы философии. 1994. № 2. С. 74-78.

.Колеров М.А., Плотников Н.С. Русская интеллигенция и национальная судьба // В кн.: Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1990. С. 5-16.

.Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 64-79.

.Красильников С.А. Предисловие // В кн.: Судьбы русской интеллигенции. Новосибирск, 1991.

.Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40-56.

.Крупина Т.Д. Теория "модернизации" и некоторые проблемы развития России конца XIX - начала XX в. // История СССР. 1971. № 1. С. 191-205.

.Куликов В.В. Сборник "Вехи" и ленинская критика "веховской идеологии // В кн.: Горьковский пед. ин-т. Ученые записки. Вып. 109. Горький, 1971. С. 121-130.



РЕФЕРАТ по теме: ПРОБЛЕМЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В РУССКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 1909 - 1912 ГГ. 1. Правые конституционалист

Больше работ по теме:

КОНТАКТНЫЙ EMAIL: [email protected]

Скачать реферат © 2017 | Пользовательское соглашение

Скачать      Реферат

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ СТУДЕНТАМ