Правовое положение населения Киевской Руси

 

Правовое положение населения Киевской Руси

План работы

1. Развития феодального землевладения и феодальных отношений в Киевской Руси

. Правовое положение феодалов. Привилегии знати по Русской Правде

. Правовое положение смердов и закупов по Русской Правде

.1 Смерды

.2 Закупы

.3 Наймиты, рядовичи и вдачи

. Правовое положение челяди и холопов

.1 Холопы

.2 Прощенники

.3 Изгои

Заключение

Литература

1. Развития феодального землевладения и феодальных отношений в Киевской Руси

Феодальная собственность на землю, как известно, возникала в процессе роста имущественного неравенства: часть пахотной земли, являвшейся общинной собственностью, переходила в индивидуальное владение отдельных крестьянских хозяйств. Развитие производительных сил и рост частной собственности на землю неизбежно должны были привести к образованию двух классов: феодалов и зависимых от них крестьян. Росту феодального землевладения способствовали и прямые захваты феодалами крестьянских земель.

Основу хозяйства Древней Руси составляло пашенное земледелие разных типов. По сравнению с первобытнообщинным строем в этот период техника земледелия была значительно усовершенствована. На черноземном юге пахали преимущественно ралом или плугом с парной упряжкой волов, на севере и в лесистых местах - сохой, в которую запрягали одну лошадь. Возникшая на юге в глубочайшей древности земледельческая культура к этому времени распространилась вплоть до таежной зоны на севере. Земледелие играло настолько важную роль в жизни древней Руси, что засеянные нивы назывались жизнью, а основной злак для каждой местности - житом (от глагола «жить»). Древние языческие обряды и весь годовой цикл языческих праздников свидетельствуют о глубоко укоренившейся у славян традиции считать возделывание земли источником существования. К IX-Х вв. появилось большое количество старопахотных земель, расчищенных из-под леса. Применялась переложная система (когда пашня на некоторое время забрасывалась). Уже было известно двухполье и трехполье с яровыми и озимыми посевами. Подсечное земледелие сохранялось в лесных районах.

Несмотря на то, что уровень производительных сил вырос по сравнению с периодом первобытнообщинного строя, в целом техника сельского хозяйства отличалась рутинностью. Частые неурожаи угрожали крестьянам-смердам голодной смертью.

Крестьянская соседская община называлась «миром» или «вервью» и могла состоять и из одного большого села, и из ряда разбросанных поселений (сел и деревень); из больших семей и из мелких крестьянских хозяйств, которые индивидуально обрабатывали землю. Члены верви были связаны круговой порукой (взаимной ответственностью за уплату дани, за преступления). Кроме смердов-земледельцев в верви жили и смерды-ремесленники: кузнецы, гончары, серебряных дел мастера. Они работали главным образом на заказ, причем район сбыта их продукции был крайне узок (до 10 км в радиусе). Жители соседних миров экономически были слабо связаны друг с другом, хотя культурные связи между ними существовали. Для заключения браков устраивались, по словам летописца, «игрища между селами». Центрами притяжения нескольких миров был погост - место религиозных празднеств и общего кладбища, периодического торга, сбора дани и оброка.

Крестьянские общины существовали на протяжении всего периода феодализма. Крестьяне, жившие на государственных землях (позднее известные как черносошные), платили подати в княжескую казну и не знали личной зависимости от феодала. Количество таких общин с течением времени сокращалось, и впоследствии они уцелели только на далеком севере. В изучаемое же время «черные» общины существовали повсеместно и служили объектом притязаний со стороны отдельных феодалов. Феодальные отношения постепенно расширялись за счет закабаления лично свободных общинников. Однако общины сохранялись и под властью феодалов.

Процесс повсеместного превращения родоплеменной знати в собственников земли, в феодалов, в бояр не отражен в письменных источниках, что порождало у историков ошибочные представления о якобы позднем развитии феодализма на русской почве. Археологические данные, обнаруженные в курганах IX-Х вв. с погребениями бояр и дружинников, убедительно свидетельствуют о наличии возле крупных городов боярских вотчин (так позднее назывались имения, которые можно было передавать по наследству и отчуждать), где жили сами бояре и подвластные им дружинники.

Государство активно способствовало укреплению феодальных отношений. Появление феодальных замков с их запасами зерна и железных изделий было безусловно прогрессивным явлением, так как создавало резервы на случай неурожая или войны, хотя феодалы укреплялись за счет угнетения крестьян.

Анализ общественных отношений в Х в. показал, что в это время складывается раннефеодальное господское хозяйство, основывающееся на эксплуатации различных видов зависимых - челяди. Источники не позволяют проследить этот процесс достаточно подробно для Х в. в отличие от XI-XIII вв. Между тем исследование характерных черт господского хозяйства способствует определению одного из путей становления феодальных отношений в древнерусском обществе. Структура вотчины была тесно связана с общим процессом развития феодального способа производства. В этой связи М. А. Барг справедливо отметил, что «получение ренты составляло подлинную движущую пружину феодальной организации общества, которой подчинялись хозяйственная, социальная, политическая и другие стороны общественной жизни в пределах подвластной сеньору территории, поэтому в средневековой вотчине в большей или меньшей степени перекрещивались все указанные стороны общественного строя» [2, c.71]. Поэтому при изучении генезиса и структуры феодального общества в Древней Руси особое значение приобретает определение структуры господского хозяйства и системы эксплуатации в нем зависимого населения.

В ст. 19-28, 32, 33 Краткой редакции Правды (дальше - КП), в которых указана защита княжих людей и княжеского хозяйства, упомянут круг лиц, занятых в системе хозяйства княжеского двора (огнищанин, подъездной, тиун, конюх, сельский и ратайный старосты, рядович, смерд, холоп, роба, кормилица и кормилец), называется или подразумевается хозяйственный комплекс (двор, клеть, конюшня, хлев, скот). Сведения о княжеском хозяйстве содержатся также и в ст. 29-31, 34-40 КП, включенных в княжеский домениальный устав, где в отличие от предшествующих норм нет прямого указания на принадлежность к княжескому двору. В историографии указывалось на возможность подобного толкования этих статей [6, c.143-147], хотя имелись и иные мнения о «натяжках» подобного вывода применительно к княжому хозяйству [43, c.52-53]. Данные КП не отражают в полной мере сложность княжеского домена вследствие неразвитости древнерусского законодательства в XI в. и ограниченности задач судебника. Только в результате антифеодальных восстаний конца- 60-х.-начала 70-х гг. XI в. и начала XII в. после редактирования норм Русской Правды и кодификации новых уставов о холопах и закупах в первой четверти XII в. [49, c.175-247] Пространная редакция Русской Правды (далее - ПП) наряду с иными источниками обеспечивает достаточный объем информации о хозяйственно-социальной структуре феодального хозяйства. Поэтому, как пишет М.Б. Свердлов, «данные ПП, относящиеся к концу XI-началу XII в., подтверждаемые письменными источниками, можно ретроспективно использовать для анализа княжеского хозяйства XI в. Все статьи КП о княжеском и некняжеском хозяйстве были включены в ПП в таком же или редакционно измененном виде [37, c.107-108].

Как показывают источники, резиденцией феодала, князя и боярина, центром господского владения был двор [30, c.522-532].

Феодальная вотчина состояла из княжеской или боярской усадьбы и зависимых от нее крестьянских миров. Усадьба была укреплена и поэтому иногда называлась градом, т. е. замком, крепостью. В усадьбе находились двор и хоромы господина, дома его тиунов (управляющих различными отраслями хозяйства) и дворовой челяди, мастерские ремесленников, входивших в состав челяди и обслуживавших барское хозяйство, закрома и амбары с «обилием» (различными запасами). Замок-град был административным центром земель феодальной вотчины. Военные слуги феодала составляли его войско, а старосты, тиуны, ключники - его административный аппарат и полицию. Во главе вотчины стоял огнищанин, управлявший всем хозяйством.

Княжеский двор в качестве резиденции князя или его представителя-посадника, наместника, тиуна-был также и местом суда. В ст. 38 КП указано, что если вор не убит на месте преступления, а продержан до рассвета, то его должно вести на княжеский двор. Это же положение повторено в ст. 40 ПП. Поскольку Русская Правда была общерусским судебником, можно предположить существование княжеских дворов в административных центрах княжеского управления в городах и волостях по всей Руси. Причем дворы являлись местонахождением не только князя и его дружины [22, c.103], что делало бы их функции временными, лишая реального содержания норму ст. 38 КП и 40 ПП, но и его мужей (посадников, огнищан, тиунов и т. д.), которые могли постоянно осуществлять административные функции. Поэтому можно полагать, что не только вотчинные, но и административные княжеские дворы становились хозяйственными комплексами с домами слуг, жилищами зависимых людей и хозяйственными постройками [6, c.144].

Письменные и археологические источники позволяют определить княжеский двор как резиденцию, состоящую из сложного комплекса жилых и хозяйственных помещений, защищенную оборонительными сооружениями, как центр хозяйственной и административной деятельности князя и место действия важных политических событий. В состав вотчины входили также ремесленники-холопы (ст. 15 ПП). Однако работали ли они на княжеском дворе или вели хозяйство самостоятельно, источники не упоминают, установить это можно лишь на основе археологических раскопок.

Русская Правда, нарративные и археологические источники позволяют определить хозяйственный комплекс двора князя и боярина. Согласно КП, на дворе имелись клети и хлев (ст. 21, 31 и 38 КП; ст. 41 ПП). В хлеве находился скот (ст. 41 и 58 ПП), в клетях хранились пищевые запасы и зерно. В боярском доме в нижних помещениях находились клети и различные хранилища, а во дворе - отдельно стоящие подсобные строения: поварни, пивоварни, амбары, сушила, погреба и ледники. К хозяйственному дворовому комплексу, прежде всего в сельской местности, относились также гумно и зерновые ямы, стога сена и склады дров, которые считались возами (ст. 39 КП; ст. 43, 82 и 83 ПП). На гумне в большом количестве хранили в копнах и обрабатывали зерновые культуры.

Источники позволяют также определить хозяйственную структуру боярской вотчины. Вероятно, первоначальной формой ее организации был двор. В известиях источников о Руси XI в. содержатся недвусмысленные указания на боярские дворы, села крупного и мелкого боярства, а также города и волости, принадлежавшие боярской знати. B существовании боярских сел в XII-XIII вв. никто не сомневается. Находки берестяных грамот подтвердили и расширили круг сведений о боярском землевладении в этот период [48, с.113-122].

О дальнейшем расширении круга землевладельцев свидетельствуют также известия XIII в. о владении дворян-слуг селами по новгородским договорным грамотам XIII-XIV вв., что указывает на развитие мелкого феодального землевладения по службе - от сел, передаваемых дружинникам, до сел дворян-слуг. Причем последним, подобно князьям и боярам, уже в грамотах середины XIII в. запрещалось держать села, покупать и принимать их даром, что свидетельствует о большой хозяйственной и социальной активности бояр и дворян в приобретении собственных сел помимо княжеских «дач». Особым вопросом является определение вотчинного или условного характера боярского и дружинного землевладения в XI-XII вв. Все материалы свидетельствуют о вотчинном характере не только крупного, но и среднего и мелкого землевладения в Древней Руси. М.Н. Тихомиров поставил вопрос о существовании условного феодального землевладения типа позднейших поместий уже в XII в. [43]. Однако более убедительными были доводы противников этого мнения [50, c.161-262], [44, c.70-73].

Известия источников почти ничего не сообщают о структуре боярского хозяйства в XI в. В XII-XIII вв. же боярское хозяйство обрисовывается в источниках как сложившийся комплекс. Все же на основании имеющегося круга источников нельзя сделать вывод о начальном этапе или незначительном уровне развития боярского землевладения в XII в.

Определение состава хозяйственной структуры феодального домена предусматривает выявление категорий зависимого населения, которые в нем эксплуатировались.

2. Правовое положение феодалов. Привилегии знати по Русской Правде

феодальный привилегия русь киевский

Землевладельцы древней Руси, так же как и западноевропейских стран, различались по количеству находившейся в их собственности земли, зависимых людей и военных слуг. Устанавливалась система феодальной иерархии - известного соподчинения феодалов. Это выражалось в личном договоре о службе мелкого феодала в войске более крупного земельного собственника, оказывавшего своему вассалу постоянное покровительство.

Привилегированные землевладельцы пользовались правом иммунитета, т. е. представители государственной власти не могли приезжать в их владения для производства суда и сбора налогов. Сами феодалы судили население своих имений и собирали с них подати. Право феодального иммунитета давало землевладельцам возможность применять средства внеэкономического принуждения в отношении зависимых от них людей. Иммунитет зарождался вместе с появлением феодальной собственности на землю. Наряду с передаваемыми по наследству и отчуждаемыми вотчинами в Киевской Руси существовала и другая форма феодальной собственности: земли давались князьями своим слугам во временное держание.

После принятия христианства особым видом феодальной земельной собственности стало церковное и монастырское землевладение.

Нормы раннефеодального права отражены в первой части Краткой редакции «Русской Правды», в так называемой «Древнейшей Правде», которая, возможно, представляет собой грамоту, изданную князем Ярославом Мудрым около 1016 г. в целях упорядочения конфликтов, возникавших среди дружинников. Новые законы в первую очередь предохраняли интересы и могущество знати. Это выражалось, во-первых, в разном размере штрафов за одно и то же преступление, осуществленное представителем знати и простым смердом. А во-вторых, в стягивании с виновника в любом случае штрафа в пользу князя или кого-то из его рода, и значительно меньшей части - в пользу пострадавшего.

...Кто разорит чужую землю, платит штраф 12 гривен. Кто украдет вола - штраф одна гривна и возвратить вола. Кто убьет простого крестьянина - штраф 5 гривен. Кто убьет княжеского слугу, старшего дружинника - штраф 80 гривен. Если во время потасовки вырвали клок бороды - штраф 12 гривен в пользу князя. Если выбили во время потасовки зуб и кровь потекла изо рта (простое доказательство) - штраф 12 гривен в пользу князя, а пострадавшему - одна гривна... [30].

3. Правовое положение смердов и закупов по Русской Правде

.1 Смерды

Положение смердов в Древней Руси с давних пор привлекало внимание исследователей. Предлагались различные варианты его решения. Наиболее распространенные из них следующие: смерды были свободными (Болтин, Карамзин, Рейц), несвободными (Полевой, Каченовский), смердами называлось все сельское население (Соловьев, Дьяконов), смерды - зависимые, сидящие на княжеской земле (Пешков, Ведров, Самоквасов) [27, II, c.171-182].

Как свободное сельское население смердов рассматривал В.И. Ленин, который писал, что в России «отработки держатся едва ли не с начала Руси (землевладельцы кабалили смердов еще во времена «Русской Правды»)...» [17, т.3, с.199].

Количество мнений не уменьшилось и поныне. По мнению Б.Д. Грекова и И.И. Смирнова, термин «смерды» означал как свободное сельское население, так и попавших в феодальную зависимость крестьян [6, c.242], [39, c.42-102]. С.В. Юшков и Е.Д. Романова видели в смердах только феодально зависимое сельское население [29]. М.Н. Покровский, Б.А. Романов, Б.И. Сыромятников, М.Н. Мартынов, С.А. Покровский, Л.В. Черепнин, К.Р. Шмидт полагали, что смерды являлись свободным сельским населением, хотя положение их представляли по-разному [24, c.165-168], [28], [25], [41], [46], [49]. А.А. Зимин доказывал, что смерды происходили из челяди - холопов [9]. И.Я. Фроянов считал смердов для XI-XIII вв. «покоренными племенами, обложенными данью» («внешние смерды»), позднее смердами становятся пленники-рабы, посаженные на княжеские земли [45]. Во втором значении интерпретировал смердов и Ю.А. Кизилов [13, c.100-102]. В.В. Мавродин придерживался мнения, близкого к выводам Б.Д. Грекова: «...термин „смерды" обозначал первоначально сельское население вообще», в обязанности которого входило уплата дани и выполнение некоторых повинностей. «Впоследствии смердом стал называться крестьянин, попавший во внеэкономическую зависимость». Позднее он предположил, что «какая-то часть смердов, и, видимо, немалая, состояла из посаженных на землю княжеских холопов» [18, c.70], [19, c.69].

Л.В. Черепнин высказал мнение о смердах как государственных крестьянах, часть которых «в процессе феодализации» «была вынуждена в силу экономических условий или в результате внеэкономического принуждения переходить под патронат князей» [50, c.176-179]. Была предложена характеристика смердов как рабов-пленников, посаженных на землю, и отождествление их с рабами-холопами, неславянскими племенами-данниками [5, c.47-52], [10, c.90], однако такое утверждение не обоснованы данными источников.

Б.А. Рыбаков определял статус смердов как феодально зависимых с правами лично свободных. При анализе данных Русской Правды он пришел к следующим выводам: «1. Смерды не являются членами общины - верви, которых источники называют „людьми", а не смердами. 2. Смерды лично свободны и четко отделены от холопов. В отличие от холопов преступники из среды смердов платят князю штраф-продажу. 3. Неприкосновенность личности смерда ограждена „княжьим словом", а по размеру компенсации „за муку" смерд приравнен к огнищанину. 4. Смерд располагает каким-то владением (в составе которого есть кони), переходящим, как правило, по наследству, но в случае отсутствия сыновей отписываемым на князя. 5. В названных источниках нет никаких прямых данных о задолженности смердов, о продаже смердов в рабство и о бегстве смердов со своего места. 6. Смерды связаны с князем; нет ни одной статьи или дополнительной приписки о боярских смердах, хотя Устав Мономаха содержит несколько приписок типа „такоже и за бояреск"». По мнению Б.А. Рыбакова, смерды жили в княжеских селах, которые на юге Руси находились в домениальных владениях, а на севере - в домениальных островках-погостах, тогда как в весях жили крестьяне-общинники, «люди» Русской Правды, объединенные в верви. Смерды платили князю дань, составляли часть княжеского конного войска - кметей. Князь давал смерду землю («село») при условии «многообразной службы», причем смерд вел самостоятельное хозяйство, «не стесненное обычаем крестьянской верви и огражденное заботой князя» [32]. Как отмечает Б.А. Рыбаков, древнерусские смерды XI-XII вв. обрисовываются как значительная часть полукрестьянского феодально-зависимого и лично свободного населения Киевской Руси, которое по общественному положению занимало промежуточную позицию между «людьми» крестьянской верви и низшим разрядом свободных княжеских министериалов, наделенных «обложенным данью земельным наделом (селом)» и обязанных «военной службой с этого надела» [32, c.56-57]. Генезис смердов Б.А. Рыбаков выводит из «соумирающих».

Однако, как отмечает М.Б. Свердлов, противопоставление «людей»-общинников смердам в селах по источникам не прослеживается, поскольку слово «люди» означало широкие слои сельского и городского населения вне зависимости от возраста, положения и специальности, продолжая семантику праслав. *l'udi для общего обозначения свободного населения [37, c.138]. Учитывая широкое, социально неопределенное значение термина «люди», можно заметить, что при ограничении понятия «смерды» только феодально зависимым населением оказывается, что свободное сельское население не имело в Древней Руси специального названия. В то же время уплата дани князю не является признаком зависимости, поскольку лично свободные сельские жители платили подати, которые стали средством их государственной эксплуатации с IX-Х вв. Б.А. Рыбаков в связи с этим обратил внимание на статус феодально зависимых смердов, которые сохранили в княжеских домениальных селах права свободных.

Причиной столь существенных разногласий в выводах о природе смердов являются небольшое число известий о смердах в источниках XI-XIII вв. и возможность различного, подчас противоположного толкования таких сообщений. Между тем есть известия, которые можно интерпретировать только как свидетельства о свободных смердах.

Так, в первом по времени летописном упоминании смердов сообщается о том, как после вокняжения в Киеве в 1016 г. Ярослав наградил свое новгородское войско: «... старостам по 10 гривенъ, а смердомъ по гривне, а новгородцомъ по 10 гривенъ всем» [21, c.175]. При интерпретации смердов как свободного сельского населения это сообщение воспринимается как вознаграждение старост, сельского ополчения - смердов за помощь после кровавого избиения новгородцев за восстание против варягов. При определении смердов только как зависимых возникает вопрос: почему Ярослав, привлекая в войско новгородцев-горожан, но игнорируя окрестное лично свободное население, набрал воинов среди рабов-холопов, посаженых на землю, и рабов-челяди (смерды, по А.А. Зимину) или среди «внешних смердов» - «союзных Ярославу иноязычных племен, которые никакого отношения к сельскому населению Киевской Руси как таковой не имели». А.А. Зимин, не отвечая на этот вопрос, пишет лишь о неполноправности смердов, которая следует из большой разницы в вознаграждении [10, c.100]. И.Я. Фроянов приводит иное определение «внешних смердов» - они «выступают в роли покоренных племен, обложенных данью, которая не была феодальной рентой, а являлась самым распространенным по тому времени видом грабежа» [44, c.119, 125].

Другим сообщением, которое свидетельствует о смердах как основной массе свободного населения, является гордое заявление Владимира Мономаха в «Поучении»:

«... и худого смерда и убогые вдовице не далъ есмь силным обидети» [23, I, c.163]. Указание на «худого смерда», которого «обижают» «силные», свидетельствует о том, что смерды были не холопы, которых защищала сила и власть господина, а свободные люди, владельцы индивидуальных хозяйств; на них, как и на одиноких вдов, также лично свободных, покушались «силные», а князь предоставлял им справедливый суд. Покровительство вдовам и сиротам считалось одной из добродетелей судей и христианских правителей, о чем писал Владимир Мономах:

«... и придаваита сирота, и вдовицю оправдити сами, а не вдаваите силным погубити человека» [23, I, c.157]. Таким образом, уже во второй половине XI в. «худой смерд», подобно сиротам, убогим и вдовам, нуждался в покровительстве и правом суде князя от притеснений «силных», т. е. феодалов, что подразумевает их статус лично свободных людей, но вместе с тем и их непрочное социальное положение. Если Владимир Мономах твердо проводил политику княжеской защиты свободного сельского населения, то его внук Всеволод Мстиславич, видимо, уступил давлению «силных». Отсутствие княжеской защиты («не блюдеть смердъ»), а следовательно, реального обеспечения прав смердов послужило первой причиной изгнания Всеволода в 1136 г. с новгородского княжения [21, c.24].

Эти сообщения ясно указывают на сложившееся во второй половине XI-начале XII в. классовое противоречие феодального общества: наступление феодалов на социальные права и имущество лично свободного крестьянства и активное сопротивление последнего. Cмердолюбиe» Владимира Мономаха как раз и было попыткой притупить острые противоречия между быстро растущим классом феодалов и значительным еще и влиятельным классом лично свободного крестьянства, в чем заключалась одна из функций классового государства. А.А. Зимин видит в событиях 1136 г. и в новгородских договорах XIII-XIV вв. свидетельство о том, что смерды - скорее всего уже общинники, тянущие в свой погост, «масса новгородского крестьянства» [10, c.260].

Социальный статус смердов раскрывается в грамоте великого князя Изяслава Мстиславича, в которой «село Витославлипы, и смерды, и поля Ушково» переданы во владение новгородскому Пантелеймонову монастырю. По мнению Л.В. Черепнина, «смерды - это государственные крестьяне, выполняющие повинности в отношении князя и города (Новгорода) по разверстке общинных властей», которые должны были теперь нести повинности на монастырские власти [46, c.247]. И.Я. Фроянов увидел в грамоте свидетельство о начале передачи князьями «как представителями государства» государственных рабов-смердов «в руки частных лиц и духовных корпораций» [44, c.125], а А.А. Зимин - сообщение о зависимости смердов от князя, епископа и города, опуская «потуги» к смердам, причем «с веверицами у смердов» оказывалась «какая-то не вполне еще объяснимая связь». По мнению М.Б. Свердлова, интерпретация грамоты Изяслава Мстиславича была бы более полной и лишенной противоречий, если считать смердами лично свободное сельское население. Великокняжеской властью с согласия новгородского епископа и новгородских городских властей («по благословению епискупа Нифонта испрошал семь у Новагорода») село со смердами и поля были переданы в господское владение монастырю. Поэтому смерды освобождались по отношению к князю, епископу, городу, общине-волости от податей и повинностей, которые должны были теперь исполняться на монастырь. Монастырь снабжался при этом иммунитетом: «А боле в тую землю, ли в пожни, ни в тони не вступатися ни князю, ни епискупу, ни болярину, ни кому». При этом связь смердов с веверицами оказывается вполне объяснимой - это обычные на Руси денежные подати со смердов (свободного сельского населения), о которых неоднократно упоминают новгородские источники XII в. [37, c.142].

О правовом статусе смердов как лично свободных свидетельствуют ст. 45 и 46 ПП. Ст. 45: «А се уроци скоту.. . то ти уроци смердом, оже платять князю продажю»; ст. 46: «Аже бу-дуть холопи татье, суд княжь. Аже будуть холопи татие... их же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду». Среди комментаторов этих статей существуют значительные разногласия, сводящиеся к разному пониманию слова "оже": если принять его как «если», то оказывается, что были смерды, которые платили продажу, штраф свободного человека, тогда как другие не платили ее (Н.Ф. Лавров, Б.Д. Греков, Б.А. Романов) [27, c.77-78], [6, c.225], что подтверждает мнение о существовании свободных и зависимых смердов; если принять как «потому что» (С.А. Покровский), то спорная фраза оказывалась разъяснением: потому что смерды платят продажу [26, c.87-89], [10, c.219]. И.И. Смирнов обратил внимание на то, что формула «оже» («аже») «нигде не подразумевает наличие двух альтернативных субъектов какого-либо действия, а всегда означает лишь установление момента совершения данным одним субъектом определенного акта», подтверждая свое наблюдение формулировкой ст. 90 ПП («Аже смерд умреть, то задница князю») [39, c.64-65], на основании чего А.А. Зимин воспринял это как свидетельство о смерде, который платил продажу, а в некоторых случаях не платил. Отсюда следовал неожиданный и неопределенный вывод, что «в каких-то случаях смерд рассматривался как холоп» [10, c.219-220]. Наиболее убедительным аргументом в подтверждение такой интерпретации формы «оже» («аже») является содержание ст. 45 и 46 ПП, из которого следует, что смерды, которые платят продажу, т. е. свободные, противопоставлены холопам, которые не платят продажу, так как они несвободны (т.е. утверждается правовой статус смердов как лично свободных людей). Такой анализ стал веским аргументом Б.А. Рыбакова в пользу объединения обеих статей в одну [32, №1, c.51].

Интерпретация известий о смердах как о лично свободных раскрывает содержание сообщений о смердах, предполагающих их толкование как свободных и несвободных, объединяет данные XI-XIII вв., свидетельствуя о смердах как основной массе свободного сельского населения, социально-экономический и правовой статус которого определяется следующим образом:

) по социально-экономическому положению смерд - земледелец, владеющий лошадью, «имением» и по актовым материалам XIV в. свободно отчуждаемой землей; 2) смерд находится под юрисдикцией и в «подданстве» «своего» князя; 3) он участвует в княжеском пешем войске, на войну у него мобилизуют лошадей; 4) княжеская правовая защита должна обеспечивать независимость смерда, как и других свободных, небогатых и незнатных, от «силных»; 5) как свободный смерд платит продажу княжескому суду за совершенные преступления; 6) смерд живет в погосте и платит регулярную фиксированную дань-подать князю; 7) выморочное имущество смерда отходит князю как главе государства, в лице которого персонифицировалось право верховной собственности феодального государства на землю [35]. Однако смерды подвергались растущей государственной эксплуатации посредством системы налогов, судебных вир и продаж. «Свобода» смердов в феодальном обществе приобрела иное содержание, чем в доклассовом обществе. Если в последнем она имела позитивное содержание полноправия, то в первом «она обозначает отсутствие известных форм личной и материальной зависимости того или иного лица от собственника-землевладельца и становится чисто негативной («свободный» - некрепостной) [37, c.144]. В основе изменения содержания «свободы» сельского населения находилась развивающаяся новая феодальная система общественных отношений, следствием которой явились государственные формы эксплуатации, передача смердов в господское хозяйство, переход смердов в различные феодальные виды зависимости, осуществляемые посредством внеэкономического и экономического принуждения и санкционируемые правовыми нормами феодального государства.

Вместе с тем тезис о лично свободном состоянии смердов-земледельцев относится лишь к части смердов. Об этом свидетельствует ст. 16 и 26 ПП об уплате за убийство смерда и холопа одинаковой виры в пять гривен. Хотя из того, что названы рядом холоп и смерд и за их убийство положено одинаковое наказание, не следует, что их юридическое и социально-экономическое положение одинаково.

Л.В. Черепнин объясняет появление смердов в домениальном уставе КП и пятигривенной виры за их убийство тем, что в процессе развития феодальных отношений часть государственных земель стала дворцовыми владениями. «Их население (смерды) из состава государственных данников перешло в число вотчинных крестьян. Это было связано с изменением их юридического положения. Дворцовых смердов и имела в виду Правда Ярославичей, определяя сумму платежа за их убийство в 5 гривен» [49, c.191]. С.В. Юшков и Б.Д. Греков связывали зависимость смердов с крепостничеством [6, c.225-239], [54, c.96-104], [53, c.293-306]. Однако включение смердов в состав княжеского и боярского владения еще не меняло существенно их экономического и юридического статуса, поскольку первоначально названия и, вероятно, размеры податей оставались прежними (они выплачивались господину, а не государству, причем в княжеском домене господин и глава государства «совпадали).

В составе господского хозяйства наряду с лично и экономически зависимыми были, вероятно, и смерды, находившиеся на статусе свободных людей, но обязанные выплачивать подати господину домена или вотчины. Таким образом, можно установить начальные формы зависимости больших масс свободных земледельцев в составе сел, переданных в господское хозяйство. Характер изменений в экономическом и правовом положении свободных, которые жили на вотчинных землях в каролингский период, сформулирован Ф. Энгельсом следующим образом: «Раньше юридически равноправные со своим вотчинником при всей своей экономической зависимости от него, они теперь и в правовом отношении стали его подданными. Экономическое подчинение получило политическую санкцию. Вотчинник становится сеньором, держатели становятся его homines; „господин" становится начальником „человека"» [20, е.19, с.508-509]. Эти социально-экономические изменения объясняют особенности положения смердов, самостоятельных в хозяйственном отношении, находящихся под княжеской юрисдикцией, но при переходе в господское хозяйство попавших в категории людей, за которых в XI-XII вв. платилась пятигривенная вира.

Основной податью смердов, перешедших во владельческие хозяйства, была дань, которая взималась ранее князем как главой государства. Во владельческих хозяйствах также продолжал взиматься государственный налог в пользу князя - дар (куницами, которые могли быть денежными единицами - кунами, ценным источником богатства - мехами). В XV в. дар составлял часть натурального оброка, в чем видится дальнейшее развитие этой феодальной повинности, слившейся с оброком. Эта подать взималась и со свободных смердов [37, c.148].т. 25 и 26 КП, входящие в состав княжеского домениального устава, отмечают смердов наряду с рядовичами и холопами в числе зависимого населения, за них уплачивается самый низкий штраф. Но отсюда не следует, что они были холопами-рабами. Низкая норма штрафа за убийство различных видов зависимых отразила начальный этап юридического оформления складывающегося сословия феодально зависимых крестьян. Однако только эта норма свидетельствует о приниженном положении домениальных смердов. Во всем остальном, вероятно, они равны со смердами, за которых продолжала платиться 40-гривенная вира.

Таким образом, представляется наиболее плодотворным представление смердов - лично свободных и смердов - феодально зависимых. Первоначально смерды эксплуатировались в господских хозяйствах, сохраняя права свободных. Ухудшающееся положение смердов, связанное с утратой благ охотничьего хозяйства, захватываемого боярскими людьми, повлекло за собой, как пишет В.А. Анучин, «форсированный переход их к земледелию. Для даже весьма скромной интенсификации земледелия (переход к трехполью) смердам часто приходилось обращаться за ссудами к князю, боярам, а позже и к монастырям… Обязательства уплаты долгов натурой и деньгами заставляли смердов более старательно работать и совершенствовать орудия труда и агротехнику» [2, c.178]. А это вело к развитию промыслов и земледелия.

3.2 Закупы

Распространенным термином для обозначения феодально-зависимого крестьянства в Киевской Руси был термин "закуп". Основным источником для изучения закупничества является Пространная редакция Русской Правды (дальше - ПП). Закуп - это человек, попавший в долговую кабалу и обязанный своей работой в хозяйстве заимодавца вернуть полученную у него "купу". Установление характера закупничества является одним из важнейших вопросов в изучении феодально зависимого крестьянства и определении форм социально-экономической активности феодалов. Мнения исследователей сводились к двум объяснениям сущности этой формы зависимости: договору о найме и договору о займе.

По мнению одних, закуп жил на дворе господина, получал от него плуг, коня, борону, работал на господской пашне, а значит, закупничество было крепостнической формой зависимости [54, c.67], [26, c.131-137], подобием деревенской служилой кабалы [6, c.200, 207]. Оно являлось следствием выкупа холопа на свободу [10, c.127-142]. Закупы - «деклассированная часть древнерусского общества», „люмпен-пролетариат" на русской почве», «полурабы, а не феодально зависимые» [44, c.128-129, 132]. Другие, наоборот, предполагали существование у закупов собственного хозяйства, сельскохозяйственного инвентаря, коня и, возможно, земли [28, c.252-257]. Третьи занимали промежуточную позицию, соединяя наличие «собственного хозяйства» закупа с работой на господской пашне господским конем и земледельческими орудиями [39, c.281-358], что предполагало статус феодально зависимых.

Ст. 57 и 58 ПП указывают на работы закупа только в процессе сельскохозяйственного производства на пашне («ролейный» закуп) и по обслуживанию господского скота. Анализ ст. 57-59 ПП позволяет считать, что закуп владел конем и земельным участком [33].

Ст. 56-58 ПП предусматривают платежеспособность закупов и ставят их перед законом в равные денежные отношения с господином, который должен был платить за нарушение юридических и имущественных прав закупа (ст. 59-61 ПП). Ст. 60 и 61 ПП свидетельствуют о денежной зависимости закупа от господина. Форма зависимости, характер эксплуатации, а также название закупа «наймитом» (ст. 61 ПП) указывают на отработки денежного долга с процентами (возможно, также за зерно и земледельческие орудия, плуг и борону) как на форму установления зависимости свободных земледельцев. Согласно условно называемому «Уставу о закупах», за закупами сохранялись права свободного человека, что резко отличало их от холопов, хотя устанавливаемая феодальная зависимость предусматривала право господина бить закупа «про дело» (ст. 62 ПП), т.е. насилием подчинять его своей власти, но тут же отмечается, что за битье «без вины» господин наказывается как за битье свободного.

Таким образом, закупы были категорией людей, которые попали в зависимость через ссуду - долг под проценты - «купу», которую они должны отрабатывать в хозяйстве господина. У закупов были свои земельные наделы и тягловый скот, которые служили экономической основой частичного сохранения прав свободного человека [37, c.173], [28, c.87-101], [50, c.182-183]. Источником установления такой формы зависимости была экономическая слабость индивидуального крестьянского хозяйства, благосостояние которого разрушалось в результате неурожаев и падежа скота, нехватки рабочей силы, а также социальных явлений - войн и феодальных междоусобиц, притеснений со стороны государственного аппарата данями, вирами и продажами, а также насилий князей, бояр и их окружения над соседями. Свободные смерды разорялись, их хозяйство оказывалось в тяжелом положении, и они должны были обращаться за поддержкой деньгами, земледельческим инвентарем, зерном в экономически стабильные княжеские и боярские хозяйства при условии погашения долга и процентов отработками. Большие имущественные и денежные накопления позволяли феодалам ссужать деньги свободным смердам-земледельцам, которые за «купу» должны были работать в хозяйстве феодала. Господа старались превратить временную зависимость в постоянную, а законодательство запрещало это делать. Вместе с тем Русская Правда в духе раннефеодального законодательства предоставляла возможности для принуждения закупов: бить «про дело», превращать в обельных холопов за тайное бегство и воровство (ст.56, 62, 64 ПП).

Закупничество конца XI-начала XII в. было новым общественным явлением. По своему содержанию оно являлось институтом, воплощавшим глубинные процессы имущественной и социальной дифференциации восточнославянского общества, более сложные, чем указанные в ПП порядные отношения при ссуде денег под проценты, при передаче меда и зерна с возвращением в увеличенном количестве (ст. 50). На новизну закупов указывает происхождение обозначающего их термина, свидетельствующего об экономической форме установления зависимости в отличие от древних названий «челядин» и «холоп», восходящих к большесемейным связям в родоплеменном обществе. Изучение закупничества, - констатирует М.Б. Свердлов, - позволяет определить один из видов внутреннего расслоения древнерусского общества под влиянием социально-экономических причин, установления экономической зависимости свободного сельского населения от господ, князей и бояр, которая в условиях раннефеодального общества вела к внеэкономическому принуждению, юридической зависимости от господина, неравноправию. На этой основе можно выявить один из путей формирования феодальных общественных отношений [37, c.174].

3.3 Наймиты, рядовичи и вдачи

Применение термина «наймит» по отношению к закупу в ст. 61 ПП легло в основу изучения И.И. Смирновым найма в Древней Руси. По его мнению, «наймит» восходит к слову «найм» в значении платы за труд. Но поскольку в «16 словах Григория Богослова» понятие «закуп» связано со словом «наймит», которое является эквивалентом греч. наемник, а в «Правосудии митрополичьем» XIV в. указаны «челядин-наймит» и «закупный наймит», то И.И. Смирнов пришел к выводу, что основным в «найме» было приобретение рабочей силы для вотчинного хозяйства. При этом между двумя сторонами складывались отношения господина и челядина, а не кредитора и должника [39, c.291-296].

В Древней Руси понятие «наймит» употреблялось для обозначения «наемного работника» [21, c.22, 206], [51, c.140-141, 144-148]. Вместе с тем существование понятия «найм» - проценты привело к созданию аналогичной по названию формы, но с другим содержанием: «наймит» - человек, выплачивающий долг с процентами. Этим можно объяснить использование термина «наймит» как эквивалента «закупу» в ст. 61.

Исследователи предполагали существование договора-ряда при заключении закупнических отношений, определяя их как договор-найм или договор-займ. На этой основе закупы отождествлялись с рядовичами. А.А. Зимин считает и тех и других холопами-рабами, которые раньше других «приобретали черты феодальной зависимости» [10, c.132-142]. Однако экономическое и юридическое положение закупов позволяет отметить их существенные отличия от статуса холопов.

Термин «рядович» редко упоминается в древнерусских юридических и нарративных источниках. В КП рядович назван в группе статей, где указаны свободные и зависимые люди, связанные с княжеским хозяйством (ст. 22-27). За убийство рядовича платили 5 гривен (ст. 25), как за смерда и холопа (ст. 26). Это самая низкая плата. Но в определении сущности рядовичей мнения исследователей расходятся, сводясь к двум основным точкам зрения: рядович - «рядовой», обыкновенный зависимый или свободный; рядович - свободный или зависимый, заключивший со своим господином ряд [10, c.115-117]. Среди интерпретаторов намечалась тенденция к отождествлению понятий «рядович» и «холоп». А.А. Зимин, по которому «рядович - это человек, заключивший ряд со своим хозяином», делает вывод: «Поскольку за его убийство платилась не вира, а урок в 5 гривен, как и за холопа, то, очевидно, и сам рядович был холопом... Итак, рядович по своему правовому положению холоп» [10, c.117]. А приводя постановления, по которым рабы-пленники отрабатывали свою выкупную цену, делает вывод, что среди рядовичей-холопов были и полоняники [10, c.117-119б 129].

При понимании термина «рядович» как «рядовой» терминологическая четкость судебника сохраняется [50, c.186]. Однако анализ текстов ст. 22-27 КП позволяет предположить самостоятельность статьи 25 с указанием рядовича, а, следовательно, различие понятий «рядович», «смерд» и «холоп». Более того, можно утверждать, что рядович - не смерд и не холоп, хотя виру за них платили одинаковую. Об этом же свидетельствует расположение ст. 14 о рядовиче и ст. 16 о смерде и холопе в ПП (между ними находится ст. 15 о ремесленниках), что указывает на то, что законодатели не придавали значения связи статей о рядовичах, с одной стороны, и о смердах и холопах - с другой.

Постановление КП о рядовичах было включено в состав ПП (ст. 14), но сформулировано более расширительно: «А за рядовича 5 гривен. Тако же и за бояреск», что свидетельствует об актуальности в конце XI-начале XII в. вопроса о защите жизни рядовича. Хотя по тексту не следует значение социальной категории «рядович» как понятия «рядовой», «обыкновенный» по отношению к смерду или холопу в ст. 25 и 26 КП, самостоятельность этих терминов позволяет установить, что рядович - не смерд и не холоп.

Существует традиция объяснять термин «рядович» через понятие «ряд» как юридический термин - соглашение, - который заключался между свободным, с одной стороны, и князем или боярином - с другой. В отличие от древнейших социальных терминов, восходящих к родовому строю и происходящих от круга семейно-родовых отношений, понятие «ряд» содержит информацию об установлении формы зависимости (и в этом аналогично названию другой социальной категории - закупа). Русская Правда указывает случаи, когда в результате ряда устанавливаются отношения имущественной и социальной зависимости. Рядом-догово-ром сопровождалась ссуда денег под проценты, передача меда или зерна с условием возвращения долга в увеличенном количестве, женитьба на робе и переход в тиунство с условием сохранения личной свободы (ст. 50, 110 ПП). Судя по присутствию послухов, обязывающих обе стороны исполнять условия ряда (ст. 50), и наличию ряда, защищающего поряжающегося от холопства, обе стороны представляли свободных людей. Ст. 110 («како ся будеть рядил, на том же стоить») указывает, что при заключении ряда помимо условия о сохранении свободы поряжающегося могли быть другие, ставящие его в зависимость от господина.

По Б.А. Романову термин «рядович» происходит от слова «рядиться» на работу по ряду, договору, понимая под «рядовичем» свободного [27, c.49-50]. Это мнение полностью соответствует указаниям Русской Правды, тогда как определение рядовича как холопа основывается на соседстве статей о них в КП (но не в ПП) и одинаковой вире.

Вопрос, как соотносились между собой рядовичи и закупы (были ли они тождественын), не доказан. По мнению Б.Д. Грекова, «едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что закуп - одна из разновидностей рядовичей» [6, c.208]. Юридически их положение достаточно близко: 1) указание рядовича отдельно от холопа (ст. 25, 26 КП и 14, 16 ПП) и противопоставление закупов холопам (ст. 56, 61 ПП) свидетельствует о последовательном отличии рядовичей и закупов от холопов; 2) закупа и «вдача» (или «за дачу») запрещалось превращать в холопы (ст. 61, 111 ПП); 3) с закупа и с заключившего ряд под проценты можно было брать только по ряду, но больше не «принимать» (ст. 50, 60 ПП). А.А. Зимин предполагает «хронологическую последовательность смены терминов», поскольку в КП есть рядович, но нет закупа, а в «новых статьях» ПП появляется закуп, но нет рядовича [10, c.119].

Рядовичи вовлекались в сферу феодального домена, и поэтому вира за них, как и за смердов, оценивалась в 5 гривен, однако они в отличие от закупов не становились его рабочей силой. Рядовичи, по словам Б.А. Романова, «выдвигались у Заточника в повседневных мелочах жизни свободного „мужа" на первый план как злейший разносчик бесправия и насильничества, питаемого феодальными привилегиями» [28, c.24], хотя по закону рядовичи и закупы в личную зависимость - холопство могли перейти только в соответствии с законодательными постановлениями. Такое потаимание социально-экономического положения рядовичей раскрывает смысл афоризма «Слова» Даниила Заточника (XII в.): «Не имей собе двора близъ царева двора и не дръжи села близъ княжа села: тивунъ бо его, аки огнь, трепетицею накладенъ, и рядовичи его, аки искры. Аще от огня устережешися, но от искоръ не можеши устеречися и сождения портъ». По Даниилу Заточнику, рядовичи наряду с княжеским тиуном, за убийство которого по ст. 12 ПП платилась высшая вира в 80 гривен, являются самой большой опасностью для соседей княжеского села. Следовательно, рядом с княжеским тиуном оказывались свободные тиуны-управители, свободные, женившиеся на робах, но сохранившие свободу по ряду, различного рода имущественно зависимые, но лично свободные, порядившиеся с князем или его администрацией. Рядовичи угрожали соседям княжеского двора или села, но их самих защищала власть князя, реальная сила княжеской вотчины.

В историографии к закупам относился также «вдачь» статьи 111 ПП, причем в интерпретации термина большое значение приобретало толкование графики его написания. При прочтении слова слитно получался термин «вдачь» - зависимый, не потерявший свободы. При чтении слов раздельно («в даче») «дача» оказывалась самостоятельным понятием, интерпретируемым как «хлеб», «придаток», «милость», за которую запрещается похолопливать свободного, при этом термин «вдачь» оказывается «мнимым» [42, c.110], [10, c.119-120].

Для выяснения вопроса о тождестве «вдача» и закупа А.А. Зимин сравнивает ст. 111 ПП со ст. 27 «Правосудия митрополичья» о закупе и приходит к выводу о «сходстве» отражаемых в них явлений [10, c.119-120]. B результате же сравнения ст. 27 «Правосудия» о челядине-наймите со ст. 56 ПП о холопах делался вывод о тождестве социально-правового положения закупа XII в. и челядина-наймита XIV в. [6, c.203-204], [39, c.325-326].ст. 111 ПП речь идет о свободном человеке, находящимся в определенной экономической зависимости, но с сохранением всех прав свободного. Он свободно отходит от своего господина, вернув взятую от него помощь - «милость». Полученные от господина «хлеб» и «придаток» не могут стать основанием для превращения его в холопы. Таким образом, ст. 111 ПП свидетельствует о сложении в XII в. института, близкого к прекаристам, который охватывал широкий круг зависимых смердов и купцов без утраты ими свободы в вотчинных хозяйствах. Эти люди были жертвами социальной активности князей и бояр и в хозяйственной деятельности способствовали дальнейшему укреплению вотчинного хозяйства.

4. Правовое положение челяди и холопов

4.1 Холопы

а Руси в Х в. понятием «челядь» обозначалась широкая группа зависимых людей.ценка этих социальных категорий в основном единодушна: челядь и холопы - это рабы. Однако еще М.Ф. Владимирский-Буданов и П.И. Беляев отметили определенный комплекс юридических и экономических прав холопов, что значительно усложняло представление о холопстве, тогда как Н.И. Ланге указывал на отличия холопов от античных рабов [6, c.162-164, 172-177]. Отличия холопа и раба, в самом деле очень близких в правовом положении, можно отследить лишь в историческом контексте, а не в одном юридическом. Но прежде нужно дать определение раба и рабства.

Того же мнения был С.В. Юшков, полагавший продолжение патриархального рабства до XI-XII вв. и видевший доказательство этого тезиса в названии челядью рабов и холопов; проблема, писал он, заключалась в том, чтобы показать отличие патриархального рабства от непатриархального, дать дефиницию рабства [54, c.24-25, 61-67], [53, c.88-89, 136].

Б.Д. Греков предложил критерий, в основе которого находится отношение зависимого к средствам производства: «... раб - собственность хозяина, живет на иждивении хозяина, средств производства не имеет, работает господским инвентарем на хозяина, никаких государственных повинностей не несет и рассматривается как объект гражданского права. Крепостной крестьянин имеет собственное хозяйство, основанное на личном труде, а в силу зависимости от своего хозяина - феодала обязан ему феодальной рентой и в то же время несет многочисленные государственные повинности» [6, c.175]. Это определение, указывая наиболее характерные черты в социально-экономическом положении основной группы непосредственных производителей при развитом феодализме и в рабовладельческом обществе, не учитывало лично зависимых, связанных со службой, а не с процессом материального производства, лично зависимых, владевших средствами производства, и других отношений собственности в процессе генезиса феодализма.

По сути лишь А.А. Зимин предложил развернутое определение холопа как раба. По его мнению, «холопами в то время назывались люди, право владения которыми у господ было ничем не ограничено. Холоп не имел своей собственности и в любое время сам мог быть продан или отдан любому лицу. Холоп - это раб русского феодального общества» [10, c.6]. Таким образом, в основу определения холопа-раба вновь была положена личная зависимость от господина. Желая указать, что холопы не тождественны рабам античных обществ, характеризуемым теми же основными признаками, А.А. Зимин уточняет: холоп «мог быть посажен на землю и иметь ее участок в своем распоряжении. Церковь запрещала убийство холопа» [10, c.6]. Однако эти черты не являются отличительными: в античном обществе раб мог иметь земельный надел и платил с него господину часть дохода. Убийство раба или жестокое обращение с ним осуждалось во многих рабовладельческих обществах и даже в Римской империи начиная с принципата (церковь не запрещала, но только осуждала убийство холопа). Если челядь, холопы, смерды, закупы, рядовичи были рабами, то классом-антагонистом в системе производственных отношений должны быть рабовладельцы. Логическим следствием широкого толкования зависимого населения Руси как рабов на основании форм личной зависимости и юридического положения как объекта права явилось утверждение В.И. Горемыкиной о существовании древнерусского «рабовладельческого общества» [5, c.47-71].

При изучении челяди и холопства и их отличий от рабов основным является определение их социально-экономического положения и характера эксплуатации.

Челядь упоминалась в русско-византийских договорах первой половины Х в. Употребление термина «челядь» в КП свидетельствует о том, что он продолжал использоваться в общественной жизни Древней Руси. Социальное содержание этой категории раскрывается в материалах письменных источников XI-XIII вв.

По ст. 11 КП, если челядин скроется у варяга или колбяга, то беглого должно вернуть господину, а укрыватель платит «за обиду» 3 гривны. Ст. 16 КП определяет процедуру «свода», если опознан бежавший или украденный челядин, который был затем продан или перепродан. Вместе с тем в КП, как и в русско-византийских договорах, термин «челядин» не указывает на конкретную форму социально-экономической зависимости и использования труда челядина. Ст. 11 и 16 КП .повторены в статьях 32 и 38 ПП, что свидетельствует о продолжающейся практике этих постановлений. Однако и в ПП положение челяди в хозяйстве господина не разъяснено, хотя в ней указаны другие категории зависимого населения с определенным кругом обязанностей по отношению к господину и оговоренным социальным статусом.

Это свидетельствует о том, что термин «челядь», восходящий к родоплеменному обществу и относящийся к младшим членам большой семьи, в Х в. и позже продолжал быть широким понятием для обозначения различных видов категорий зависимого населения. По мнению А.А. Зимина, старый термин «челядин» в княжеском уставе, вошедшем в КП, заменен новым - «холоп», обозначавшим теперь «все категории рабов», причем термин «челядин» «на целое столетие» исчез из летописи и Русской Правды [10, c.74]. Эти термины сосуществовали как обозначение социально неполноправных, а затем зависимых людей с периода разложения родоплеменного общества. Подтверждением этому является факт отсутствия слова «челядин» в статьях княжеского домениального устава, поскольку в нем конкретно перечислены категории зависимых людей, а общий, обезличивающий термин был неуместен.

Ст. 11 и 16 КП и соответствующие им статьи ПП указывают также на значительное распространение владения челядью в среде свободного населения, поскольку в них сообщается о борьбе широких слоев свободных за челядь. В первой половине Х в. «полоняник» и «челядин» четко различаются. Отсюда можно предположить, что в XI в. для обозначения взятого в плен человека стал использоваться термин «челядин» взамен термина «полоняник», который остался в лексике церковных и переводных памятников, и челядином стал называться зависимый, попавший в «челядинство» через плен или другим путем, причем словом «челядин» обозначались пленные вне зависимости от их прежнего, до плена, состояния [35, с.56-67]. Захваченные в плен разные категории свободного и зависимого населения, «люди», смерды, холопы, по Б.Д. Грекову, назывались челядью, которые могли использоваться в хозяйстве князей или продавались, а не только пленники-рабы [6, c.166-169].

Источники ХI-XV вв. свидетельствуют о тяжелом юридическом и фактическом положении челяди: ее продавали и дарили, передавали по наследству (ст. 90 ПП), истязали, за убийство челядина господин подвергался только церковной епитимии. Правда, имелись сведения и о выкупе за освобождение челядина. Однако, как подчеркивает М.Б. Свердлов, «не тяжелые формы содержания зависимых, а место в общественном производстве социальной группы и определение конкретных форм зависимости являются определяющими признаками общественного положения категории зависимого населения. Но именно этих сведений о челядине меньше всего» [37, c.154]. На протяжении Х-ХIII вв. и в последующее время понятие «челядь» обозначало широкий круг категорий зависимого населения, связанного с господским владением. Именно этим, по видимому, объясняется то, что Русская Правда не указывает штрафа за убийство челядина, а юридические памятники и нарративные источники хотя и содержат многочисленные упоминания о челяди, но не указывают конкретные формы труда челядина в хозяйстве господина. Как замечает Б.Д. Греков, в переводной литературе термин «челядь» использовался для обозначения широких групп зависимого населения [6, c.167].

Первые упоминания термина «холоп» содержатся в Повести временных лет (далее - ПВЛ) при изложении библейского сюжета под 986 г., записанного в конце 30-х годов ХI в. [23, I, c.68], и в ст. 17 КП, более новой по сравнению со ст. 1-16 КП [49, c.161-162]. Однако из этого не следует, что «холопы» были новым по отношению к «челяди» понятием или социальной категорией, поскольку в обобщающих формулировках русско-византийских договоров и ст. 1-16 КП использовано широкое понятие «челядь». «Правда Ярослава» (ст. 1-18 КП) является первым по времени светским письменным источником, где указан холоп.

Термин «холоп» восходит к праславянскому периоду. В родоплеменном обществе он обозначал людей неравноправных или младших в семье. Именно в этом смысле он употреблялся в старославянском и сохранился в западно- и южнославянских языках. По содержанию этот термин был уже, чем слово «челядь», и означал лично зависимых от господина людей.

Ст. 17 КП определяет холопство как сложившийся институт, связанный с двором «господина» [28, c.52-53]. В ней указано, что господин может при желании защитить своего холопа, который ударил «свободного мужа», «хоромы» господина являются местом, где холоп, совершивший преступление, находится в безопасности, если господин не захочет выдать его на расправу, в случае укрывательства господин должен уплатить 12 гривен. Штраф в 12 гривен, такой же как в ст. 29 КП за увод холопа или робы, позволяет предположить, что жизнь ударившего холопа, по представлениям того времени, принадлежала пострадавшему «свободному мужу» и он мог безнаказанно его убить. Таким образом, основной юридический смысл ст. 17 заключался в охране интересов холоповладельцев по защите зависимых от него холопов. Вместе с тем, как отмечает М.Б. Свердлов, ее свидетельства о полноте власти господина по отношению к холопу, о связи холопа с господином и его двором, наконец, о положении холопа по отношению к свободным указывают на холопство как на определенную сложившуюся категорию, которая попала в КП лишь по необходимости зафиксировать данный казус [37, c.156].

Ст. 26 и 29 КП, входящие в так называемый «княжеский домениальный устав» в составе КП, упоминают холопов также в связи с определением денежных штрафов за убийство чужого холопа и его увод. Самый низкий штраф за убийство (5 гривен) объясняется тем, что холоп находился во власти господина и это был урок за холопа [10, c.78]. Социально-юридический характер штрафа за увод холопа определяется тем же подтекстом, что и выкуп в 12 гривен ст. 17. Вместе с тем ст. 24-27 КП позволяют определить, что в XI в. лично зависимые занимали разное положение в княжеском домениальном хозяйстве: одни входили в систему управления (сельские и ратайные старосты, кормильцы и кормилицы), другие - в систему непосредственного производства. Это сказалось на различии в их положении в системе штрафов за убийство: соответственно 12 и 5 гривен. По мнению А.А. Зимина, этот штраф определялся их реальной рыночной ценой в 5 грн. [10, c.77]. Однако таким же был штраф и за убийства иных категорий населения - рядовичей, холопов, смердов, что отражает, скорее, не их одинаковую рыночную стоимость, а одинаковое общественное положение. В то же время в ПП различаются на протяжении всего текста термины «челядин» и «холоп» [6, c.159], [39, c.109].

В ПВЛ сообщения о челядине и холопах появляются при изложении событий Х в., конца XI-начала XII в. [23, I, c.39, 45, 48, 149, 160, 185]. В Русской Правде челядь также «исчезла» и «появилась» в равной степени с холопами, так как статьи КП о челяди и холопах были записаны при Ярославе Мудром [34, c.149-155]. В ПП эти статьи повторены (ст. 16, 32, 38, 65), кроме ст. 29 КП об уводе холопа или робы. Статьи о холопах пополнены в ПП «Уставом о холопах». О жизненности термина «челядин» и о непрерывном его использовании для обозначения широкого круга зависимых свидетельствует замена в ст. 38 ПП, которая объединяет нормы ст. 16 и 29 КП, термина «холоп» в норме ст. 29 КП термином «челядин».

При расширении понятия «холоп» для обозначения различных видов личной зависимости содержание терминов «челядин» и «холоп» начинает сближаться, что проявилось в ст. 38 ПП.

Таким образом, на основании источников XI в., прежде всего КП, можно считать, что холопство как общественный институт сложилось до XI в. Они указывают на личную зависимость холопа от господина и самое низкое общественное положение в социальной структуре наряду с другими категориями зависимых в домениальном хозяйстве. Однако сведений об источниках холопства и о конкретных формах эксплуатации труда холопов в письменных памятниках XI в. нет. Их юридическое положение, помимо общих указаний на личную зависимость, также не раскрыто.

По мнению А.А. Зимина, «феодализация шла в этот период за счет использования внутренних ресурсов крупного хозяйства, за счет трансформации труда челяди» [10, c.73]. Этот тезис основан на предположении о тождестве рядовичей и смердов с холопами, а этих последних с челядью и рабами, что в свою очередь нуждается в доказательстве. «С уменьшением числа походов, осаждением челяди на землю, с сокращением торговли челядью изменился и удельный вес различных источников рабства» [10, c.76]. Между тем в XI-XII вв., согласно ПВЛ, совершенно очевидно постоянное возрастание числа военных действий русских князей, причем не только с внешними врагами, но и друг с другом, так что уже на Любечском съезде князей в 1097 г. основным был вопрос: «Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще?» [23, I, c.170]

По мнению И.Я. Фролова, «в Киевской Руси плен хотя и утрачивал решающую роль в развитии рабства, но не терял функции одного из главных источников, пополнявших армию древнерусских рабов» [44, c.108]. Между тем ни сведений о форме эксплуатации труда пленных, ни числовых данных о торговле на Руси челядью в источниках нет, вследствие чего нельзя считать доказанной гипотезу А.А. Зимина о выделении внутри холопства закупов и смердов и превращении рабских форм зависимости некоторых категорий рабов-холопов в феодальную зависимость [10, c.170-197]. Только в ПП содержатся обстоятельные сведения о правовом и социально-экономическом положении холопа и его социального и юридического двойника - робы в древнерусском обществе.

В ст. 110, 54, 99 ПП указываются следующие пути превращения свободного в полного (обельного) холопа: 1 - продажа или самопродажа человека за очень небольшую сумму (до полугривны), причем при этом акте должны присутствовать свидетели и мелкая денежная единица - ногата должна быть предъявлена перед самим холопом. B этом законоположении отразились две ситуации: а) самопродажа, хотя бы фиктивная, свободного в холопы, обставленная формальными удостоверениями добровольности сделки; б) действительная продажа человека в холопы третьим лицом в той же обстановке [28, c.83-84]. 2 - женитьба свободного на робе без договора (ряда); 3 - поступление на службу к господину без договора в должность управляющего хозяйством - тиуна или переход в эту должность посредством символической процедуры привязывания ключа, однако предоставлялась возможность быть управляющим хозяйством феодала и оставаться свободным, если при этом заключался договор. Обельными холопами становились закуп-вор и беглый закуп (ст. 56 и 64). При этом ст. 61 и 111 ПП стремились точно определить источники обельного холопства и тем самым ограничить круг людей, переходящих в юридический статус холопа; 4 - продажа купца-неудачника, погубившего товар по своей вине, владельцу (ст. 54 ПП). Этот вывод подтверждает мнение Б.А. Романова об участии в торговых предприятиях феодала «бывших купцов»-холопов [28, c.78-79]; 5 - плен. Этот вопрос остается до конца невыясненным, хотя и довольно распространенным в литературе, поскольку в древнерусских памятниках не указываются формы эксплуатации труда пленных; 6 - воспроизводство, поскольку дети холопов оставались в социальном статусе своих родителей (ст. 99 ПП). Ст. 15 ПП, указывающая штраф в 12 гривен за убийство ремесленника или ремесленницы, приравнивает их к кормильцам. Эта новая статья ПП по сравнению с КП свидетельствует о том, что в круг лично зависимых от господина непосредственных производителей в XII в. попали профессиональные ремесленники.

Определение источников холопства позволяет установить, что в его ряды рекрутировались люди разных общественных состояний: 1) свободные - юридически и экономически независимые, 2) экономически зависимые и ограниченные в правах, но сохранившие свободу закупы, 3) вероятно, пленники, 4) дети холопов. Методы похолопления также были самыми различными, однако в этом разнообразии есть объединяющие критерии: 1) насилие - наказание закупов, не исполнивших обязательства купцов, продажа третьим лицом, вероятно, плен; 2) свободное, но социально и экономически детерминированное поступление в холопы (действительная или фиктивная самопродажа, поступление на службу), когда причиной установления личной зависимости была социальная и экономическая нестабильность непосредственного производителя; 3) добровольное поступление в холопы в результате женитьбы на робе; 4) преемственность социального статуса [37, c.161].

Холопы находились: у князя (ст. 46), боярина (ст. 46 и 66), «чернеца» (ст. 46), т. е. у монаха, а не у монастыря [28, c.57-58]. Из содержания ст. 46 можно предположить, что крупные феодалы, князья и бояре, уходя в монашество, могли брать с собой в услужение холопов. В монастырях они продолжали быть холопами чернецов-монахов. Согласно источникам, холопы в руководстве домениальным хозяйством были тиунами, т. е. управляющими хозяйства феодала (ст. 110 ПП). Холопы и робы были также кормильцами и кормилицами детей феодалов (ст. 17 ПП), Среди непосредственных производителей-холопов были ремесленники (ст. 15 ПП). Xолопы были заняты в сельском хозяйстве. Из ст. 56, 64 и 110 ПП можно сделать вывод, что закупы и смерды переходили в полную власть господина вместе с принадлежавшими им земельными участками, скотом и сельскохозяйственным инвентарем, владельцами которых письменные источники изображают смердов и закупов. Продукты от этих хозяйств поступали на двор «господина». О том же, что господин в XI-XIII вв. сажал холопов на свою землю, никаких данных нет. Определенная часть холопов или челяди все же была занята обработкой господской запашки или, по Л.В. Черепнину, барщиной [46, c.238]. Холопы (бывшие свободные купцы) были заняты в денежных и торговых операциях, причем господин в этих случаях имущественно отвечал за своего холопа, при этом ограничивалось его право отдать холопа-неудачника за долги (ст. 116-119) [39, c.175-186]. Согласно ст. 25, «если холоп обманом, под именем вольного человека, испросит у кого деньги, то господин его должен или заплатить, или отказаться от раба; но кто поверит известному холопу, лишается денег. Господин, позволив рабу торговать, обязан платить за него долги» [13, c.38].

Таким образом, можно полагать, что холопы в XII-XIII вв. были заняты во всех областях господского хозяйства - в управлении, в ремесленном и сельскохозяйственном производстве, в обслуживании господина и его двора, во внешних торговых связях вотчины.

Различия в положении, занимаемом в системе производства, приводили к разному хозяйственно-имущественному положению холопов. Смерды и закупы, попавшие в холопы, сохраняли, видимо, свои земельные участки и хозяйство. Собственное хозяйство имели также тиуны, которые устанавливали даже личное господство над другими холопами: «... не холоп в холопех, кто у холопа работает» [1, c.69]. Такие холопы-тиуны могли иметь земельные участки до поступления в холопы или получить их от господина при поступлении в тиуны [47, c.69-80. В таких хозяйствах тиунов до их похолопления могли быть заняты холопы. Холоп мог накопить «имение», которое, впрочем, как и личность самого холопа, в конечном счете принадлежало господину. Как отмечает М.Б. Свердлов, различные методы установления зависимости, различный состав холопов сопровождались дифференцированным имущественным и производственным положением холопов в вотчинном хозяйстве в XII-XIII вв. Причем, вероятно, в холопстве условным было не лишение средств производства, а установление полной личной зависимости, т.е. лишение экономической и социальной свободы. Личная зависимость была средством мобилизации рабочей силы в вотчинном хозяйстве. Лишение свободы, установление полной личной и имущественной зависимости от господина, вело к юридической бесправности холопов [37, c.164].

Холоп и роба в ПП являются не субъектами, а объектами права. Они не обладают правоспособностью. За их убийство платится наименьший штраф в 5 гривен (ст. 16). Уточняя положения об убийстве холопа и робы, ст. 89 ПП определяет, что за них вира (т.е. штраф в пользу князя за убийство свободного человека) не платится. В случае их убийства без вины с убийцы взимается «урок» (5 гривен, как за убийство «по вине»?) и «продажа» князю в 12 гривен. Таким образом, интересы владельцев стали охраняться лучше. Законодатели не сочли нужным зафиксировать убийство холопа господином, полагая, видимо, достаточным его решение по обычному праву. Такое отношение к холопам определялось их положением в обществе - они были лично зависимыми. Поэтому они не наказывались продажей-штрафом, взимаемым со свободных (ст. 46 ПП). Холоп не мог быть свидетелем (ст. 66 и 85 ПП), хотя в необходимых случаях использовался в качестве свидетеля холоп - боярский тиун (ст. 66 ПП), но учитывались показания холопов (ст. 85 ПП), а также беглой челяди (ст. 38 ПП). Это свидетельствует не о полном, а об относительном исключении холопов из дачи свидетельских показаний. Господин платил за правонарушения холопа (ст. 63 ПП) и нес за него финансовую ответственность, когда холоп совершал денежные и торговые операции, с другой стороны, приобретенное холопом могло стать собственностью господина (ст. 116-119 ПП). Но это не означало, что холоп был абсолютно неправоспособен. Указанные элементы юридических прав являлись отражением их растущей дееспособности и увеличения источников холопства.

Однако холопство было не только инструментом внеэкономического принуждения. Уже на самой ранней стадии холопство как социальный институт взамен свободы давало, насколько было возможно в феодальном обществе, гарантии жизни, защищенной от насилия других «силных». Как писал Даниил Заточник в «Слове» (XII в.), «зане князь щедръ отецъ есть слугамъ многим: мнозии бо оставлять отца и матерь, к нему прибегают» [1, c.19]. На то, что под «слугами» подразумеваются прежде всего холопы, указывает утрата на «службе» свободы. Об этом свидетельствует дальнейший текст: «Доброму бо господину, служа, дослужится слободы, а злу господину служа, дослужится большей работы» [1, c.19-20].

Поступление в холопство, - пишет М.Б. Свердлов, - при наличии альтернативного решения свидетельствует о существовании для таких лиц положительных экономических и социальных последствий, которые были более существенны, чем сохранение личной свободы и статуса юридически полноправного человека. Власть феодала защищала холопов от наказания за преступления в тех случаях, когда господин поддерживал холопов. В свою очередь холопы были одной из основ хозяйственной и, говоря шире, экономической и военной мощи крупного феодала [37, c.165]. Далек от образа холопа-раба, «говорящего орудия», тип холопа, изображенного в «Молении» Даниила Заточника (XIII в.), - опасного для свободных слуги князя или боярина в «дорогих портах», «паче меры горделивого» и «буявого» [1, c.60-61]. Холопы в XII в. посягали даже на княжескую собственность: они крали княжеских коней и ставили на них тамгу своего господина. Со временем холопы, защищенные властью феодала, стали орудием не только княжеского, но и боярского самоуправства.

Находиться в холопах, по известиям XII-XIII вв., не означало быть в этом состоянии без перспектив вернуться на свободу. Как следует из Даниила Заточника, за хорошую «службу» холопов отпускали на свободу. Сам холоп мог выкупить себя у господина, став, по классификации церковного устава князя Всеволода Мстиславича, изгоем. Господин мог отпустить холопа на свободу по завещанию, и тогда тот назывался «задушный человек» [28, c.68-69], [46, c.256]. Наконец, холоп мог получить свободу по суду. На такую возможность указывает ст. 109 ПП, определяющая судебную пошлину в 9 кун от процессов по «свободе». Т.е. вольноотпущенничество оформлялось через судебный процесс, а постановления суда играли роль появившихся позднее отпускных грамот.

Отношения между холопами и их господами не были идиллическими. Они определялись господством и угнетением со стороны феодалов, полным бесправием холопов перед властью господина и почти полным отсутствием княжеской правовой защиты. Судьба холопа зависела от того, по словам Даниила Заточника, каким будет господин - «добрым» или «злым». Поэтому среди первых же упоминаний о холопах в источниках содержатся сведения об их выступлениях против господ. Холопы отвечали на угнетение и бесправное положение бегством, и феодалам пришлось разработать обстоятельные законоположения, связанные с поимкой беглых (ст. 112-115, 120 ПП). Вся последующая история холопства сопровождается этими формами социального протеста - бегством и убийством господ [10, c.68-72].

Название конкретной общественной категории холопства уже в XI-XIII вв. стало общим обозначением зависимого, бесправного состояния [23, I, c.68], [21, c.62, 265] и начало употребляться в этом смысле наряду со словом «рабство», которое встречалось не в древнерусской юридической и социальной практике, а в литературе. Упоминаемые же в XI в. холопы были социальной группой лично зависимых людей, более узкой, чем челядь. Для XI в. и предшествующего времени, по словам В. В. Мавродина, «всякий холоп - челядин, но не всякий челядин - холоп» [19, c.157]. С расширением круга холопов с разным объемом право- и дееспособности, умножением источников холопства содержание термина «холоп» стало более емким, приблизившись по значению к термину «челядин».

Итак, напрашивается вывод: основным источником холопства был не плен, а личная зависимость соплеменников, устанавливаемая в результате социально-экономических процессов. Формы эксплуатации труда холопов в господском хозяйстве были самые различные, причем холопы могли находиться на службе, не иметь средств материального производства и владеть личным хозяйством. Источниками холопства являлись: самопродажа, женитьба на рабе "без ряду", вступление "без ряду" в должность тиуна или ключника. В холопа автоматически превращался сбежавший или провинившийся закуп. За долги в рабство могли продать обанкротившегося должника. Широкое распространение получило долговое холопство, которое прекращалось после уплаты долга. Холопы обычно использовались в качестве домашних слуг. В некоторых вотчинах были и так называемые пашенные холопы, посаженные на землю и обладавшие собственным хозяйством. Рекрутированных из разных социальных групп и занимающих в значительной мере различное социально-экономическое положение холопов объединяет один юридический признак - почти полное отсутствие правоспособности, определяемое личной зависимостью. Такое социально-экономическое положение позволяет определить холопство как сословие юридически бесправных людей, занимающих различное место в материальном производстве и обслуживании господского хозяйства. «Широта охвата холопством различных социальных групп, - пишет М.Б. Свердлов, - позволяет установить социальное значение личной зависимости в феодальном обществе - это средство рекрутирования слуг и рабочей силы в господское хозяйство вне связи с государственными источниками доходов и рабочей силы. Личная зависимость и определяемые ею социально-экономические и правовые последствия были формой прикрепления зависимого человека к господину в условиях отсутствия государственной системы прикрепления к земле или тяглу, и поэтому холопство может быть названо личной крепостью» [37, c.167].

Вопрос об определении фактического и юридического положения холопов в Древнерусском государстве перерастает в проблему существования на Руси рабства. Если принять понимание холопов как сословия феодально зависимого населения, то определение холопства как рабства в древнерусском феодальном обществе снимается. Выявление социальной природы холопства позволяет установить его сходство и различие с патриархальным рабством и рабством рабовладельческого способа производства в процессе генезиса классовых обществ. Патриархальному рабству родоплеменного общества свойственны только внешние источники, мягкие формы эксплуатации посредством службы и оброка при наделении домом и землей. Жизнь раба находилась во власти господина, но освобождение совершалось, вероятно, легко. При рабовладельческом способе производства рабы становились вещью, орудием производства. Они использовались в ремесле, сельском хозяйстве и быту в качестве слуг не только богатыми, но и среднего достатка гражданами, а также неполноправными (метеками). Были и государственные рабы, эксплуатация которых освобождала все свободное население от значительной части общественно необходимого труда. Поэтому в рабовладельческом обществе правомерно было восприятие рабов как «избавляющих от трудов» [8, c.118]. В процессе материального производства классу рабов противостояла община свободных граждан государства-полиса, непосредственных или опосредованных (социально-политической системой, государственным и храмовым рабовладением) рабовладельцев, из чего с необходимостью следовало сложение института вольноотпущенничества.

При имманентном генезисе феодализма в Древней Руси патриархальное рабство развилось в класс-сословие феодально зависимых холопов; основным источником холопства являлось похолопление соплеменников. Источником квазирабского правового статуса холопов стала необходимость внеэкономического принуждения лично зависимых. Однако место холопов в системе феодальных производственных отношений было совершенно иным, чем в родоплеменных и рабовладельческих обществах, причем нет никаких следов «посажения» холопов на землю. Поэтому определение холопов как рабов, предполагающее рабовладельческие производственные отношения, привносит в систему производственных отношений в Древней Руси те формы, которые не существовали.

.2 Прощенники

Существовало еще несколько терминов, обозначавших различные категории неполноправного населения: «изгой» - человек, порвавший связь с общиной; «пущенник», «прощенник» - отпущенные на волю рабы, и т. д.

Прощенники - категория людей, защита прав которых не предусматривалась Русской Правдой. Корневая основа слова указывает на его происхождение от глагола «прощати». В уставе смоленского князя Ростислава Мстиславича они названы в связи с передачей их с повинностями и судебным иммунитетом церковным вотчинникам: «А се даю святей Богородици и епископу: прощеники с медом, и с кунами, и с вирою, и с продажами...» [7, c.141]. Взимание с прощенников продаж в княжеском суде свидетельствует о том, что они были свободными людьми. Передача прощенников «с кунами» означает, что прощенники платили дань - денежный налог смоленскому князю. Таким образом, по основным правам и обязанностям они приравнены к свободному населению. Специальное указание на взимание меда как на повинность прощенников свидетельствует о том, что они жили в селе и имели специализированное хозяйство. О связи прощенников с селом может свидетельствовать отражение этого термина в сельской топонимике [21, c.100]. В.О. Ключевский полагал, что прощенники платили медовый и денежный оброки за пользование бортными лесами и полевыми участками на княжеской земле [15, c.368].

Прощенники упоминаются также среди церковных людей в Уставе Владимира, сложение архетипа которого относится к первой или второй половине XII в. [52, c.115-135].

Как полагал В.О. Ключевский, прощенниками становились прощенные, отпущенные на волю без выкупа холопы, «доставшиеся князю» за преступления, долги или приобретенные каким-либо другим способом, наделенные земельными участками (до или после освобождения), которые получали иногда личную свободу с обязательством оставаться на пашне в положении прикрепленных к земле людей [15, c.367-368]. Б.Д. Греков подчеркивал различные причины выхода прощенников из своего состояния: это могли быть бывшие холопы и свободные люди, попавшие в зависимость от церковных и светских феодалов. По положению они близки к изгоям и являются крепостными, а не рабами [6, c.256-257]. С.В. Юшков предполагал, что прощенниками становились люди, превращенные в холопов за долги, но получившие впоследствии прощение, свободу [54, c.119], [53, c.307]. Л.В. Черепнин в качестве основной причины прощенничества указывал на преступление и последующую крепостную зависимость от церкви [46, c.256]. Я.Н. Щапов относит прощенников как многочисленной группы людей, которые тем или иным способом получили «прощение», «чудесное исцеление» и в результате этого оказались под эгидой церкви. Свое толкование «прощенничества» он подтверждает теми аргументами, что в ряде источников слова «проща», «прощение» выражают «выздоровление», «исцеление». Это означает, что церковь, организуя больницы, подчиняла себе исцелившихся. Свидетельство Устава Ростислава Мстиславича указывает, по его мнению, на то, что «Ростислав передал епископии крестьян и ремесленников не своей вотчины, а тех, которые вне зависимости от места проживания были объединены связью с церковью, но зависимость их от смоленской кафедральной церкви не была еще узаконена» [52, c.88-92].

К сожалению, примеры с употреблением слова «прощение» во вторичном, более позднем значении «исцеление» приведены из источников XV-XVI вв. B Изборнике же 1076 г. слово «прощение» использовалось только в основном значении [11, c.202, 432, 543, 590, 601-602].

Упоминаемые среди «церковных людей» «пущенники» и «задушные люди» указывают на то, что в Древней Руси существовал отпуск на волю при жизни и по завещанию господина. По формам последующей зависимости они могли быть близки к «прощенникам», что сказалось во взаимозамене терминов в различных редакциях церковного Устава Ярослава. Для «задушных людей», «отпущенных по завещанию, в западноевропейской средневековой терминологии есть аналогичное слово proanimati [54, c.118-119], [53, c.307]. Однако ничего не говорится о последующей эксплуатации «отпущенных» людей, а в юридических и нарративных источниках сведений об этих людях, включенных в широкие понятия свободных или челяди, не содержится.

4.3 Изгои

В КП упоминается еще одна социальная категория - «изгои». Изгой - это человек "изжитый", выбитый из привычной колеи, лишенный прежнего своего состояния. Было установлено, что слово «изгой» восходит к тому же корню *zi-/*goi-, что и русское слово «гоить» - «холить», «жить». Приставка «из» придавала слову значение лишенности качества. Поэтому многие исследователи стремились определить, что означал процесс лишения «жизни». По мнению одних, изгои были люди, изжитые из своей социальной среды, потерявшие с ней связи [12, c.57-72], [40, c.238], [26, c.137-139]. Другие обращали особое внимание на экономические причины появления изгойства, которые выражались в лишении изгоев средств к существованию. Б.Д. Греков видел в изгоях прежде всего вольноотпущенников, бывших холопов, которых посадили на землю. По его мнению, изгои были городские - для них характерна свобода и вира в 40 гривен - и деревенские, главным образом вольноотпущенники, посаженные на господскую землю крепостные [6, c.247-255]. Другие исследователи объединяли указанные причины, показывая сложный характер изгойства. С.В. Юшков, считая первоначальной причиной появления института изгоев нарушение связей с социальной группой, подчеркивал экономические факторы и указывал на разорение как на основной момент в переходе людей в изгои, которые в зависимости от патронажа делились на «княжих» и «церковных» [53, c.307-312]. И.И. Смирнов считал изгоями вышедших из общины смердов [38]. Л.В. Черепнин отметил два пути образования изгойства: лишение земли и средств производства и выкуп из рабства, в результате чего бывшие свободные и рабы подвергались феодальной эксплуатации [46, c.243-245], [50, c.175]. И.Я. Фроянов подчеркивает деление изгоев на свободных и зависимых - выкупившихся на свободу холопов [44, c.136-146].

Видимо, как отмечает М.Б. Свердлов, «изгойство было широким, охватывавшим различные социальные группы явлением, отражавшим глубинные социально-экономические процессы. Определение этимологии термина «изгой» - «изжитый» объясняет происхождение изгоев вследствие нарушения связей со своей социальной группой. Это в свою очередь является причиной широкого распространения термина в самых различных слоях общества. Из-за малого числа известий источников этот тезис является гипотезой, основанной на этимологии термина» [37, c.187].

Ст. 1 КП и ст. 1 ПП, в которых указана вира в 40 гривен за убийство изгоя наряду с гридином, купцом, ябетником и мечником (в ПП добавлен боярский тиун), свидетельствуют о том, что закон охранял положение изгоя как свободного человека. В Уставе новгородского князя Всеволода XIII в. записано: «А се церковный люди ... изгои трои: поповъ сынъ грамоты не умееть, холопъ из холопьства выкупится, купець одолжаеть» [7, c.143]. В нем указаны люди из трех социальных групп, духовенства, купечества и холопства, которые изменили свое положение в обществе, и не обязательно в худшую сторону - холоп выкупился. К изгоям также относится князь без княжества: «...аще князь осиротееть». Независимо от того, была ли эта приписка «лирической» или, как полагает Б.А. Романов, «иронической», сделанной по шутке самим князем Всеволодом [28, c.304], она отражает действительное употребление понятия «князь-изгой» [26, c.138-139].

Многозначность в употреблении слова «изгой» сохранилась и в последующее время. Изменение социального статуса людей могло происходить как следствие социально-экономических, социально-политических и субъективных («попов сынъ грамоты не умееть») причин.

Социально-экономическое и юридическое положение вольноотпущенников в Древней Греции, Риме, раннесредневековой Византии и Западной Европе показывает, что их отождествление с древнерусскими изгоями невозможно, поскольку в рабовладельческом и раннефеодальном обществах для вольноотпущенничества характерно продолжение экономической зависимости от господина, ограничение правоспособности по сравнению со свободным (в частности, меньшая вира за убийство), существование специальной разработанной процедуры отпуска на свободу. Защита жизни изгоев 40-гривенной вирой как свободных людей и княжеских чиновников, а также указание на выкупившегося холопа наряду с безграмотным поповичем, «одолжавшим» купцом и «осиротевшим» князем свидетельствуют о полной личной свободе этих категорий изгоев, в том числе и выкупившихся холопов [37, c.189].

Изгои как социальная категория не были названы в КП и ПП среди зависимого населения, за жизнь которого устанавливалась вира 5 гривен, что свидетельствует об особом социальном статусе изгоев и рассмотренных выше особенностях использования этого социального термина.

Заключение

Подводя итоги анализа правового положения населения Древней Руси, следует отметить его сложный характер, обусловленный сложностью феодализирующихся отношений.

Хозяйственным организующим центром был в то время двор господина (князя, боярина). Княжеские дворы распределялись по всем землям княжеского домена. Дворы были укрепленными сложными комплексами жилых и хозяйственных построек, которые при развитой системе защитных сооружений превращались в замки. Они являлись господскими резиденциями, где хранились накопленные богатства, ремесленные изделия и запасы продовольствия. Господский двор был многоотраслевым хозяйством, которое удовлетворяло прежде всего потребности феодала.

Крупная земельная собственность и сложное по структуре домениальное хозяйство подразумевали широкое привлечение рабочей силы. Наиболее древним способом ее мобилизации в господское хозяйство был плен, однако письменные источники ничего не сообщают о формах эксплуатации труда пленных. В домениальном хозяйстве эксплуатировались прежде всего подчиненные различными методами соплеменники и жители того же княжества. Смерды селами включались в состав княжеских домениальных владений и, вероятно, княжескими постановлениями передавались боярам, при этом их права свободных людей первоначально сохранялись. Установление этой формы эксплуатации было следствием права верховной феодальной собственности государства на землю. В результате установления экономической зависимости через долг и его отработку с процентами в сельскохозяйственном производстве ограничивался в личных правах свободного человека закуп, однако феодальное законодательство подтверждало сохранение его социального статуса свободного.

Другие формы феодальной зависимости предусматривали большее значение личностных отношений, детерминированных социально-экономическими причинами. Полная личная зависимость от господина - определяющая черта социального положения холопов. Различное место холопов в системе производства и обслуживания господского хозяйства, разные формы похолопления, в которых отрыв от материальных средств производства сосуществовал с личными хозяйствами, свидетельствуют о том, что лишение свободы, личная крепость были основной причиной формирования особого сословия, объединенного юридическим положением объекта права. В XI-XIII вв. термин «холоп» приобрел расширительное значение для обозначения различных по месту в общественном производстве и формам эксплуатации категорий лично зависимых людей. Столь же широк по социально-экономическому содержанию термин «изгой», который по отношению к зависимому крестьянству был, видимо, общим обозначением людей, изменивших социальный статус, включая тех, кто попал в феодальную зависимость.

Древнерусская вотчина подчиняла себе людей без ограничения личной свободы путем заключения рядов-договоров (рядовичи), предоставления «дачи» и ссуд под выплату процентов (наймиты, наряду с наймитами - наемными работниками).

К чести русского законодательства нужно сказать, что в отличие от законов других стран тогдашнего христианского мира «Русская Правда» не знала применения пыток и телесных наказаний, хотя казнь за наиболее тяжкие преступления существовала. В основном приговаривали к денежным штрафам, размеры которого зависели от тяжести проступка и от того, кем был пострадавший. Ограничена была кровная месть, распространенная в обществе тех столетий. По меткой характеристике Н.М. Карамзина, «Правда Ярослава» утверждала личную безопасность и права на собственность каждого из подданных князя.

Русская Правда - основной источник сведений о социальных слоях тогдашнего населения и их правах - развивался как источник права самостоятельно, вне древней римской и византийской традиции. Древнерусское законодательство совершенствовалось в значительной мере под влиянием острой классовой борьбы, которая вынуждала кодифицировать общественно-правовые отношения на Руси. Например, было бы мало известно о социальном положении холопов и совершенно ничего не известно о закупах, если бы не внесенные в ПП уставы о холопах и закупах. Можно лишь предположительно считать, что такие формы экономической зависимости, как закупничество и наймитство, сложились во второй половине XI-начале XII в. Развитие (но не возникновение) институтов "рядовичей и «людей, взявших дачу», также относится, вероятно, к этому времени, тогда как закладничество появилось, возможно, во второй половине XII-начале XIII в. Вместе с тем древние общественные категории смердов, челяди, холопов, изгоев, восходящие к периоду родоплеменного общества, изменялись и развивались в течение всего рассматриваемого периода.

Хозяйственная универсальность феодальной вотчины, сложившаяся к XI в., разнообразие методов установления зависимости были причиной различных форм эксплуатации в господском хозяйстве. Применение труда холопов и закупов на пашне свидетельствует об отработочной ренте. Натуральные и денежные повинности, взимаемые в господских владениях, переданных князем церкви или боярам, также являлись феодальной рентой - материальным выражением эксплуатации зависимого населения.

К XV в. понятие изгой исчезает, остальные категории обрели уточняющее либо же иное значение: например, холоп стало литературно употребляться в значении раба.

Литература

1. «Слово» Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам / Подготовил к печати Н. Н. Зарубин. - Л., 1932.
2. Анучин В.А. Географический фактор в развитии общества. - М.: Мысль, 1982.
3. Барг М. А. Проблемы социальной истории в освещении современной западной медиевистики. - М., 1973.
4. Бессмертный Ю. Л. Домен. Вотчина // Советская историческая энциклопедия. - М., 1964, т. 5.
5. Горемыкина В. И. К проблеме истории докапиталистических обществ (на материале Древней Руси). - Минск, 1970.
6. Греков Б. Д. Киевская Русь. - М., 1953.
7. Древнерусские княжеские уставы XI-XV ввю / Издание подготовил Я.Н. Щапов. - М., 1976.
8. Доватур А. И. Рабство в Аттике в VI-V вв. до н. э. - Л., 1980.
9. Зимин А. А. О смердах Древней Руси XI-начала XII в. // Историко-археологический сборник. - М., 1962.
10. Зимин А. А. Холопы на Руси. - М., 1973.
11. Изборник 1076 года/ Под ред. С. И. Коткова. - М., 1965.
12. Калачев Н. В. О значении изгоев и состоянии изгойства в Древней Руси // Архив историко-юридических сведений. - М., 1950, кн. I.
13. Карамзин Н.М. Правда Русская, или Законы Ярославовы // Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12 т. Т.2-3. - М.: Наука, 1991.
14. Кизилов Ю. А. Предпосылки перехода восточного славянства к феодализму // Вопросы истории. - 1969. - № 3.
15. Ключевский В. О. Сочинения. - М., 1959, т. VII.
16. Корецкий В. И. Новый список грамоты великого Мстиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю // Архив. - 1955. - № 5.
17. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39.
18. Мавродин В. В. Советская историография социально-экономического строя Киевской Руси // История СССР. - 1962. - № 1.
19. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. - М., 1971.
20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
21. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. А.Н. Насонова. - М.-Л., 1950.
22. Памятники русского права / Под ред. С.В. Юшкова. - М., 1952. Вып.1. Памятники права Киевского государства / Составитель А.А. Зимин.
23. Повесть временных лет / Подготовил Д.С. Лихачев. - М.-Л., 1950. Ч.1.
24. Покровский М. Н. Избранные произведения. - М., 1966, кн. I.
25. Покровский С. А. О наследственном праве древнерусских смердов // Советское государство и право. - 1946. - № 3-4.
26. Покровский С. А. Общественный строй Древнерусского государства // Тр. Всесоюз. юрид. ин-та. - 1970. - т. XIV.
27. Правда Русская. Учеб. пособие. - М.; Л., 1940.
28. Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. - Л., 1966.
29. Романова Е. Д. Свободный общинник в Русской Правде // История СССР. - 1961. - №4.
30. Руська правда, Карамзинський список/ М. Грушевський. Історія України. - К., 1994.
31. Рыбаков Б.А. Киевская Русь // История СССР с древнейших времен. - М., 1966. Т.1.
32. Рыбаков Б. А. Смерды // История СССР. - 1979. - № 1, 2.
33. Свердлов М. Б. К изучению формирования феодально зависимого крестьянства в Древней Руси. (Закупы Русской Правды) // История СССР. - 1976. - № 2.
34. Свердлов М. Б. К истории текста Краткой редакции- Русской Правды. - Л.; 1978, т. X.
35. Свердлов М.Б. Об общественной категори челядь в Древней Руси // Проблемы истории феодальной России. - Л., 1971.
36. Свердлов М. Б. Смерды в Древней Руси // История СССР. - 1970. - № 5.
37. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. - Л.: Наука, 1983. - 238 с.
38. Смирнов И. И. К вопросу об изгоях // Смирнов И.И. Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. - М., 1952.
39. Смирнов И. И. Очерки социально-экономических отношений Руси XII-XIII веков. - М.; Л., 1963.
40. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. - М., .1959,. кн. I.
41. Сыромятников Б. И. О «смерде» Древней Руси //Учен. зап. МГУ, 1947, вып. 116 (Тр. юрид. ф-та. Кн. 2.
42. Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды. - М., 1953.
43. Тихомиров М.Н. Условное феодальное держание на Руси XII в. // Академику Б.Д. Грекову ко дню семидесятилетия. - М., 1952.
44. Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. - Л., 1974.
45. Фроянов И. Я. Смерды в Киевской Руси // Вестник ЛГУ. - 1966. - серия истории, языка, литературы, вып. 1, № 2.
46. Черепнин Л. В. Из истории формирования класса феодально зависимого крестьянства на Руси // Исторические записки. - 1956. - т. 56;
47. Черепнин Л. В. К вопросу о «Послании» Даниила Заточника // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971.
48. Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты..., с. 209-210, 275-278;
49. Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение.. М., 1985.
50. Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX-XV вв. // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. - М., 1972.
51. Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической истории Руси XIV-XVI вв. - Л., 1977.
52. Щапов Я. Н. Княжеские уставы и перюсгвь в Древней Руси XI- XIV вв. - М., 1972.
53. Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. - М., 1949.
54. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. - М.-Л., 1939.

Правовое положение населения Киевской Руси План работы 1. Развития феодального землевладен

Больше работ по теме: