Ментальность первобытного человека

1. Понятие ментальности

Ментальность - глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное; относительно устойчивая совокупность установок и предрасположенностей индивида или социальной группы воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в зависимости от традиций культуры, социальных структур и всей среды жизнедеятельности человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее начало, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики. «Зазор» между практически независимым от истории «коллективным бессознательным» с его «архетипами» (К. Юнг) и исторически изменчивыми «формами общественного сознания» (марксизм) локализует тот уровень, на котором располагаются структуры ментальности. Гуманитарная наука 20 в. скорректировала идущее от Просвещения и типичное для классического рационализма 19 в. отождествление сознания с знанием и сферой разума, подкрепленное ценностным предпочтением когнитивно-письменной формы культуры перед всеми остальными, выдвинув и развив лишенное однозначности представление о ментальности. Духовная атмосфера, в которой развивались представления о ментальности, характеризуется отказом от европоцентризма и монолинейного прогрессистского видения истории. Фиксируя устойчивую настроенность внутреннего мира человека, сплачивающую его в социальные группы и исторические общности, ментальность служит средством анализа и объяснения в гуманитарном знании, особенно в той мере, в какой его предмету присуще динамическое историческое измерение. Поэтому представление о ментальности разрабатывалось главным образом в исторических науках, особенно в исторической антропологии и в «новой исторической науке», основы которой были заложены в 1930-х гг. французскими учеными, группировавшимися вокруг журнала «Анналы».

Конкретные социолого-исторические исследования были посвящены анализу детской, национальной, тоталитарной, европейской, африканской, бюрократической, средневековой и др. видов ментальности. Интерсубъективный по своей сущности мир ментальности, осознаваясь и рационализируясь только выборочно, «пятнами», связывает высокорационализированные формы сознания (науку, философию, политическую идеологию, религию и др.) с миром бессознательных структур, с неосознанными культурными кодами, определяя тем самым образ целостной жизни человека. Природное и культурное, рациональное и эмоциональное, индивидуальное и общественное - все эти оппозиции «перекрываются» на уровне ментальности, растворяясь в ее структурах. Термин «ментальность» встречается уже у Р. Эмерсона (1856), однако свое продуктивное и многоплановое развитие понятие ментальности получило гл. о. во франкоязычной гуманитарной науке. М. Пруст, отмечая новизну термина «ментальность», с симпатией к новшеству вводит его как достойный внимания неологизм в свой словарь, заодно проникая в дотоле неизвестные пространства душевно-духовной жизни человека. В 1922 Л. Леви-Брюль в исследовании «Первобытное мышление» («La mentalité primitive») различает два типа ментальности - дологический и логический, подчеркивая несоизмеримость мышления австралийских и африканских племен с характерным для него «законом партиципации» и основанного на логическом законе противоречия и представленного в европейской традиции рационального мышления. Важной вехой в истории концепций ментальности стали работы французского историка Ж. Лефевра, введшего в качестве объяснительного средства представление о «коллективной ментальности». Исследуя феномен массовой паники, охватившей летом 1789 множество французских деревень и спровоцированной убеждением в грозящей крестьянам опасности со стороны банд разбойников, грабящих и разоряющих все на своем пути, историк пришел к необходимости углубленного подхода к анализу психологии масс, поведение которых, особенно в кризисную эпоху, нельзя объяснить без учета структуры коллективной ментальности. Историк обнаружил, что коллективная эмоция (в данном случае «великий страх») легко направляется на новый объект, если первоначальный объект страха разоблачается в качестве иллюзорного. Исследуя поведение «революционных толп», Лефевр показал, что за привычной идеолого-политической «событийной» историей скрывается ее глубинный источник, в котором переплетаются психологические и социальные моменты - подчиненная особым закономерностям динамика коллективной ментальности.

Коллективная и индивидуальная ментальность представляют для Лефевра своего рода биологически обусловленные константы. У другого историка, основателя (наряду с ментальностью Блока) школы «Анналов», Л. Февра понятие ментальности, напротив, лишено биологицистского истолкования. Отталкиваясь от работ А. Баллона и Ш. Блонделя, Февр разрабатывает контуры исторической или социоисторической психологии, развитой впоследствии И. Мейерсоном, 3. Барбу и др. В манифесте школы «Новых Анналов» (1946) Февр подчеркивает, что мыслительные привычки и установки, навыки восприятия и эмоциональной жизни наследуются людьми от прошлых поколений без ясного осознания их, хотя он и называет «сознанием» весь этот блок, генерирующий импульсы, формирующие историю и самого человека. Ментальность мыслится Февром не как биологически укорененная константа поведения, а как исторически складывающаяся структура, определяющая мысли, чувства, поведение людей, их ценности и «жесты». В исторических реконструкциях ментальности обнаруживается прежде всего как причина «отставания» или «сопротивления» переменам в социополитической и идеологической сферах (инерционность ментальности).

Т. о., ментальные структуры служат одновременно и продуцирующим основанием и препятствием для исторического движения, благодаря чему оно и приобретает свой неповторимый уникальный характер, на воссоздание которого и должна прежде всего ориентироваться история. Образцами раскрытия и воссоздания ментальности различных эпох и социальных слоев служат работы историков нового поколения школы «Анналов» (Ж. Ле Гоффа, Р. Мандру, Ж. Дюби и др.), а также исследования историков культуры, науки, искусства (И. Хейзинга, Ж.-П. Вернан, П. Франкастель, Э. Панофскиидр.). Концепция коллективной ментальности, сложившаяся в истории и социоисторической психологии, имеет свои аналоги в таких конструкциях, как, напр., понятие «социальный характер», предложенное Э. Фроммом в работе «Бегство от свободы» (1941). Как и в исторических исследованиях коллективной ментальности, в работе Фромма разрабатывается модель взаимодействия социальных, экономических и психологических факторов, предполагающая наличие действующих между ними системы двойственных связей. Согласно такой модели, все социально-экономические и политико-идеологические мотивы активности людей имеют шанс на успех в истории лишь при условии их «резонанса» с социопсихологической аурой, в которой они действуют. Рациональное начало как жизнеспособное образование структурировано на матрице социально значимой эмоциональной структуры, причем их локальное взаимопереплетение может расширяться по своего рода автокаталитическому механизму. Создавая такую и подобную ей модели, концепции ментальности способствовали формированию новой методологической атмосферы в гуманитарном знании, противостоя редукционизму в его самых разных вариантах - как со стороны, напр., «экономизма» марксистской окраски, так и со стороны позивитизма, намечая тем самым продуктивные междисциплинарные синтезы психологии, лингвистики, этнологии, исторических дисциплин и других наук о человеке, включая и философию. Структурализм, отвергая концепцию Леви-Брюля «дологической» первобытной ментальности, способствовал дальнейшему развитию и углублению этих концепций и исследований, вводя семиотический подход и распространяя на всю культуру лингвистические модели. Однако в той мере, в какой структурализм переходит в постструктурализм, отношение к понятию ментальности меняется. Это ясно прослеживается, напр., у М. Фуко, выдвинувшего понятие «эпистема», которое можно истолковать как интеллектуальную проекцию структуры ментальности соответствующей эпохи и ее культуры. Но уже в его «Археологии знания» (1969) еще встречающееся здесь и позитивно употребляемое понятие ментальность сменяется негативным к нему отношением. Высоко ценя Ф. Броделя и школу «Анналов» (эта оценка была взаимной), Фуко, однако, перенес акцент с «психологии» на «дискурс» как практику, истолковав последнюю в предельно десубъективизированной тональности. «Суверенность коллективного сознания», как объясняющий принцип, содержащийся в некоторых концепциях ментальности, отвергается Фуко на том основании, что он, как считает философ, априорно и догматически унифицирует само по себе дисперсное «поле» истории. Фуко призывает историка вынести за скобки все подобные синтезаторы, такие, как, напр., представления о «влиянии», «развитии», «предшественнике» и т.п. представления, вносящие презумцию автономного «антропологического субъекта» и «исторического сознания», на которые историком послушно нанизываются исторические «факты». Однако нельзя и преувеличивать подобныйразрыв Фуко с традицией «новой истории», потому что и Февр, и Бродель, призывая к всеобъемлющему синтезу наук о человеке в рамках преображенной истории, развивая глобальный историзм, стремились как раз внести аналитически обнаруживаемое разнообразие и дискретность (столь дорогие Фуко) в тотализирующие и континуализирующие историю концепты «духа», «индивида», «сознания» и т.п.

В философии культуры М.Б. Туровского понятие «ментального пространства» выступает ресурсом и гарантом «очеловечивания» человека в ходе исторического самосозидания. Это понятие было введено Туровским потому, что он не увидел возможности вывести человечность человека, исходя из принципа предметной деятельности, сформулированного в рамках марксистской традиции. Человек формирует себя в качестве субъекта истории, опираясь на надиндивидуальное содержание, наполняющее ментальное пространство. В ментальном пространстве, по Туровскому, фиксируется «интегральность надиндивидуальных директив человечества, диктующих нормы человеческого отношения к миру». Подобное применение понятия ментальности показывает, что оно может использоваться и для описания феномена свободы человека, в то время как в обычных «историях ментальностей» понятие ментальности предстает скорее как компонент описания зоны необходимости, поскольку человек как личность находит в коллективной ментальности то, что ограничивает и детерминирует его свободу и творчество.

2. Первобытная ментальность

Согласно концепциям эволюционизма и анимистической школы в этнологии, а затем социологического рационализма Э. Дюркгейма, есть элементы примитивной ментальности, относящиеся к архаическому типу общества. В этих первых исследованиях, в которых еще нет точного определения понятия «примитивная ментальность», первобытные народы явно или скрыто противопоставляются развитым народам, иерархически распределяются формы мысли.

Решающий вклад в разработку понятия «примитивная ментальность» внес Л. Леви-Брюль (1857-1939). Он сделал поразительное открытие: оказывается, первобытный человек мыслил совсем не так, как современный. Дело вовсе не в том, что мышление было неразвитым. Оно было принципиально другим. Леви-Брюль назвал его «дологическим» и считал магически связанным с предметами внешнего мира. Ученый отметил трудности, которые возникают при попытке постичь коллективную жизнь бесписьменных народов, исходя из наших современных представлений.

Леви-Брюль, сопоставив первобытную и современную ментальность, поднял вопрос о том, существует ли, вообще говоря, универсальная логика. Это навлекло на него многочисленные упреки. В результате произошла определенная корректировка изначальной позиции. Французский исследователь изучал разнообразные нравы примитивных народов и в итоге засомневался в том, существует ли единство человеческой природы. Он обратил внимание на колоссальное непонимание между людьми, которые были сформированы разными культурами.

Ученый выдвинул теоретическую догадку о том, что умственные функции зависят от форм общественной жизни.

Исследователь видел, что можно обстоятельно проанализировать психологию людей, даже если максимально отдалиться от исследования современных форм мысли. Он начал изучать мышление тех народов, которых тогда называли дикими, примитивными. В первобытной ментальности прежде всего бросалась в глаза огромная роль эффективности, которая затмевала собой рациональный аспект поведения. Именно в этом Леви-Брюль увидел разницу между примитивной ментальностью и логическим мышлением.

Для того чтобы отличить первобытную ментальность от ментальности современного человека, Леви-Брюль характеризует ее как мистическую, основанную на вере в сверхъестественные силы. Мышление первобытных людей он назвал дологическим. При этом речь у Леви-Брюля шла вовсе не о том, что оно предшествует или противоречит логике, а о том, что оно подчиняется не исключительно законам нашей логики, особенно принципу тождества. Первобытная мысль, сформированная коллективными представлениями, которые не являются чисто интеллектуальными, как бы не замечала противоречий в самом ходе рассуждения.

Иначе говоря, дологическая ментальность подчинялась принципу, который не входит в логику нашей рациональной науки, а именно принципу сопричастности (патриципации). Это означало, что одно и то же существо может быть собою и чем-то иным. Э. Канетти утверждал, что знаки, по которым бушмен узнает приближение животного или человека, - это знаки на его собственном теле. Такие предчувствия представляют собой зачатки превращений. Исследователь предупреждал: ради того, чтобы знаки сохранили свою ценность для исследования превращений, не нужно вносить ничего постороннего в мир бушменов.

Получается, тело одного и того же бушмена становится телом его отца, его жены, страуса и антилопы. Способность его быть в разное время то одним, то другим и потом снова самим собой имеет для него огромное значение. Последовательность превращений определяется внешними причинами. Это чистые превращения: каждое существо, ощущаемое бушменом, остается тем, что оно есть. Превращения отделены друг от друга, иначе они не имели бы смысла: отец с его раной - не жена с ее ремнями; страус - не антилопа. Собственная самотождественность, от которой бушмен может отказаться, сохраняется в этих превращениях. Он может быть тем или другим, но то и другое отделено друг от друга, и потому между ними он всегда остается самим собой.

Как разъясняет Леви-Брюль, первобытный человек чувствует себя не только человеком, но и животным, поскольку он причастен к роду своего тотема. Он может одновременно находиться там, где он спит, и там, где разворачивается действие его сновидения. Из этих характеристик ментальности первобытного человека вытекает, что он мало способен к абстракции и обобщению. Он более восприимчив к качественным, чем к количественным отношениям. Его восприятие природы и всех существ сглаживает различия между природой и ее творениями.

Первобытный человек верил в действенность тайных сил, что приводило его к мистическому мировосприятию. Человек с таким мировосприятием способен к технической деятельности лишь постольку, поскольку этот вид активности основывается на законах физики, но не требует их ясного осознания. В известной мере человек, говоря метафорически, может вести паровоз, не зная его устройства. Он не воспринимает себя в качестве отдельного субъекта, а скорее, склонен рассматривать все существа как носителей смутных безличных сил. Точно так же индивид не мыслит себя вне своей группы. Он причастен к тому, что его окружает, и не выделяет себя из своей среды.

Леви-Брюль, проведя сущностные демаркации между первобытной и цивилизованной ментальностью, отметил, что между ними возможны оттенки и переходы. Например, у австралийцев сопричастность (патриципация) переживается непосредственно во всеобщей однородности, в то время как у американских индейцев, менее примитивных, священное отделено от профанного, и сопричастность только представляется, изображается. Если излагать теорию таким образом, то в ней есть эволюционный аспект. Впрочем, Леви-Брюль уточнил, что человеческий дух не может полностью обойтись ни без логики, ни без сопричастности. В такой трактовке получается, что первобытная ментальность является одной из постоянных структур человеческой природы.

Введя это выражение для того, чтобы показать, что речь идет об элементе, столь же важном для мысли, как интеллектуальные категории Аристотеля, Леви-Брюль обозначил им особый тип опыта, в котором примитивный человек ощущает контакт со сверхъестественным. Вмешательство сверхъестественных сил открывается посредством неожиданного. Эти силы могут быть благими или злыми, приносить удачу или неудачу. Но это не означает, что первобытный человек озабочен исключительно такого рода феноменами. Магия, сны, видения, игра, присутствие мертвых дают первобытному человеку мистический опыт, в котором он черпает сведения о реальном мире.

Более детальное изучение верований австралийцев и папуасов убедило Леви-Брюля в том, что мифология примитивных народов не организована, но исходит из типа довольно однородного опыта, который объясняется аффективной категорией сверхъестественного. Мифический мир текуч. Категории в нем не выделены, мифы имеют трансцендентную и животворящую силу. Они укрепляют чувство сопричастности. Что касается символов, то они преображают откровение в конкретный опыт, позволяя охватить невидимое. Впрочем, символизм характерен для менее примитивного этапа, нежели прямое ощущение единства реального и сверхъестественного.

В результате этого анализа характеристиками примитивной реальности становятся уже не ее безразличие к логике и отсутствие абстрагирования, а, скорее, тип опыта, который разрабатывается затем в мифах и символах, чтобы сформировать ту пережитую целостность, которая остается беспорядочным мышлением, невзирая на единство тональности.

В «Записных книжках» (1949), опубликованных через десять лет после смерти Леви-Брюля, он вновь противопоставил два вида ментальности, но теперь это противопоставление было смягчено еще больше. Изучение архаических народов позволяет нам лишь осознать важность определенного аспекта человеческого мышления. Этот аспект в скрытом виде присутствует и при интеллектуальных операциях. «Логическая структура человеческого духа повсюду одинакова» - этот вывод Леви-Брюля способен был разрушить гипотезы его первых книг, если бы в его творчестве не сохранилось, по крайней мере, новое освещение роли сопричастности и аффективности в нашем постижении мира. Все же современную ментальность Леви-Брюль характеризовал как логическую, организованную и рациональную.

Первобытную ментальность изучал не только Леви-Брюль, но и неокантианец Э. Кассирер. По его мнению, примитивная ментальность отличается от нашей не какой-то особой логикой, а прежде всего своим восприятием природы. Это восприятие не является ни теоретическим, ни прагматическим, оно симпатическое, т.е. позволяющее слиться с натурой. Примитивный человек способен делать эмпирические различия между вещами, но гораздо сильнее у него развито чувство единства с природой, от которой он не отделяет себя.

Человек первобытного общества еще не приписывает себе особого, уникального положения в природе. В тотемизме он не просто рассматривает себя потомком какого-либо вида животного. Эта связь проходит через все его физическое и социальное существование. Во многих случаях данная связь выступает в форме отождествления: члены некоторых тотемических кланов в прямом смысле слова объявляют себя птицами или какими-либо другими животными. Следовательно, глубокое чувство единства живого сильнее эмпирических различий, которых первобытные люди не могут не замечать, но с религиозной точки зрения эти различия оказываются для них второстепенными.

Поколения людей также образуют единую непрерывную цепь, которая поддерживается через перевоплощение предков. И это чувство непоколебимого единства жизни настолько сильно, что оно приводит даже к отрицанию смерти. В примитивных обществах она никогда не рассматривается как естественное явление. Мысль о том, что человек смертен, по своей природе глубоко чужда первобытной религиозной жизни. Это позволяет провести четкое различие между мифологической верой в бессмертие и позднейшими философскими попытками доказать бессмертие, например в «Федоне» Платона.

Как подчеркивает Э. Кассирер, если что и нуждается в объяснении для первобытного человека, то это не факт бессмертия, а факт смерти. По его словам, первобытная религия есть, быть может, самое сильное и энергичное утверждение жизни, какое мы находим в человеческой культуре.

3. Ментальность современного человека

Ментальность современного человека по К.Г. Юнгу

В трудах знаменитого швейцарского ученого-мыслителя, основоположника аналитической психологии Карла Густава Юнга сложно найти упоминание о либерализме или описание ментальности либералов. Однако, то, что Юнгу было близко по духу либеральное мировоззрение, поймет каждый, кто прочитает его труды. Как отметил В. Одайник: «Понимание Юнгом человеческой психики неизбежно приводит его к поддержке ряда классических либеральных идеалов, особенно к подчеркиванию достоинства личности, необходимости развития ее неповторимых способностей и борьбы против произвольного политического или социального принуждения.

Войны и революции, экономические и социальные потрясения, которые пережил мир в первой половине ХХ века, побудили Юнга обратиться к проблеме психологии массового человека. Этот тип изолированного, социально незащищенного, психологически незрелого, отделенного от веры и инстинктов человека стал конечным продуктом Реформации, Просвещения и индустриальной революции. Массовый человек, воспитанный в духе рационализма, но не избавленный от инстинкта веры, ставит на место Бога и церкви государство, ожидая от того максимального удовлетворения своих мирских нужд. «В действительности, - пишет Юнг, - государство представляет собой лишь камуфляж для тех индивидов, которые неплохо знают, как можно с помощью него тайком манипулировать другими. Крайними выражениями тенденции массовизации становятся коммунизм и фашизм, отнимающие у человека свободу и порабощающие его волю.

В то же время Юнг видел реальную альтернативу омассовлению европейца, и эта альтернатива была связана с центральной темой аналитической психологии, а именно, с идеей индивидуации. Индивидуацию Юнг определял как естественно-позитивный процесс обособления от коллективной психики, имеющий своей целью развитие сознания и раскрытие всех личностных потенциалов индивида. Индивидуация должна иметь адаптацию только к необходимому минимуму коллективных норм.

В 1928 году публикуется работа под названием «Проблема души современного человека». В этой работе Юнг описывает психологический тип, который можно считать крайней противоположностью типу массового человека. Автор показывает различие между «современным человеком», т.е. человеком действительно осознающим свою современность, и человеком, который только фактически живет в настоящее время. Юнг утверждает, что «даже у культурных народов существуют глубинные слои бессознательной жизни, мало чем отличающиеся от первобытного состояния. Последующие более высокие слои живут по сути на ступени сознания, соответствующей начальным культурам человечества, а высшие слои обладают сознанием, подобным недавно прошедшим столетиям». И только немногие, «современные» люди живут в настоящем, так как обладают сознанием настоящего. В основу этой классификации положен психологический принцип, социальный, экономический и образовательный факторы на втором плане.

Как крайняя противоположность массовому человеку «современный человек» одинок, что является следствием более «высокой и широкой сознательности». Его отличает дельность, которая не характерна для псевдосовременных людей, просто глумящихся над традицией. Для «современного человека» характерна неисторичность. «Только у современного человека, - пишет Юнг, - поблекли миры минувших ступеней сознания; их ценности и устремления интересуют его лишь с исторической точки зрения. Поэтому он в самом глубоком смысле «неисторичен» и тем самым отдалился от массы, живущей исключительно традиционными идеями».

Если бы была поставлена задача описания ментальности либерала, черты «современного человека», взятые в контексте основных идей юнгианской психологии, смогли бы существенно приблизить к этой цели. Налицо соответствие либеральным идеям индивидуализма, свободы деятельности, антиэтатизма. Наряду с этим неисторичность «современного человека» у Юнга подходит к описанию либерального сознания у К. Маннгейма, писавшего, что «для либерала будущее представляется всем, а прошлое ничем, тогда как консервативное сознание видит важнейшее подтверждение обусловленности всего существующего в признании значимости прошлого». Таким образом, консервативное сознание в трактовке Юнга могло бы быть обозначено как сознание людей «высшего слоя, обладающего сознанием, подобным недавно прошедшим столетиям».

Не переставая повторять, что «единственным носителем разума и жизни» является конкретный индивид, утверждая, что «человеку нужны трудности; они необходимы для его здоровья» и, надеясь на то, что человек будущего будет знать, «что он сам кузнец своей судьбы, и что государство служит ему, а не является его хозяином», Юнг поддержал основные либеральные ценности во времена, когда казалось бы наступил закат либерализма. «Подлинного осознания настоящего может достичить тот, кто в достаточной мере исполнит задачи, которые он обнаружит в своем мире», - писал швейцарский ученый в «Проблемах души современного человека». Карл Густав Юнг выполнил свою задачу, создав впечатляющую систему взглядов на природу человеческой психики, в которой главные принципы и цели позитивного развития индивида были столь созвучны положениям классического либерализма.

Л. Леви-Брюль о современном человеке.

Концепцию Л. Леви-Брюля (1857-1939) обычно называют гипотезой о качественных различиях между первобытным и современным мышлением. Термин «ментальность» использован нами не потому, что в наши дни он стал столь модным как во всех науках о человеке, так и в обыденной жизни. И даже не потому, что это - калька с употреблявшегося Леви-Брюлем французского слова mentalite, которое означает отнюдь не только мышление, а и умонастроение, и мыслительную установку, и воображение, и склад ума. Причина в том, что в своих работах он в большей степени анализировал немышление, т.е. процесс познавательной деятельности, а именно ментальность, понимаемую современными исследователями как совокупность эмоционально окрашенных социальных представлений.

Согласно концепции Леви-Брюля, для людей из архаических культур не существует двух миров - видимого, осязаемого, физического и невидимого, неосязаемого, «духовного». Для них существует только один - мистически реальный - мир, которому они сопричастны. У «примитивов» отсутствует потребность в познании окружающего мира, их единственное стремление - жить в тесном единстве с ним.

Историческое развитие по Леви-Брюлю заключается в том, что коллективные представления все больше приближаются к индивидуальным представлениям: «интеллектуальный познавательный элемент занимает в них все больше и больше места». Основным условием освобождения мышления из-под власти закона мистической сопричастности французский ученый считает выделение человеком себя из группы, к которой он чувствует себя принадлежащим, т.е. развитие личностной идентичности. Одновременно с познанием себя у человека возникает и потребность в объяснении мира, в котором он живет, в познании всего того, что раньше непосредственно переживалось. Можно было бы предположить, что прогресс логической мысли должен привести к гибели коллективных представлений, которые образованы по закону сопричастности, а значит, содержат в себе противоречия и не совместимы с опытом.

Но общие для социальных групп представления, выражающие интенсивно переживаемую сопричастность, не исчезли и в наши дни. Научное познание окружающего мира не может полностью заменить непосредственного общения с ним. Сохраняется и стремление поддерживать эмоционально окрашенную идентичность со своей социальной группой. К этим выводам пришел и Леви-Брюль, который в своих поздних работах выдвинул идею о наличии и индивидуальных, и коллективных представлений в любой культуре, у любого человека, т.е. о гетерогенности мышления. Он попытался свести различия между «их» и «нашим» мышлением к различиям в степени его эмоциональности, в доле коллективных представлений среди всех остальных, хотя и продолжал утверждать, что эти различия носят качественный характер.

В научной среде всегда преобладало критическое отношение к идее французского ученого о качественных различиях между примитивным и логическим мышлением. С точки зрения общей психологии, в трудах Леви-Брюля действительно слабо проанализированы особенности логического мышления, что необходимо было бы сделать, пытаясь сравнивать пралогическое мышление с научным.

Но если и можно причислить французского мыслителя к сообществу психологов, то скорее социальных, чем общих. У представителей примитивных культур его интересовало то, что в разных науках и разными авторами называется «социальным восприятием», «переживанием» (вспомним Г.Г. Шпета), «ментальностью» (этот термин, впрочем, и использовал Леви-Брюль) и даже «социальным познанием», хотя сам он и отказывал «примитивам» в способности познавать окружающий мир. Леви-Брюль дает глубокий анализ коллективных представлений, к которым мышление не сводится. Но сравнивает он - и противопоставляет друг другу - несопоставимые явления: научное мышление и коллективные представления. Если же пралогическую ментальность сравнивать не с научным мышлением, а с социальным восприятием современного человека, то обнаружится, что между социальными представлениями в разные исторические эпохи больше сходства, чем различий.

Во-первых, социальными психологами в наши дни подчеркивается метафоричность термина «социальное восприятие», которое включает в себя не только восприятие социальных объектов, но и элементы мышления, и интенсивную эмоциональную окраску. Отсюда - несомненное сходство представлений, составляющих ментальность первобытного и современного человека. А их различия носят скорее количественный характер, так как в первобытном обществе, где природный космос антропоморфен, а мир человека составляет единое целое с миром природы, доля социальных представлений намного выше.

Во-вторых, при сравнении пралогической ментальности с точки зрения степени субъективности в восприятии мира не с научным мышлением, стремящимся к объективности, а с социальными представлениями современного человека, также не будет обнаружено качественных различий. Социальные представления, несмотря на накопленные человечеством научные знания, крайне субъективны. Заключенные в них стереотипы, предрассудки, иллюзорные корреляции мешают индивидам адекватно воспринимать мир. Многие представления не потеряли и мистического содержания.

Наиболее очевидно это в отношении представлений религиозного характера, на что указывал и сам Леви-Брюль, отмечая, что вера множества культурных умов в воскресение Лазаря не менее несовместима с природой, чем вера в тождество между человеческой и крокодильей общественными группами. Кстати говоря, в этом случае он видит лишь количественные различия, утверждая, что «для пралогического мышления все - чудо, т.е., вернее, ничто не является им; значит, для него ничто не кажется невозможным или нелепым».

В-третьих, сомнительно и последнее различие, на качественном характере которого настаивал французский ученый: отсутствие познавательного элемента в коллективных представлениях. Леви-Брюль считал, что неадекватное, не соответствующее реальности восприятие окружающего мира не приводит к его познанию, отождествляя последнее лишь с познанием научным. На самом деле, если человек эмоционально сопричастен миру, в котором он живет, и каждому его отдельному элементу, будь то звезда или травинка, это вовсе не значит, что он его не познает. Просто он познает себя и весь окружающий мир в неразрывном единстве, в том числе не разделяя «социальный космос» и «природный космос». Да, для современного человека характерно использование множества категорий, включающих деление на естественное и сверхъестественное, на природу и культуру. Но был ли мир первобытного человека менее дифференцированным? На этот вопрос, полемизируя с Леви-Брюлем, постарался ответить другой французский ученый - наш современник, хотя и родившийся в далеком 1908 году, К. Леви-Строс.

ментальность анимистический юнг первобытный

Заключение

Ментальность - глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное; относительно устойчивая совокупность установок и предрасположенностей индивида или социальной группы воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в зависимости от традиций культуры, социальных структур и всей среды жизнедеятельности человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее начало, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики.

Человек первобытного общества еще не приписывает себе особого, уникального положения в природе. В тотемизме он не просто рассматривает себя потомком какого-либо вида животного. Эта связь проходит через все его физическое и социальное существование. Во многих случаях данная связь выступает в форме отождествления: члены некоторых тотемических кланов в прямом смысле слова объявляют себя птицами или какими-либо другими животными. Следовательно, глубокое чувство единства живого сильнее эмпирических различий, которых первобытные люди не могут не замечать, но с религиозной точки зрения эти различия оказываются для них второстепенными.

Если человек эмоционально сопричастен миру, в котором он живет, и каждому его отдельному элементу, будь то звезда или травинка, это вовсе не значит, что он его не познает. Просто он познает себя и весь окружающий мир в неразрывном единстве, в том числе не разделяя «социальный космос» и «природный космос». Да, для современного человека характерно использование множества категорий, включающих деление на естественное и сверхъестественное, на природу и культуру.

Список литературы

1.Ерасов, Б.С. Социальная культурология [Текст]. Пособие для студентов высших учебных заведений. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Аспект Пресс, 2006.

2.Гаврилов, Д. Ментальность «современного человека» и общественно-политические взгляды К.Г. Юнга [Электронный ресурс]. // #"justify">.Новая философская энциклопедия [Текст]: В 4 тт. Под редакцией В.С. Стёпина. М.: Мысль, 2001.

.Стефаненко, Т.Г. Этнопсихология [Текст]. М., 2009.

.Этнопсихологический словарь [Текст]. - М.: Московский психолого-социальный институт, 2000.

Больше работ по теме: