Лексическое разнообразие романов М. Семеновой

 

Министерство образования и науки РФ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОУ ВПО ГГПИ им. В.Г. Короленко








ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

 Лексическое разнообразие романов
М. Семеновой о Волкодаве




Выполнил

студентка V курса

филологического факультета

Аркадьева И.В.

Руководитель:

старший преподаватель

Ившина Н.А.

 

 


Ижевск, 2005


Содержание


Введение                                                                                                                                           3

глава 1. жанр фэнтези и его особенности                                                                    7

1.1. Цикл произведений о Волкодаве                                                                                          7

1.2. О мифологической мотивации романов                                                                         12

Глава 2. лексическое разнообразие романов                                                          23

2.1. Тематическая классификация лексики                                                                           23

2.3. Сопоставление славян и других народов в произведениях  Марии Семеновой      40

2.3. Устаревшая лексика и ее роль в романах                                                                        55

Заключение                                                                                                                                  62

список использованной литературы                                                                          65




Введение


В системе языковых средств слово играет важнейшую роль. Русские писатели, восхищаясь красотой, силой, богатством русского языка, прежде всего отмечали разнообразие его лексики, в которой заключены неисчерпаемые возможности для передачи самых различных значений. С.Я. Маршак писал: «Человек нашел слова для всего, что обнаружено им во вселенной. Но этого мало. Он назвал всякое действие и состояние. Он определил словами свойства и качества всего, что его окружает» [3, с. 59].

Ведущая роль слова в системе языковых средств определяет его место в стилистике языка: слово является основной стилистической единицей. Лексическая стилистика изучает соотносительные лексические средства языка, давая оценку использованию слова в конкретной речевой ситуации и вырабатывая рекомендации нормативного словоупотребления в различных функциональных стилях.

Используя достижения современной семасиологии, лексическая стилистика изучает слово во всем многообразии системных связей, существующих в языке. Такой подход выдвигает на первый план изучение синонимов, антонимов, многозначных слов, паронимов, служащих средством наиболее точной передачи информации. В центре внимания лексической стилистики находятся стилистическое расслоение лексики, оценка архаизмов и неологизмов, слов ограниченного употребления, анализ закономерностей использования стилистически значимых лексических средств в различных сферах общения.

Стилистический аспект изучения лексики требует вдумчивой оценки слова с точки зрения мотивированности его в контексте. Стилистика выступает как против употребления лишних слов, так и против неоправданного пропуска слов, рассматривая различные проявления речевой избыточности и речевой недостаточности.

Слово изучается в стилистике не только в номинативной, но и в эстетической функции. Предметом специального интереса лексической стилистики являются лексические образные средства языка - тропы.

Проблемы лексической стилистики тесно соприкасаются с проблемами культуры речи. Характеризуя использование в речи тех или иных лексических средств языка, стилистика стоит на страже правильного словоупотребления. Нормативно-стилистический подход к изучению лексики предусматривает анализ часто допускаемых речевых ошибок: употребления слова без учета его семантики; нарушения лексической сочетаемости; неправильного выбора синонимов; неверного употребления антонимов, многозначных слов, омонимов; смешения паронимов; немотивированного объединения стилистически несовместимых лексических средств и т.д. Устранение лексико-стилистических ошибок в речи, выбор оптимального варианта выражения мысли приобретают важнейшее значение при литературном редактировании текстов.

Фэнтези - жанр благодарный; он легко адаптируется, присваивается и интерпретируется многочисленными поклонниками или, вернее, фанатами именно потому, что близок к "первородной" структуре мифа. И не будем забывать, что фэнтези пишется в расчете в основном на читателя молодого. А отсюда и идеальный герой, и боевые сцены, и странствия, и магия - то, что на заре человечества было всеобщим достоянием, сейчас помогает юному читателю удовлетворить свою жажду испытать "ужасные опасности и страшные приключения", а возможно, пройдя "мифологическую стадию развития", гармонизировать свои отношения с реальным окружающим миром.

Когда советский миф рухнул, массовое сознание принялось искать - а литераторы предлагать - новые ориентиры. Поиски "национальных первоначал", "исторических корней" - обычное для смутных времен дело. Но с исконной мифологией дело обстоит не лучшим образом. До наших дней не дошло ни одного целостного мифологического сюжета, а героический эпос представлен немногими былинами, записанными в XIX веке, да еще "Словом о полку ...", аутентичность которого все же не бесспорна. Разве что еще сказки - сниженный, десакрализованный миф... А потому, когда писатель берется за славянскую мифологию, ему приходится творить ее заново. Не удивительно, что именно произведения Марии Семеновой " снискали такую популярность.

М.Семенова предлагает нам условно древнерусскую этнографию, стилизованный под "сказ" язык и национального героя, помещенного в универсальное мифологическое пространство. Человек без имени по прозвищу Волкодав - действительно герой русского мифа. Он, как и велит литературная традиция, изначально несет на себе печать безвинного страдания. Он - мститель; единственный уцелевший из своего рода. Следуя все той же российской литературной традиции, он искренне пытается наладить быт и зажить своим домом. Только вот почему-то все время не получается.

В целом нам предлагается мир, сотканный из множества универсальных мифологем. Здесь и "зверек-помощник" героя, и обряд инициации - освобождение героя из мрачных подземелий Самоцветных гор, после которого следует символическое вознесение (контакт с неземными созданиями-виллами), и последующее перерождение (возрождение), и традиционные сюжеты потерь и обретений, и даже утерянный рай - образ некоей "блаженной страны", доступной лишь избранным. Довершает дело стилизованная под "сказ" манера изложения. О языке романа следует сказать особо: судя по этнографическим деталям, мир Волкодава условно можно отнести к VIII - X веку. Разговорный язык того времени до нас не дошел. А если бы дошел, вряд ли был бы нам понятен; англичане, даже читая Шекспира, и то испытывают определенные затруднения. В такой ситуации стилизация возможна не за счет словаря, а за счет ритма - и эту задачу Семеновой удалось выполнить. Другое дело, что "сказовый" ритм может замедлять динамику повествования, но перед нами все-таки "русский квест". А изобилие старославянских и диалектных слов и выражений можно считать пережимом, а можно - маркером той самой "русскости" мифа.

В работе использованы тексты литературных произведений М.Семеновой.

Целью нашей работы стало исследование лексического разнообразия романов М.Семеновой.

Реализация этой цели вызвала необходимость постановки и решения таких литературно-художественных задач, как:

-   отбор языкового материала в произведениях М.Семеновой;

-   тематическая классификация лексики;

-   анализ и определение роли устаревшей лексики, славянизмов.

Структура исследования определяется целью, поставленными задачами и содержанием работы. Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.








глава 1. жанр фэнтези и его особенности

1.1. Цикл произведений о Волкодаве

Последние годы ведущие позиции в фантастической литературе заняло направление, условно называемое фэнтези. При этом понятие «ведущие позиции» может пониматься двояко. Во–первых, необходимо признать, что по объёму изданий и популярности у рядового читателя фэнтези оставило далеко позади все прочие направления фантастики. Оно уступает по количеству названий и объёмам продаж лишь дамскому роману и детективу. Другое значение слов «ведущие позиции» говорит о том, что среди всех литературных течений именно фэнтези наиболее быстро развивается, осваивая новые территории и привлекая всё больше читателей.

Фэнтези не имеет даже устоявшегося названия, в критике приходилось встречать такие названия как: «фэнтези», «фентези», «фентази», «фэнтази» и, наконец, «fentasу». Последний вариант недвусмысленно указывает, откуда явилось новое течение. Конечно, русское фэнтези испытывает сильнейшее влияние англоязычного, но мне думается, это влияние не идёт на пользу, лишь увеличивая количество коммерческих поделок и вторичных подражаний. Именно американские стереотипы невероятно сузили круг проблем, образов и сюжетов, разрабатываемых фэнтези. Средневековый антураж, традиционный квест, стандартный набор героев - всё это пришло к нам вместе с Толкиеном и Желязны, прижилось на книжном рынке. Традиции Гоголя и Булгакова оказываются забытыми, многие «любители жанра», состыковавшись с его противниками, даже не считают эти произведения за фэнтези.

Будем рассматривать лишь те определения, которые действительно представляют интерес. Первое серьёзное определение: «Фэнтези — литература, занимающаяся конструированием миров». Если принять это определение, то к фэнтези придётся отнести «Солярис» и «Непобедимый», «Трудно быть богом» и «Второе нашествие марсиан», «Гравилёт Цесаревич», а следом за ним и всю альтернативную историю.

Другое определение: «Фэнтези — литература, описывающая мир объективного идеализма». Тогда «Полдень ХХII век» будет научной фантастикой, а «Попытка к бегству» — фэнтези. Зато фэнтези потеряет одно из недавних своих приобретений — роман Николая Романецкого «Убьём в себе Додолу», ибо волшебство в этой книге явно естественного происхождения, и всякое заклинание может быть разрушено с помощью Вольтова столба. Хотя и здесь следовало бы провести грань между собственно фэнтези и откровенно мистическими сочинениями. В фэнтези проявления сверхъестественного и то, что мы привыкли называть реальным миром, существуют как бы на равных. Магия, божественные силы и прочие фантастические атрибуты оказываются всего лишь дополнительным, хотя порой и важнейшим, фактором миров, материальная составляющая которых также является самоценной. В мистических произведениях реальная составляющая мира — не более чем игрушка в лапах сверхъестественного.

Граница между фэнтези и НФ, как и полагается в литературе, весьма зыбкая, подразумевает существование множества пограничных произведений,

Рассмотрим с точки зрения достоверности цикл «Волкодав» Марии Семёновой. У книги есть достоинства и недостатки. Она написана хорошим русским языком, практически не содержащим мелких ляпов. Романы о Волкодаве  наполнены приключенческими сценами, способными держать читателя в напряжении. Однако, что касается достоверности… «Волкодава» принято называть русским фэнтези. На страницах «Волкодава» встречается множество разных народов, у каждого из которых существует своя система обычаев, верований, общественного устройства. Всё это логично увязано друг с другом, так что даже противоречия оказываются естественными, существующими в реальной жизни. Ни один из персонажей не совершает поступков, не согласных с менталитетом собственного народа. Прописан и антураж: миски, плошки, оружие, всякая одёжка. Достоверность полная.

В 1980 г. Мария Семенова написала повесть, ныне известную как «Хромой
кузнец», и передала ее в ленинградское отделение «Детской литературы». Повесть поставили в план издания и забыли о ней надолго, а сама автор с тех пор двенадцать лет ходила на занятия литобъединения при издательстве. За это время ей удалось опубликовать несколько стихотворений. К исторической прозе относились с подозрением: «Пишешь ты вроде ничего, только кому эта Древняя Русь нужна? Какие-то викинги... Это далеко от наших дней, лучше пиши про современность...» [16, с. 70]. Перелом наступил в 1985 г., когда на совещании молодых литераторов Северо-Запада Р. Погодин дал блистательную оценку повести «Ведун». С тех пор пошли сперва публикации в журналах, а в 1989 г. вышла уже отдельная книга. За повесть «Лебеди улетают» М.Семенова получила премию «За лучшую детскую книгу года».

Автор до глубины души увлечена суровым и прекрасным миром викингов; она связывает напрямую историю древних мореплавателей с историей славян, русичей, полагая исток будущего взлета родной страны во взаимодействии этих различных и одновременно близких племен и народов. Любимые писательницей герои нередко переходят из одного произведения в другое, позволяя читателю мысленно объединять небольшие по объему повести в роман-эпопею.

Историческая проза М.Семеновой - это органическое переплетение в захватывающем сюжете документальных фактов и свидетельств прошлого с головокружительными приключениями вымышленных героев, описание и реконструкция обрядов и обычаев, утонченный психологизм.

Стремясь воссоздать события тысячелетней давности сквозь призму восприятия современником этих событий, М.Семенова рисует «живой и звучащий» мир, в котором люди еще не разучились видеть в лесу - лешего, в реке - русалку, и в то же время они привыкли искать опору в самих себе, когда «человек с руками, головой и сильной волей мог выбиться в люди из абсолютных низов» [15, с. 267]. Этот мир суров, но справедлив, он испытывает человека на прочность, на умение сохранить верность самому себе и противостоять врагам, стихиям и бедам. В этом мире все живое полноправно наделено душой, которую нужно научиться понимать, хотя чуткость к голосам «невидимого» дана не каждому. Беда, если человек нарушает вольно или невольно гармонию и устои окружающего.

В 1992 г. М.Семенова активно занялась переводческой деятельностью; в процессе этого познакомилась со множеством произведений, написанных в жанре фэнтези. Неудовлетворенность переведенным и прочитанным стала одним из побудительных мотивов к написанию романа «Волкодав» (1992-95), который был назван издателями «русским Конаном».

Сама автор на вопрос о том, каким образом к ней пришло увлечение фэнтези, в одном из интервью объясняет: «Просто мне всегда казалось более интересным писать не о великих исторических событиях, а о том, почему люди того времени действовали так, а не иначе, как они на жизнь смотрели, как они мир себе представляли... Мифологическое мышление настолько мощно влияло на человека, настолько оно определяло его поступки, которые современная логика объяснить совершенно не в состоянии, что там реально проявлялось влияние богов, мистических сил и так далее... Вот поэтому я и придумала такой отдельный мир, где все так оно и есть - что если там какая-то лужа, то в ней совершенно точно живет водяной...» [16, с. 71].

В увлекательной форме героико-романтического эпоса М.Семенова создает «волшебную реальность» древней и древнейшей истории славян и их ближайших соседей. При этом автор подчеркивает: «В «Волкодаве» я сознательно уходила от славянских богов, от конкретных реалий. И славяне у меня называются веннами и сольвеннами. Отказавшись от буквы, я постаралась взять дух, который владел тогдашними людьми. Я попыталась отразить воззрения народов на окружающую жизнь и друг на друга» [16, с. 68].

В «магических» романах М.Семеновой оживают древние обычаи, представления, мифы, получая оригинальное образное воплощение и формируя своеобразную структуру мироздания. В нем все сущее находиться на своем месте, выражаясь всеобщим множеством в гармонию целого; в нем все происходит так, как должно произойти, даже, если кажется, что оно происходит иначе; в нем сон это та же явь, прошлое может превращаться в будущее и наоборот, а судьбу нельзя умолить, но можно попытаться с ней бороться силой чистого сердца и верной души.

Присущий писательнице глубокий психологизм и повышенное внимание к детали в конечном счете делает художественный мир «Волкодава» на редкость убедительным: своеобразие мифологического мироощущения в нем сливается с правдивой передачей человеческих чувств и эмоций, с точностью обрисовки их внешних проявлений в реалиях ретропии. Созданный М.Семеновой мир кажется реальным и осязаемым, он целен и достоверен, при погружении в него испытываешь своеобразный «эффект присутствия». Автор одновременно является как бы очевидцем и участником описываемых событий, «живет» в рисуемом мире. Логично в этом смысле ее собственное «признание»: «Эта ежедневная жизнь здешняя, все эти хождения по магазинам, для меня совсем не главное. Настоящая-то жизнь, она ТАМ» (имеется в виду роман «Волкодав») [16, с. 67].

В отличие от многих собратьев по перу, чьи миры выглядят своеобразной декорацией, на фоне которой разворачивается действие, мифопоэтический мир романов М.Семеновой несколько сужен и «обытовлен», ее герои ограничены точно обозначенным пространством и временем, а присутствие чудесного элемента скупо и «завуалировано». Однако именно эта «дотошность» в обрисовке деталей позволила ей сделать героев и их приключения достоверными и убедительными. Использование же М.Семеновой мощной научной базы данных, этнографических, филологических, медицинских, философски-религиозных, дает автору возможность избегать фактических неточностей, нередко встречающихся в произведениях других авторов. М.Семенова стала автором нескольких научно-популярных работ о викингах и древних славянах.

Сегодня М.Семенова убеждена, что ее «основной стезей были и остаются исторические романы о IX веке в нынешней Ленинградской области», тем не менее, у нее есть оригинальные замыслы в диапазоне от научно-исследовательских статей до литературных мистификаций и пародий.


1.2. О мифологической мотивации романов


Романы Марии Семёновой: «Волкодав», «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень», «Волкодав. Самоцветные горы», «Волкодав. Знамение пути» объединяются в серию на основе центрального образа главного героя – Волкодава – венна из племени Серых Псов.

Эти романы написаны в жанре фэнтези, чья популярность на сегодняшний день занимает всё более и более устойчивые позиции. В результате анализа романов Семёновой и сопоставления их с научными работами, главным образом с трудами А.Н. Афанасьева «Мифологические воззрения славян на природу» [1] и «Мифы русского народа» Е. Левкиевской [9], мы приходим к выводу, что Семёнова не только активно использует материал славянской мифологии, но и преобразует его. Славянская культура - верования, традиции и обычаи наших предков – незримый самобытный герой её произведений. Именно поэтому мы можем назвать жанр этого произведения - славянское фэнтези.

Н.А. Криничная, анализируя процесс формирования мифологических представлений, отмечает следующее:: «На ранней стадии мифического сознания внутри живой природы не представляется ещё возможным провести чёткую грань между человеком и животным, что ведёт к зооантропоморфному облику героя мифа». Сказанное относится, прежде всего, к мифам, в которых действуют тотемные предки – создатели одновременно и какой-нибудь породы животных, и человеческого рода, для которой тот или иной вид животных является прародителем. Из этого следует, что герой мифа может выступать как в облике человека, так и в облике животного. И тот, и другой прообразы обнаруживаются уже в искусстве позднего палеолита[1].

С.Ю.Неклюдов нашёл объяснение этим своеобразным «перевоплощениям» персонажей: по его мнению, они способны выступать в своей «животной» или человеческой ипостаси главным образом в зависимости от функционирования в данном эпизоде[2].

Данное явление мы наблюдаем в анализируемых произведениях, ведь не случайно все племена здесь ведут свой род от тотемного животного, к тому же и главный герой в случае надобности превращается в покровителя своего племени – в собаку: «Его предок был псом, который избавил праматерь племени от лютых волков, а потом, как водится, обернулся статным мужчиной»[3].

При этом способность перенимать облик тотемного животного была уделом избранных, всегда считалась великой честью: «Предок дарит Своё обличье только величайшим в роду»[4].

Именно перед тотемным предком держат ответ венны в загробном мире: «Хорошим или плохим я был сыном, это я узнаю, когда умру и предстану перед Прародителем Псом»[5].

Черты человека и черты пса сливаются, их души становятся единым целым, и одно существо описывается с помощью указания характерных особенностей другого: «У страшного серого зверя были человеческие глаза»[6].

Образ Серого Пса в романе является одним из главнейших тотемов.

В мифологических представлениях наших предков собака играла далеко не последнюю роль, так как она всегда являлась помощником человека, сопровождала его на охоте, охраняла жилище и т.д. Народное сознание часто отождествляло собак с тучами, поэтому внимание постоянно акцентируется на ассоциативной связи между собакой и тучей благодаря общему для них признаку – серому цвету; именно этим и объясняется постоянное упоминание о том, что пес носит серую шкуру.

Образ волка неразрывно связан с образом собаки. В романах даже есть упоминание о родственном Серым Псам племени, в котором тотемом являлся волк. Верования приписывали ему функции посредника между «этим» и «тем» светом, между людьми и нечистой силой, в русской традиции даже существует предание, что волк был создан дьяволом, чтобы кусать бога[7].

Два героя - Волк и Волкодав - противопоставляются друг другу: один как носитель светлого начала, охранителя человека от всякого зла, другой как губитель стада, жестокий слуга не только земных тиранов, но одновременно и потусторонних сил.

Образы волка и собаки в народном сознании тесно связаны благодаря возможности превращения как из человека в животное, так и наоборот. Идея о смене облика в более поздней народной традиции трансформируется в культ оборотня, соотнесённого с природной средой, и прежде всего с фауной и флорой соответствующего региона.

Мотив перевоплощения человека в волка и в русском фольклоре, и в древнерусской литературе являлся универсальным. Мифологема превращения человека в волка столь устойчива, что слово волколак или волкодлак приобрело расширительный смысл: это оборотень вообще (корень длака в старослав., сербохарватском и словенском языках значит «шерсть», «руно»).

Превращение в собаку имеет свою особенность. Оно случается совершенно внезапно: только что видели человека, имеющего некоторые характерные признаки (например, старика, «много такого знающего», со странным волчьим взглядом, сверкающим из-под бровей), а спустя мгновенье вместо этого человека видят похожую на него собаку[8]. Превращение, описанное в романах, полностью соответствует народным представлениям. Прежде всего, Волкодав имеет все признаки «подозрительного» человека: следы кондалов вызывают в народе мысли о том, что он – беглый каторжник. Да и вид у него всегда очень угрюмый и настороженный! «Мы слышали крики. Нам показалось, что бешеная собака напала на женщину»[9], - так говорят очевидцы схватки Волкодава с жрицей богини Смерти. «Я…иногда…бываю собакой»[10], – признаётся и сам герой.

Правда, необходимо отметить, что оборотничество носит в сознании народа отрицательный характер, так как оборотень, если не ведет человека к гибели, то, по крайней мере, приносит серьёзные неприятности. Славяне, жившие во времена первобытно-общиннго строя оборотничество представляли совсем иначе, т.к. каждый член рода, а в особенности избранный, совмещали в себе черты человека и животного-покровителя, следовательно, такое превращение не могло принести зла. Так и Волкодав чувствует в себе Пса, он органически сливается с ним.

Появляется на страницах романов и гигантский Змей. Правда, он предстаёт перед нами не в образе животного, а в своей божественной ипостаси. «Змей, давным-давно изгнанный Богом Грозы из пределов Земли, рвался в дневной мир, шарил хоботом, нащупывая дорогу к Железным горам: сломать заповедные крепи, выпустить из векового заточения хозяев смерти и холода, Тёмных Богов»[11].

Этот миф напоминает скандинавское сказание о Мировом Змее, пожирающем свой хвост. «Ёрмунганд, Мировой Змей, – был сыном Локи и великанши Ангрбоды. Всеотец (Один) взял великого Змея и бросил его в море. Там вырос он до таких размеров, что лежит теперь, плотно обвившись вокруг земли, и грызёт свой хвост»[12].

Учёные полагают, что Змей в его древнейшей форме представляет природные стихии огня, воды, гор и небесных сил – дождя и грозы[13]. Легенда о Боге Грозы, рассказанная Семёновой, у реальных славян часто трансформировалась в легенду о кузнеце. Так, этнографы в 20-е гг. ХХ века зафиксировали на Украине целый ряд сказаний о древних кузнецах-змееборцах, которые выковали сорокапудовый сказочный плуг и научили людей земледелию[14].

Само племя веннов, из которого происходит главный герой, чем-то напоминает племя реальных исторических северян невров, живших в 5-6вв. до н.э., которых считают предками славян. Эти племена жили первобытным строем. Селились они в лесу, как и венны. Афанасьев отмечает, что Геродот записал любопытную этнографическую деталь, связанную с неврами, о ежегодном превращении их в волков, правда, что он имел ввиду, остаётся не совсем ясным.

Главный мотив русской народной вышивки – женская фигура с воздетыми к небу руками – существовал уже примерно в 5,6вв. до н.э.[15] Из этого следует, что главенствование женщины как богини и женщины в родовой общине на тот период истории славян было очевидным. Тогда мы можем предположить, что племя невров тоже могло жить по матриархальному принципу.

Веннское племя также строится по принципу матриархата. Венны верили, что в основе племени стоит Праматерь. Превосходство женщины подчёркивалось и тем, что женщину считали более интеллектуально развитой. «Женщины мудрее мужчин», - так говорит и сам главный герой. Нижеследующий обычай характеризует взаимоотношения мужчин и женщин этого племени: «Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям, и те нанизывали их на ремешки, которыми стягивали косы. С гладкими ремешками показывались на люди одни вдовцы и те, до кого женщина ещё не снисходила»[16]; «По веннскому обычаю, радужная горошина на ремешке у холостого мужчины обозначала лишь, что он собирался хранить верность подарившей её. Пока она не возьмёт его в мужья. Или не предпочтёт кого-то иного…»[17]. Женщины племени веннов брали мужчин себе в мужья, что часто становилось поводом для шуток и издёвок со стороны представителей других племён: «Волкодав привыкнуть к тому, что у большинства народов девушку выдавали, так и не мог. У веннов девушка брала себе мужа»[18].

На страницах романов Семёновой перед нами последовательно предстают все основные боги славянского пантеона: Перун (Сварог), Дажьбог (Солнце), Лада, правда под другим именем (в романе она встречается под именем Прекраснейшей), Марана-смерть и т.д.

Из них большее внимание уделяется Перуну, «Богу Грозы», как его называет сам Волкодав. Этот бог является также покровителем главного героя, его незримым помощником.

В славянской мифологии Перун являлся владыкой морей, рек, дождевых облаков и т.д, а также богом земного огня, принесенного им с небес в дар смертным[19] (исходя из этого можно провести параллель между ним и др.-греческим Прометеем).

Перун часто отождествляется с греческим Гефестом и с Тором из скандинавской мифологии. В народном сознании жителей северной Европы Тор путешествовал по небу в колеснице, разя стрелами-молниями, сопровождаемый диким грохотом - громом.

Сравним с описанием в романе: «Колесница Бога Грозы удалилась на север…»[20].

Каменный или металлический крестообразный молот – необходимый атрибут бога-громовника у всех арийских народов. Так же и финский бог Укко имеет не только огненный лук и огненные стрелы, но и молот.

Мария Семёнова описывает обращение главного героя к Перуну, своему покровителю: «Вытащил молот…начертал в воздухе Знак Грома: 6 остроконечных лепестков, заключённых в круг-колесо»[21], т.е. чтобы получить помощь от божества, герой совершает ряд «колдовских» операций с помощью любимого оружия бога-громовника.

«Венны звали эти горы Железными и утверждали, будто ими, как железным замком, запер когда-то Тёмных Богов и всякую нечисть, воспретив показываться в дневной мир»[22] – эта цитата, несмотря на свою краткость, содержит очень важную информацию. Здесь в несколько изменённом виде, представлен один из базовых славянских мифов о борьбе громовержца Перуна с каким-то могучим противником. Учёные полагают, что на его основе создавались все остальные мифологические рассказы об отношениях между богами.

Теория «основного мифа» была разработана в 60 – 70-х годах ХХ века В.В.Ивановым и В.Н.Топоровым, которые исходили из предположения, что славянская мифология может быть реконструирована через сопоставление с мифами других народов, «родственников» славян по индоевропейской семье. Согласно теории «основного мифа» у восточных славян существовал ряд мифологических сюжетов, объединяющих Перуна, Мокошь (женск. начало) и Волоса (Велеса)[23].

Скорее всего, основным противником громовержца был Волос (в северорусских землях этот бог почитался под именем Велеса). В отличие от Перуна, который царил в верхнем мире, на небе, Волос властвовал под землёй.

Причину распри этих богов учёные обычно видят в соперничестве за благосклонность единственного известного женского божества Мокоши, которую считают супругой громовержца Перуна. Впрочем, подобная гипотеза полностью построена на сравнении славянских богов с персонажами балтийской мифологии и практически не имеет прямых подтверждений в собственно славянских верованиях[24].

В космогонические представления веннов и сегваннов, сольвеннов и других племён, представленных в романе, вливаются реальные космогонические мифы древних славян, в том числе, и легенды об Острове Жизни, воплощающем в себе представления славян о Рае небесном:«…Остров Жизни, священная обитель Богов. Туда, на этот Остров, ушли Дети Серого Пса»[25]. Вспоминая Остров Жизни, венн постоянно называет его Яблочным. Этот миф, пересказанный Семёновой, уходит своими корнями в глубокую древность, когда славяне полагали, что в райских садах зреют золотые яблоки, дающие вечную молодость, здоровье и красоту (= живая вода). Ещё Афанасьев говорил о том, что «Блестящие молнии уподоблялись арийскими племенами золотым шарам. Золотые шары-молнии породили миф о золотых плодах, зреющих в счастливую пору весны и лета на деревьях-тучах. Греческая мифология знает чудесный сад нимф-гесперид, в котором растут золотые яблоки»[26].

«А наёмники…Если они погибают, то…в бою, с мечами в руках, и Длиннобородый берёт их на небо, сражаться и пировать в Дружинном чертоге!»[27]. Такое поверье сходно со скандинавским мифом о боге Одине и его небесной стране Валхалле – рае для всех павших в бою воинов! Несомненно, чтобы попасть на Остров Жизни, нужно пройти определённый, не лишённый опасностей путь, который в народном сознании чаще всего отождествлялся с Млечным путём или радугой. Авторы Мифологического словаря отмечают, что в Тульской губернии Млечный путь осмысляли как Мост из ада в рай, по которому идут души умерших[28]. Соответствующие представления мы находим и в романах: «Я не очень хорошо жил… Радужный мост обломится у меня под ногами, и двери Звёздного чертога не раскроются передо мной. Жадный Хёгг будет вечно гнаться за мной по отмелям холодной реки…»[29]. В данном контексте, как и в последующем, выдвигается идея о том, что душа свободна и легка только тогда, когда вес души вместе с грехами не будет превышать определённую норму, иначе человеческая сущность до рая долететь не сможет!

«Прегрешения прожитой жизни могут отяготить, заставить свалиться в холод и мрак Исподнего Мира со Звёздного моста»[30]. Эта же мысль развивается и далее: «Души бывают разные… У праведника она - как светлое облачко…А у таких, как Людоед или тот палач, души – как трупы»[31].

Сравним представлении славян и веннов о смерти. Женский род слова ‘смерть’ лишний раз подтверждает идею о том, что, славяне олицетворяют её с женщиной, подобной Гелле, у немцев же T`ot, der heilig Tod выступает, как злой бог (но не как женщина)[32].

Видение смерти у героев «Волкодава» похожее: «На границе светлого круга стояла худая рослая женщина. В длинной, до пят, белой рубахе и тёмно-красной понёве с прошвой, расшитой белым по белому. Распущенные пряди седых волос достигали колен. …Время попросту не имело к ней отношения»[33]. Стоит обратить внимание на то, что изображается только одежда Смерти, но о лице не сказано ни слова. Это описание напоминает быличку, когда о страшном и о невыразимом простым человеческим языком не говорится; мы узнаём описываемое существо только по каким-то особенным признакам.

Небезынтересно сравнить также представления о возникновении человека и устройстве мира у народов, описанных Семёновой, с реальными представлениями наших предков.

«Боги Небесной Горы вылепили всех нас из глины»[34] «Волкодав: «Боги вырезали нас из дерева»[35].

Здесь в цитатах из романов мы видим, как сталкиваются космогоничексие представления двух разных племён, при этом миф, «рассказываемый» Волкодавом, не находит аналогов в рамках славянской традиции, скорее, примеры соответствия можно найти в мифологии других стран, например, в Персии: жители этой страны в древности полагали, что прародители рода – муж и жена (Meshia и Meshiane) произошли из дерева[36]. Соответствующую параллель мы находим в скандинавской Эдде, где говорится о том, что люди были сотворены из ясеня.

«Ниже начинался матёрый щит Земли, отделявший Верхний мир от Исподнего. Если рыть вглубь, со временем можно достигнуть …чего? Обиталища мёртвых?»[37].

Из этих цитат следует, что племена, созданные Семёновой, мир делили на подземный и наземный, что расходится с представлениями о том, что души умерших обитают на небесах. Эта путаница могла возникать из-за столкновения различных мифологических представлений, так как каждое племя имело свою собственную версию мифа об обиталище умерших.

Встречаются в романе и существа, являющиеся результатом непосредственно творчества самой Семёновой: Из них – бог Трёхрогий, Ойлен Улль – властитель небесного Острова Яблок (похожее имя встречается в скандинавской мифологии: Улль – бог-лыжник, стрелок из лука и сын богини Сив, но мы видим, что у Семёновой он выполняет совсем иную функцию, при этом имеет необычный внешний облик, из чего можно сделать вывод, что бог этот – результат творчества писательницы, а сходства имён – лишь случайное совпадение!); Каплона – богиня, покровительствующая лошадям, Кан – богиня Луны: «Кан Кендерат была жрицей Кан, милосердной Богини Луны. Богиню Кан чтут на юге Вечной Степи. У этих жриц было заведено странствовать – лечить, учить…А чтобы безоружные женщины живыми возвращались домой, их Богиня даровала своим ученицам Искусство Кан-киро ведда-арди»[38]. Под этим культом нельзя рассматривать какое-то определённое религиозное направление. Женщины-жрицы, владеющие подобием восточных единоборств, – каждый критик или читатель сам волен интерпретировать это явление как ему самому хочется.

Семёнова разрабатывает небольшой цикл легенд, связанных с изображёнными в романе Самоцветными горами. Это своеобразная культура рабов, их легенды и вера в спасение и грядущую свободу. Так, например, рабы верили, что, если прийти в забой по шесть человек, то Горбатый рудокоп обязательно станет седьмым и освободит их. Эта легенда, а также рассказы о том, как иногда некоторые слышали звон его кайла, напоминают линию «Уральских сказов» Бажова, в том числе, и историю о Хозяйке Медной горы, которая иногда помогала наиболее трудолюбивым и честным работникам. Автор касается также и особенностей горных профессий, поверий, связанных с различными драгоценными камнями, т.е. формирует своеобразную горную культуру, где даже есть своя собственная мифология. «…после смерти Боги даровали Каменотёсу право остаться в Самоцветных горах – помогать утратившим надежду, выводить к свету заблудившихся в лабиринте пещер…»[39].

Подводя итог всему выше сказанному можно, с уверенностью заявить, что романы Семёновой в обзорном виде представляют основные моменты славянской мифологии. В следующей главе мы более подробно остановимся на лексическом своеобразии произведений М. Семеновой и рассмотрим аналогию между описанием мира Волкодава и древними славянами.

В любом случае, автора нельзя упрекать в искажении некоторых моментов или в своеобразной, нетрадиционной интерпретации отдельных мифов, так как эти работы ни в коем случае не претендуют на энциклопедическую достоверность.


Глава 2. лексическое разнообразие романов

2.1. Тематическая классификация лексики

Лексика, лексический фонд языка, как составная часть единой языковой системы, существенно отличается от других сторон языка - фонетического строя, морфологии, синтаксиса. Это отличие состоит в непосредственной обращенности к действительности. Поэтому именно в лексике прежде всего отражаются те изменения, которые происходят в жизни общества. Язык находится в постоянном движении, его эволюция тесно связана с историей и культурой народа. Каждое новое поколения вносит нечто новое не только в общественное устройство, в философское и эстетическое осмысление действительности, но и в способы выражения этого осмысления средствами языка. И прежде всего такими средствами оказываются новые слова, новые значения слов, новые оценки того значения, которое заключено в известных словах.

Стилистические преобразования в лексике последних лет в большей своей части обязаны причинам внешнего, социального порядка. К ним можно отнести изменение состава носителей литературного языка, эмоциональную напряженность в жизни общества, резкое изменение общественных оценок жизненных явлений, событий, психологических и социальных установок и др.

Стилистические процессы в целом характеризуются двумя направлениями:

-   стилистической нейтрализацией;

-   стилистическим перераспределением.

Процесс нейтрализации касается как слов с завышенной стилистической окраской, так и слов стилистически сниженных. И тому и другому способствует явная демократизация литературного языка, установление и формирование в нем более либеральных норм. Запретительные меры при употреблении разностилевой лексики начинают пробуксовывать и не давать практических результатов. В итоге состав нейтральной лексики значительно пополнился большим количеством сугубо книжных слов, часто узкоспециальных, и в еще большей степени слов сниженного характера, не только бывших разговорных и просторечных, но и жаргонных, утративших узкую социальную сферу применения.

Книжные слова: предпосылки, вкупе, доколе, подле, воздать, всуе, тем паче, узреть, стезя, баталия, уготовить, избегнуть, радеть, ратовать, воочию, нежели, прах, останки и др. - благодаря активизации экспрессивности в языке ослабляют свою книжную окраску и, будучи помещенными в нейтральные или даже сниженные контексты, становятся привычными, нейтральными. Нейтрализуются, т.е. лишаются стилистической окраски книжности, многие широко распространенные термины, утратившие связь с конкретными отраслями знания. У Марии Семеновой встречаем:


Если вспомнить, как кнесинка хваталась за его руки в день приезда отца, получалось, что вряд ли она после свадьбы отправит его сразу домой. Скорее всего, оставит при себе вкупе со старой нянькой, служанками и лекарем Илладом. Должен же быть подле нее в чужой стране кто-то, кого она знает еще по дому, кому привыкла полностью доверять...


Толпа кандальников глухо загудела, заволновалась. Притиснутые к дальней стене карабкались на выступы камня. Кто-то пытался опереться на чужое плечо, кто-то упал, нещадно ругаясь. Почему-то каждому хотелось воочию узреть этот бой, о котором действительно потом сложили легенды.

 

Что, если Хозяйка Судеб начертала мне, последнему, снова сделаться зверем?.. Что, если, убив Людоеда, я уже выполнил все, что мне было на земле уготовано?


Ибо в чем доблесть вождя, как не в боязни покарать невиновных? Позволь же нам убедить тебя, что ведьма ни в коем случае не должна избегнуть костра. Ты выставишь своего человека, а мы своего, и с каждым из них пребудет участь колдуньи. Если победит наш человек, а я не сомневаюсь, что он победит...


Мария Семенова бережно и внимательно относится к деталям, к мелочам сюжета, каждой детали дает поиграть. Вот хитрый воспитующий валун из "Лебединой Дороги", вот корабельный кот викингов, вот печальный стих, прочтенный Ниилит у книжного лотка и предвосхитивший встречу Волкодава со стариками-вельхами... Кое-кто считает Марию Семенову слишком прямолинейной, осуждает "бесхитростность" ее сюжетов: зачем, мол, все так разжевывать, никаких загадок не остается. Однако загадок и разгадок более чем достаточно, только относятся они в основном к тому самому второму смысловому слою, который иные читатели гордо игнорируют.


 
На чей-то вкус пересказанных снов у Семеновой чересчур много, так что прием этот выглядит нарочитым. Возможно, чтобы по достоинству его оценить, требуется знакомство с сагами, которые оказали заметное влияние на автора "Волкодава". В сагах "сны не могут не быть вещими" [19, с. 56], и обойтись без них рассказчик не может. Кажущаяся наивность этого приема в книгах Семеновой - не "детская" и не "женская", а средневековая. (Так нашим правнукам покажется наивной внезапная замена третьего лица на первое, придающая столько динамичности нашим любимым повестям.)


О том, какие сны снятся Волкодаву, стоило бы сказать особо. За много страниц до объяснения читатель начинает понемногу угадывать. Кому нужно превращение героя в пса - Богам, девочке или ему самому? Можно ли себе представить светлого оборотня или "двоедушника" славянских мифов - существо, получившее дар спасаться от смерти переменой обличья, спасать других? Во второй части, однако, дан четкий ответ, чудо узаконено.


А ты, убаюкана тихим дыханием ночи,

По-детски легко улыбнешься хорошему сну,

Не зная, не ведая, что там тебе напророчат

Пришедшие властно судить молодую весну.

И так беззащитно-доверчива будет улыбка,

А сон - так хорош, что никто не посмеет мешать,

И, дрогнув в смущенье, хозяйки полуночи зыбкой

Судьбы приговор погодят над тобой оглашать.

А с чистого неба льет месяц свой свет серебристый,

Снопы, и охапки, и полные горсти лучей,

Черемуха клонит душистые пышные кисти,

И звонко хохочет младенец - прозрачный ручей.


В "Волкодаве" помимо увлекательной интриги есть и нечто, поднимающее беллетристику до литературы: душа и характер очень необычного героя. Каким образом "тупое веннское упрямство" сохранило сквозь годы каторги и воинской науки в детстве внушенную Правду; как то и другое сосуществует, пытаясь примириться к тому же с принципами кан- киро... И каким малопривлекательным должен быть (не может не быть) подобный человек для посторонних глаз. "Тип с переломанным носом, умеющий кого угодно шваркнуть об землю и не снисходящий до разговоров с теми, кто так не умеет". Ответом на часто задаваемый вопрос, "может ли быть такой герой", служит сама книга. Вот он, Волкодав, перед нами. Он может нравиться или не нравиться, но в праве на существование ТАК написанному персонажу нельзя отказать.

Норма - одно из важнейших условий стабильности, единства и самобытности национального языка. Однако неправильно было бы думать, что литературная норма неподвижна: она развивается и изменяется во времени, причем степень подвижности нормы неодинакова на разных языковых уровнях. Например, орфоэпические нормы (литературное произношение и ударение) претерпели значительные изменения на протяжении XX столетия, а грамматические нормы (правила образования слов, словосочетаний и предложений) более устойчивы. Их колебания проявляются в возникновении вариантов, одни из которых отражают норму, а другие воспринимаются как разговорные (просторечные, грубопросторечные). Например, во множественном числе употребляются формы существительных тракторы и трактора, договоры - договора. Такие варианты указывают на колебания нормы и нередко являются переходными ступенями от устаревающей нормы к новой.

Русский литературный язык функционирует в форме устной и в форме письменной речи. Обе эти речевые формы используют одни и те же единицы языка, но по-разному.

Речь устная и речь письменная рассчитаны на разное восприятие и поэтому отличаются лексическим составом и синтаксическими конструкциями.

Цель устной речи - быстрота передачи и восприятия определенного содержания. Она адресуется непосредственно собеседнику и рассчитана на слуховое восприятие.

Устная речь использует разговорно-бытовую, просторечную, иногда диалектную лексику и фразеологию. Ее синтаксис характеризуется частым употреблением простых и неполных предложений; порядок слов не всегда обычный. Из сложных предложений употребляются чаще сложносочиненные, чем сложноподчиненные; причастные и деепричастные обороты в устной речи используются редко.

Чаще всего устная речь является диалогической. Но она применяется также в лекциях, докладах, выступлениях и в этих случаях носит монологический характер, а по лексике и синтаксису приближается к письменной речи.

В распоряжении устной речи кроме лексико-грамматических средств имеются и вспомогательные средства передачи мысли: мимика, жесты, интонация, паузы, возможность повторения.


- Иди, Лучезар, проследи, чтобы купца отвели в кром, но никаких обид не чинили, пока не разберемся, - хмуро проговорил Правый. - И так еще кабы вину заглаживать не пришлось. А ты, парень...

- Сговорился, вор! - повторил Лучезар. - Сам разбойник и разбойника нанял! Отличиться надумал!.. Да и шею дружку сломал, чтобы остаток доплачивать не пришлось...

- Что скажешь, парень? - спросил Крут.

Волкодав ответил: - Госпожу не зашибло?

- Не зашибло, - сказал Крут. - Так ты слыхал, что боярин говорит? Чем докажешь, что чист?


О "Волкодаве" имеет смысл говорить главным образом потому, что одной из первых эта книга сделалась настоящим бестселлером. Слепо воспринимая иностранные слова, мы подчас не столько понимаем их, сколько придумываем им новые значения. На самом деле бестселлер - это не просто книга, которая хорошо продается, а книга, которая начинает жить самостоятельной жизнью.

С "Волкодавом" случилось именно это. Он не только начал собой новую чрезвычайно удачную издательскую серию, не только стремительно вывел Марию Семенову в "первые леди жанра". Он породил активную дискуссию в специальной прессе и интернетовских фэнтезийных конференциях.

Понятие "новое" в фэнтези - категория глубоко сомнительная. Собственно говоря, сюжетной новизны ни в романах прародителя жанра Толкиена, ни в тысячах книг его адептов нет по определению. Все предугадываемо. Герой не может не странствовать, не может не блистать нечеловеческим благородством и громоподобной убойной силой. Мудрость и красота обязаны отмечать его спутников.

Эти книги читают, как перечитывают. Радость узнавания здесь больше азарта познания. Они - если угодно - реакция рядового читателя на хаотический мир, пестуемый большой литературой.

И все же "Волкодав" Марии Семеновой выделяется в этом ряду. Чем? Драки хороши, но обыкновенны; описуемый мир прост и не содержит ни нуль-перемещений, ни лабиринтов Амбера. Просто славянский витязь, умелый боец Волкодав из рода Серых Псов, вырвавшись из рабства (не метафорически "по капле", а буквально из рудников), возвращается мстить за уничтоженный род. Убивает вручную кунса (вариант слова "князь"?) Винитария по прозвищу Людоед и рушит его замок, чуть-чуть прибегая к магии. Добывает в этой битве лишнюю обузу для странника без роду и племени - мудреца Тилорна и девушку Ниилит. Вместе с мимоезжими караванщиками приходит в Галирадские земли и нанимается телохранителем к молодой кнесинке (это уже точное воспроизведение древнего произношения слова "княжна") по имени Елень. Позже христиане назвали бы ее Еленою, пока это языческое имя просто восходит к древнерусской форме слова "олень". Отвозит кнесинку жениху. Бьется с негодяями, меж ними и вельможные родичи кнеса Глузда Несмеяновича. Все происходит в декорациях мира, богато населенного разнообразными племенами - веннами и их близкими сродственниками сольвеннами, вельхами, живущими к северо-западу, южными аррантами, горными ичендарами.

Мария Семенова написала книгу, которую все давно ожидали. Народу, воспитанному на Высоцком и лозунге "Если не я, то кто же", как воздух был необходим Герой. Необходима была такая же рыцарская традиция, которую для советского мира означали плакаты "Ты записался добровольцем", а для англо-американцев - Конан, Арагорн, размассовленные рыцари Круглого стола. Конечно, воплощение замысла не стопроцентно. Любители этнографии справедливо заключат, что не прошедший обряда инициации (в тот день все племя перебили) герой и сам себя не может считать полноценным человеком. Знатоки боевых искусств хмыкнут: за три-четыре года не пройдешь пути высокого посвящения. Славяноведы станут править топонимику и ономастику.

Все это так. Но важно другое: сможет ли юный читатель опознать в Галирадских землях, где "говорили "малако" и "карова", нечто родное? Захочет ли нынешний северянин, как Волкодав, "пойти на каторгу за свое оканье"? Будут ли пытливые мальчики пролагать путь кнесинки Елень от Галирада до Северных Врат на контурных картах Руси, как ныне примеряют карты Средиземья к Европе? Если да, то бестселлерность себя оправдала.

К счастью, "Волкодав" - не только детское чтиво. По выражению одного из рецензентов, семеновская книга - это "женский роман" и фэнтези вместе. Одни видят в диком, но благородном венне идеального жениха - могучий, правильный, надежный, застенчив, как Павка Корчагин, сексапилен, как Ретт Батлер, - другие - делать бы жизнь с кого. "Волкодав" - чтение для всех, кто читает. Конечно, многие никогда не признаются вслух, что потребляют такого рода литературу, - а зря. Пушкин почитал достойным чтением Вальтер Скотта, будившего историческое самосознание. Семенова это самое самосознание не столько будит, сколько формирует.

Большое влияние на разговорный стиль оказывает ситуация - реальная, предметная обстановка речи. Это позволяет предельно сокращать высказывание, в котором могут отсутствовать отдельные компоненты, что, однако, не мешает правильно воспринимать разговорные фразы.

В повседневном общении реализуется конкретный, ассоциативный способ мышления и непосредственный, экспрессивный характер выражения. Отсюда неупорядоченность, фрагментарность речевых форм и эмоциональность стиля.

Как и любой стиль, разговорный имеет свою особую сферу применения, определенную тематику. Чаще всего предметом разговора становятся погода, здоровье, новости, какие-либо интересные события, покупки, цены... Возможно, конечно, и обсуждение политической обстановки, научных достижений, новостей в культурной жизни, но и эти темы подчиняются правилам разговорного стиля, его синтаксическому строю, хотя в подобных случаях лексика разговоров обогащается книжными словами, терминами.

Для непринужденной беседы необходимым условием является отсутствие официальности, доверительные, свободные отношения между участниками диалога или полилога. Установка на естественное, неподготовленное общение определяет отношение говорящих к языковым средствам.


 «Догорел   закат,  и  полная  луна  облила  лес  зеленоватым  мертвенным серебром».


Именно такой фразой начинаются все произведения о Волкодаве.

Чаще всего в описаниях Марии Семеновой встречаются описания пищи, которые переплетаются с описаниями домашней утвари и посуды, напитков.


Эврих  отрезал  себе хлеба  и  все косился  на  венна,  помешивая деревянной  ложкой  вкусно пахнувшую похлебку. Когда капуста  сварилась,  он чуть не с отвращением принялся за еду».

 

Венн снял с огня закипевший котелок, вытащил хлеб, густо намазал ломоть топленым салом  из  глиняного  горшочка, покрошил  сверху  пол-  луковицы  и протянул все это Эвриху.

 

Когда Волкодав вернулся с охапкой мокрого  хвороста,  Эврих ждал его  с полным  котелком  воды, в которой уже плавала  заправка  для похлебки, кусок вяленого мяса  и последние капустные листья, а под сенью деревьев красовался натянутый полог и лежали разостланные постели.

 

А еще нарлаки, по мнению венна, совершенно не умели готовить еду. Здесь почти не знали ни ухи, ни щей, ни похлебки. Стряпали одно жаркое, а то вовсе клали сыр или мясо на  хлеб -  и  называли подобное непотребство "обедом". А чтобы  принял  живот,  запивали чем  Боги  пошлют.  Люди  побогаче -  легким яблочным вином, простой народ - всего  чаще пивом. Нарлакского горького пива Волкодав, кстати, терпеть  не мог. Да и хлеб  в  здешних  местах печь совсем разучились. В жар сажали как пышки,  а  вынимали как крышки.  Нутром  своим напоминавшие глину  с опилками. Сущее оскорбление.  Пока  теплые, еще как-то сжуешь,  остынут - хоть гвозди заколачивай. Бестолковый народ. 

 

Люди в трактире налегали на сольвеннскую селедку и копченых  угрей.  Поющий  Цветок и Слепой Убийца уплетали из одного горшочка отменную камбалу,  благоухавшую  луком  и  душистыми  пряностями

 

Сам он взял новую булочку  и привычно располосовал  ее надвое, не забыв попотчевать крошкой очажный  огонь.  Вложил внутрь, разнообразия ради, ломоть  копченого  сала,  щедро добавил  луку  и полил  все  вместе  красным огненным соусом из глиняного горшочка. С первого раза откусил почти половину -  и мощные челюсти взялись деловито молоть.  Одно  удовольствие посмотреть, как ест человек, наделенный несокрушимым здоровьем!

- А ты хлебни  с нами, чтоб не болело, - сказал  доверенный, разливая в пузатые  кружки нардарское виноградное вино. При дневном свете вино казалось зеленоватым, но свет очага зажигал в нем красные и золотые огни.

 

Перед Лугой  лежала  на  плоском  блюде горка  душистых блинов. Как раз когда подошел венн, сын Сонмора проверил пальцем остроту ножа,  разрезал всю горку начетверо  и  придвинул  к себе масло,  смешанное с  мелко  нарезанной соленой  форелью.  Большинство  нарлаков  ело блины именно так, но  Волкодав внутренне сморщился: чего  ждать от беззаконного племени?.. Это ж додуматься надо, печь блин во всю сковородку, чтобы потом резать его на мелкие части...

 

Он сидел у маленького костра и держал в руках прут с насаженной на него жареной тушкой форели, ожидая, пока ужин хоть немного остынет. Морская вода попортила почти все их  съестные припасы,  кроме  сухарей, сохраняемых для  крайнего случая и  надежно  укупоренных  от всякой напасти. Приходилось довольствоваться тем, чем богаты  были  не слишком гостеприимные горы: мясом случайно подстреленного козлика, сочными луковицами, которые, на посрамление  Йарре,  с  видом  знатока  откапывал  Волкодав,  и  еще  рыбой, выловленной в холодном ручье.

 

Скоро  перед  гостями  появилось  деревянное  блюдо  с  красной  пряной капустой, резаным сыром и горшочком топленого  масла, но главное - с высокой стопкой   толстых,  тронутых   нежным  румянцем   лепешек.  Аромат   от  них распространялся такой, что у Волкодава,  давно не  видевшего свежего  хлеба, заурчало  в  животе.   Ученый аррант  первым  принял  из рук вождя румяный край очень  вкусной лепешки и запил  его  из  рога белой жидкостью,  оказавшейся козьим молоком. Позже настанет черед и для хмельного,  но козье молоко  считалось у итигулов священным  напитком.

Итигулы поглощали ароматное жареное мясо, лепешки и зелень, запивая добрую  снедь  немереным  количеством  хмельного напитка, приготовленного из сквашенного молока.


Также встречаются в произведениях Семеновой и яркие описания жилищ героев:


Дуба действительно были погостом[40]. В большом, богатом  селении имелись целых два постоялых двора для купцов, приезжавших на ярмарку. Назывались  те дворы без особых затей: один  "Ближний", другой "Дальний", считая, естественно, от Кондара. Был  и дом, в котором жил наместник государя кониса. Не было только одного:  укрепленного городка  и воинской силы,  как водится в  приграничных погостах. Тихие, видать, были места.

 

Волкодав   про  себя  подозревал,   что  нарлаки  приходились  дальними родственниками вельхам. Иначе откуда бы это обыкновение селить тьму народа в одной  большой  комнате и  стопочкой  складывать  у  входа  обширные  тканые занавеси: вам, гости желанные, обитать, вы и разгораживайте, как вам удобно. Венны  жили гораздо  мудрей. В  некоторых  родах  тоже не строили отдельного жилья каждой малой семье, помещались все  вместе в  большом общинном дому. Но некоторую часть этого  дома  всегда  делили на  комнатки  по  числу  мужатых женщин. И стариков, желавших покоя. И это было правильно и хорошо. А здесь - тьфу! Срамота. Одно слово, беззаконный народ.

 

После залитого  ярким  солнцем  двора  в  общей  комнате ему показалось темновато, впрочем, глаза быстро освоились. Самая обычная комната. С камином в дальней стене. Еще здесь были  запахи, какие всегда витают в подобных  местах ранним днем,  пока не  собрались гости. Это вечером воздух здесь станет таким, что  станет возможно макать в него, точно в  душистый острый соус, лепешку. Покамест  пахло  пивом, разлитым где-то  в углу да так и не вытертым нерадивым работником, с кухни веяло мылом, которым намывали котлы, и вчерашним жиром, сгоревшим на сковороде.

 

Богатые дома в Кондаре были сплошь каменные, под чешуйчатыми крышами из глиняной  черепицы.  При мысли о  том, чтобы  поселиться где- нибудь  здесь, Волкодава брала жуть. Каким образом люди умудрялись спокойно спать и  хорошо себя  чувствовать  в подобных жилищах, он искренне не понимал.  Дома попроще хотя  и  стояли  на каменных  подклетах[41],  жилые  срубы  в них были  все-таки деревянные. То  есть, по  мнению венна, пригодные для обитания. Другое дело, разросшемуся городу становилось все тесней в  кольце защитной стены, и дома вытягивались вверх,  точно хилые деревья в  слишком густом лесу, стискивая и без того узкие  улицы.

 

Прибрежный конец был самым старым в Кондаре.  Его выстроили еще до Последней войны, в те времена, когда стенывозведенные с изрядным запасом, ограждали и селение, и  порядочный кусок поля  с лесом при нем.  Праотцы строились  не так,  как теперь,  не  домишками,  точно  на  одной ноге теснящимися  друг к дружке,  - целыми усадьбами.  Привольно,  вольготно.  Другое  дело,  суровые праотцы  о  роскоши особого понятия не имели и не возводили богатых дворцов: наверное, им уже казалось  дворцом обиталище на три десятка людей, сложенное из голубоватого  местного  камня  и  крытое глиняной  черепицей. Точно такое жилье  и сейчас  мог  себе  завести состоятельный мастеровой  или купец.  Но совсем иной  вид у добротного дома, когда стоит он не впритирку с соседними, а сам по  себе, посреди уютного сада и грядок с пряной зеленью для стола. Та же разница, что между ветвистым  деревом, выросшим на приволье, и его родным братом, вынужденным тянуться к свету  из чащи.

 

Стену  комнаты  украшал  лишь  один  по-настоящему  драгоценный предмет. Небольшая каменная мозаика, изображавшая знаменитую  кондарскую крепость под клубящимися тучами,  пронзенными  одним-единственным  солнечным  лучом.  Луч символизировал самого  первого Сонмора, спасшего город. По краю картины была выложена веревка, связанная в петлю и разорванная посередине.

 

Венн увидел - пещера  была не настоящая. Мастер Улойхо сотворил ее  из обломков самородного  камня, ловко подогнав их один к другому и пустив виться по стенам и потолку разноцветное переплетение рудных жил. Осмотревшись   внимательнее,  Волкодав   заметил   кое-что  еще,  из-за первоначального  потрясения  ускользнувшее  от его  взгляда. Низкий столик с удобным креслом  при нем. И твердый кожаный короб на каменной полке,  вблизи упрятанного  светильничка.  Насколько  венну было  известно, в таких коробах держали свой товар книготорговцы. Отделка   комнаты   не   была   завершена.  В   углу  лежало  несколько приготовленных, но не  установленных  камней  и  при них -  ящичек с опрятно убранным  инструментом.  Там  же  виднелась  лесенка,  поначалу  воспринятая Волкодавом  как  необходимая  рудничная  принадлежность.  И   длинный  кусок окаменевшего древесного  ствола с корой и  ветвями, еще  не нашедший  в этой странной комнате своего, только ему присущего места...

 

В  общинном доме народа Четырех Орлов не  было ни лавок, ни столов,  ни скамей.  Каменный  пол укрывали потрепанные,  но  все еще  красивые и теплые цветные ковры. Люди ходили по ним в  вязаных носках, оставляя обувь у входа. На коврах во множестве лежали  вышитые подушки -  точь-в- точь как в  старых нарлакских домах, где еще помнили о кочевом прошлом и  чтили его обычай. Всю середину пола занимал обширный очаг, над ним с кровельных балок  свешивались две перевитые цепи. Во дни великих торжеств к ним подвешивали быка и  жарили его целиком; сегодняшний радостный случай пришел совсем неожиданно, не дав к себе приготовиться, и оттого цепи висели бездельно, а  огонь в длинном очаге горел  лишь  по  концам, остывшая  же середина  являла  прокаленный  камень, опрятно очищенный от золы.

 

Итигулы редко  занимались строительством.  Постоянно воюющее  племя  не увеличивалось в числе, так что  последние сто лет  стены и крыши возводились разве что взамен рухнувших. Строили из обломков местного камня, скрепляя его известкойзамешенной  на  сыворотке  и  яйце. Самые  же  старинные жилища, заселенные еще до Последней войны, были целиком вырублены в скалах, благо те охотно уступали резцу. Надо  ли говорить,  что такие дома считались наиболее почетными и подходящими для  лучших людей, слишком именитых, чтобы  ночевать под  кровом  общинного  дома?   Когда  арранта  и  венна  препроводили   под назначенный  для них  кров, знакомый с обычаями  итигулов сразу  сказал бы - этих  гостей  принимали  воистину  по-царски.  Ради  того, чтобы  они  могли несколько ночей вкушать старинное гостеприимство, из жилища,  высеченного  в цельном утесе, спешно перебралась к общему очагу семья старшего сына вождя.

 

Очаг в северном углу и потрескавшаяся от времени  кожаная труба, сквозь которую в отверстие высоко на стене уходил дым. Деревянные сундуки, по крышкам которых были напоказ выложены тончайшие шерстяные ткани, слава итигульских мастериц, и с гордостью расставлены дорогие покупные предметы вроде сосуда от  водяных часов, по неосведомленности превращенного в кубок... Крюк для люльки, пухлые войлоки и ковры, укрывшие плоть скалы... и груды подушек, на которые Эврих - важный  странствующий  мудрец  -  сейчас же  улегся. 


Описания самих героев не отличаются подробным перечислением деталей, но тем не менее позволяют составить достаточно полное представление об их облике. Кроме того, описывая своих героев, М. Семенова называет их самыми разными словами:

 

Ни  один нарлакский мужчина не  показывался  на люди иначе как  в безрукавке,  носимой, согласно обычаю,  в память о кочевом прошлом народа. Для стариков и  почтенных мужей  их кроили из  цельных,  без разреза, овчин, молодежь в  возрасте деяний носила кожаные,  притом на голо тело. 

 

Одеяния  у жрецов  были двуцветные. Справа серая ткань  отливала  краснотой, слева -  зеленью. У старшего  жреца цвета  одеяния были поярче, у  молодого - совсем  тусклые.

 

Там, внутри,  на опрятно обмахнутом верстаке разложено браное[42]   полотенце, а на нем стоит глиняная  миса с  чисто облизанной ложкой. Пришедшего в женихи -  да притом  еще кузнеца - кормят на славу, так,  что он капельки недоеденной не оставит, уберет в рот даже сверх сыта. И  хлеба на полотенце  не покинет ни крошки. Грех  это, хлеб крошить и крошки бросать. Не можно такого содеять юному жениху. Выгонят. И от срама до старости не отмоешься.

 

А парень с  девкой сидят  на лавке  возле  стены,  и  горит  перед ними светец, и шипят угольки, падая в корытце с водой. Светец,  может, тот самый, что паренек сегодня докончил. Со славно оттянутым, заостренным нижним концом расщепами,  куда  вставляют лучинуЛюди, слепые  на  красоту,  для этого просто надрубают металл: держит щепку - и ладно! Но молодой кузнец, конечно, постарался на совесть.  Лучина  у  него  покоится  между  живыми  цветочными лепестками,  в загнутых лапках тычинок. И цветок не абы какой,  а в точности тот,  что  возле   кузницы,  перед  порогом  расцвел.  Расцвел  и   Оленюшке понравился.  То-то  каждый листочек  подпилком  тщательно  выведен.  И, чего доброго, еще бабочка сверху присела, сладкий сок пробует...

 

Пива,  красавица! И  не этой аррантской бурды, которую  зачем  только из-за моря везут! Местного подавай!..

- И курочек пару! Да побольше соуса, соуса!..

Служаночки  в самом деле  бегали, как настеганные. Складывали в поясные кармашки позвякивающие  монетки.  Стряпухи  на  кухне  угорело  метались  от жаровни и сковородок к земляной печи и от нее к пузатой коптильне.

 

Также представление о быте племен можно получить из описаний домашней утвари, посуды:

 

Там, в трюме, горел маленький  очажок, устроенный особым образом,  так, чтобы и штормовых волн не бояться,  и не вызвать  пожара  на корабле. Людям, проводящим вдали  от берега много дней подряд,  нужно тепло,  нужна  горячая пища.  Островные  сегваны,  поколениями  ходившие в  море,  на  корабле себя чувствовали едва  ли  не уверенней,  чем на  твердой  земле.  Впереди грозил шторм, под килем корабля до дна морского простирались, может быть, версты, ­а  у них булькал себе над огнем закопченный котел и, как ни качайся корабль, - не плеснет, не перевернется.

Чашки,  которые старый воин ловко извлекал из короба, были сами  по себе замечательные. Не кожаные, не  глиняные, не медные,  даже не деревянные. Добрый  мастер сработал их  из льдисто-прозрачного, чуть тронутого зеленью стекла.  Они  чудесно  сохраняли тепло и (многажды проверено!) не разбивались, падая на твердую палубу и даже на камень. Но самой удивительной выдумкой стекловара было то, что чашки туго вкладывались одна в другую, занимая таким образом очень мало места, которого вечно не хватает на корабле.

 

На  Островах испокон веку  было принято шить  паруса из кож или тканей, окрашенных  яркими  красками,  не  облезающими от  морской  сырости и яркого солнца. Причин тому имелось самое меньшее две. Лето с его буйством цветов  в стране морских  сегванов всегда  было коротким,  а  после  нашествия Ледяных Великанов стало уже совсем мимолетным. Большую часть года человеческий  глаз видел  только белое с серым да еще черное. Оттого мастерицы, украшая одежды, не  жалели ниток  для яркого  цветного узора; оттого  обитателя Островов  за версту нельзя было спутать с собратом по крови и языку - жителем Берега. Как уж  тут  не раскрасить обширное полотнище, которому судьба судила реять  под серым  небом, над  серыми  волнами!  Пусть скорее заметят  родичи  и друзья, ждущие на берегу.  Пусть обретет надежду терпящий  бедствие: помощь  близко, держись! Пусть и  враги увидят этот парус, раздуваемый  ветром,  точно яркий боевой флаг. Пусть они знают: здесь их никто не боится...

Вот это и есть вторая причина. У каждого кунса свои цвета и узоры, двух одинаковых не  найдешь. Все вожди с кем-то в союзе или  во вражде,  и длится это столетиями. Перемены происходят нечасто.  С кем дружил или воевал дед, с тем братается  или режется внук. И как  по одежде  всегда можно  определить, какого роду-племени человек, а значит, и выяснить, чего примерно следует  от него ждать,  - так  по  парусу нетрудно  тотчас догадаться, кому принадлежит корабль. А стало быть, друг там или враг».

Всем известно, что на равнинах Шо-Ситайна обитает гораздо больше скота, чем людей. Несведущие  иноземцы  даже  посмеиваются  над  меднокожими  странниками равнин, называя их то собирателями овечьего навоза, то пожирателями вонючего сыра,  то  нюхателями  пыли и  ветра из-под  конских хвостов. Шо-ситайнцы не обижаются. Что взять с чужестранцев! Да и  следует ли обижаться на очевидную глупость? Она лишь  создает  скверную славу тому, кто изрекает ее. Придумали бы еще посмеяться над почтенным  мономатанским купцом - за то, что он больно много золота скопил в сундуках!

 

Равнинный  Шо-Ситайн - большая страна. Ее племена говорят на нескольких языках,  не  вполне   одинаковых,  но   близких,  как  единокровные  братья. Большинство  слов общие  для всех.  Одно  из  таких  общих  слов  обозначает богатство.  И  оно  же  во  всех  шо-ситайнских  наречиях  обозначает  скот. Хозяйственного,  зажиточного  человека  так  и называют: "сильный  скота". И другого слова для наименования достатка нет в Шо-Ситайне. Не понадобилось за века, что живут здесь  кочевые кланы, а  степную траву топчут их благодатные табуны и стада. Иного богатства шо-ситайнцам не надобно.

 

Самые рассудительные  из  чужестранцев, справедливо признавая  скот как богатство, все же числят его не самым истинным и высоким символом изобилия.  Не таким всеобъемлющим и совершенным, как золото.  Имея золото, говорят они, ты сумеешь купить  себе все остальное. И корову, и коз, и овец. И коня, чтобы объезжать пастбища, и собаку, чтобы все сторожила».


2.3. Сопоставление славян и других народов в произведениях
Марии Семеновой


Племя веннов обитало в истоках реки Светыни и несколько южнее. На левом её берегу кончались их земли. Если смотреть на образ и уклад жизни веннов, то он поразительно похож на славянский, да и сами венны очень близки к ним по нравам и сути. Как говорила сама Мария Семёнова: «Конечно, венны, там действующие, - это несколько приукрашенные и архаизированные славяне».

Так, дом относится к числу основополагающих, всеобъемлющих архетипических образов, с незапамятных времен функционировавших в человеческом сознании. Эквиваленты славянского слова «дом» древнееврейский «bait» — обозначали широкий круг понятий: кров, семью, жилище, строение, некое определенное место — а также явления, связанные с культурной организацией жизни: хозяйство, быт семьи или народа, наследство, иерархию, порядок.

В мифопоэтических представлениях древних славян дому отводилось чрезвычайно важное место. Он осмыслялся как «мир, приспособленный к масштабам человека и созданный им самим». Жилище было по преимуществу носителем признака «внутренний»: оно оберегало человека от невзгод внешнего мира, создавало атмосферу безопасности, определенности, организованности, противостоящей внешнему хаосу. Дом сравнивался с матерью, которая кормит и охраняет дитя, а также с материнским чревом, с наседкой, защищающей цыплят. Закрытое, обжитое пространство, где главенствовали атрибуты дома, как постель, печь, тепло, издавна осмыслялось как женское, в отличие от неуютного холодного внешнего мира, в котором главную роль играл мужчина — землепроходец, строитель, завоеватель. Постоянно подчеркивались такие признаки  дома, как прочность, неподвижность («полна горница людей»), одушевленность. Человеку нужен был дом, соединяющий небо и землю. Он крепко стоит на земле и является для его жителя  центром посюстороннего, горизонтального мира. С другой стороны, он возвышается над землей, стремится к небу; «он выпускает человека вовне и в этом смысле связан с внешним миром и с верхом». Поэтому возникла необходимость создания в доме некоего сакрального пространства, напоминавшего о связи домашней организации и защищенности с божественным миропорядком и защитой от потусторонних сил.

Это неоднократно подчеркивается и у Марии Семеновой.


Весь день мальчику очень хотелось пойти в большой дом и поближе рассмотреть удивительного человека, у которого - надо же! - не осталось ни родственников, ни своей избы. Сирота - значит, делай что хочешь, все равно никто ответа не спросит. Зато и его самого любой мог обидеть, не опасаясь отмщения, потому что мстить будет некому... И мальчик стал думать о том, как интересно быть сиротой, но потом вспомнил, как впервые пошел один на охоту - и ужаснулся, поняв, что сироту никто не ждал из зимнего леса домой, к теплому очагу, к миске со щами.


Русские народные представления о доме в целом совпадали с вышеописанными. Об этом свидетельствует «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля и приведенные в нем многочисленные пословицы и загадки, относящиеся к дому. «Мило тому, у кого много в дому», «Дом вести — не лапти плести», «Худу быть, кто не умеет домом жить», «На стороне добывай, а дому не покидай» — это и подобные изречения говорят о том, что дом рассматривался народом как осязаемое воплощение своего, родного, безопасного пространства, а привязанность к нему считалась добродетелью. Словарь Даля отмечает также, что слово «дом» означает в русском языке не только «строение для жилья» или «избу со всеми ухожами и хозяйством», но и «семейство, семью, хозяев с домочадцами». Однако и в этом, и в позднейших толковых словарях у лексемы дом отсутствует значение, соответствующее английскому home  или немецкому Heim (домашний, семейный очаг): дом в значении «семья» в русском языковом сознании означает не духовное пространство «родного угла», а группу людей, связанных кровными узами.

Все эти замечания необходимы для верного понимания славянофильской концепции Дома (с большой буквы, как одного из священных устоев национальной  жизни). Концепция эта во многом вобрала в себя архаические мифопоэтические представления русского народа.

Жили венны на полянах лесов в близи рек, ручьёв и иных водоёмов, на почтительном расстоянии от дорог. Жилища их представляли собой деревянные избы преимущественно без окон. Отапливались они печами. Племя веннов дробилось на многочисленные роды (напр. Серые Псы, Барсуки, Олени и проч.). Отдельных обычаев у каждого рода не было, а все различия заключались в предке, которого тот или иной род считал своим пращуром. Межродо-вые браки были обычны и наиболее часты. У веннов господствовал матриархат, и женщины почитались свято. Не даром за поругание чести женщины у веннов наказанием являлась смерть. Да и главами семейств были не женатые мужчи-ны, а мужатые женщины. Мальчики не имели собственных имён, а только семейные прозвища вплоть до 12 лет, когда происходил обряд посвящения в мужчины. Только тогда мальчик получал настоящее имя, которое, правда, никому кроме самых близких и не открывали. Венны считали имя священным, думая, что обладание чьим-либо именем даёт некую власть над самим человеком.

Мария Семенова: «Неизвестно, кому ты открываешь имя. Он возьмет и еще порчу на тебя напустит!»

Браки совершались таким образом. Когда девушка входила в возраст, она имела право дарить понравившемуся парню особый предмет – стеклянную или хрустальную бусину, которая являлась символом обручения. Далее, если рода возлюбленных были не против их союза, происходила непосредственно свадьба. Замужество или женитьба – единственный благой предлог, по которому можно было бы уйти из своего рода. Уход из рода по любым иным причинам был одним из худших поступков, которых только мог совершить венн.

Государственности, как таковой, у веннов не было. Каждый род жил как хотел и чем хотел. Видимо поэтому другие племена считали их дикарями и варварами. Действительно, венны жили обособленно и особо не путешествовали. По своему характеру они были очень ортодоксальны и принимали новое гораздо дольше, чем забывали старое.

Венны не были монотеистами. Верховными богами, которым они покланялись, были Земля-матушка, Небо-батюшка, которые стали прародителями всего сущего. Кроме того, у них существовало огромное количество всяческих суеверий о домовых, водяных, леших и прочих добрых и злых духах.

Мария Семенова: «… в те времена это было и обычное дело – что ему явились боги, леший из лесу вышел, или он с водяным общался - хотя сам человек этого и не видел, но вот, скажем, дядя его с водяным точно разговаривал и об этом рассказывал...»

Саккаремская держава со столицей в городе Мельсине, находится в южной части Материка. Через страну протекала полноводная река Сиронг, служившая транспортной и торговой артерией. Продолжая проводить аналогии с нашим миром, скажу, что Саккарем похож на некую помесь древнего Египта и старинной Турции. Но при том уклад их жизни достаточно сильно отличался от уклада жизни нашей восточной цивилизации.

Главой Саккарема стоял Шад – абсолютный монарх. Саккарем имел достаточно серьёзно развитый бюрократический аппарат. Система сбора податей охватывала всё государство.

В Саккаремской державе занимались земледелием, ремеслом и торговлей. Последнее было развито особенно и рынков вдоль Сиронга и не только было предостаточно.

Саккарем имел регулярную армию, защищавшую границы державы. После нашествий меорийцев и халлисундской оккупации Шады заботились о защите границ. 

Сегваны - северное племя, живущее на Островах. Из-за постоянно наступающих ледников вынуждены постепенно переселяться южнее - на берег. Поэтому и делят их на островных сегванов и береговых. Если сравнивать их с реально существовавшими народами, больше всего они похожи на викингов. Смелые воины, непревзойдённые мореходы. Мастера корабельного дела, они строили пузатые торговые «белуги» и проворные и опасные боевые «касатки». И не было в море грознее противника, чем сегвансквая касатка с умелой командой.

Сегваны жили родами общинами. Правил общиной кунс. Обязательно из знатного рода. А родов таких было не мало. Геральдика у сегванов имела значительное место, ибо с её помощью можно было сразу понять, кого встретил – друга или врага.

Жители островов жили в общинных домах, живя рыбной ловлей и, если позволяли природные условия конкретного острова, земледелием. Кроме того, они не считали постыдным разок-другой ограбить какого-нибудь купца на неуклюжем корабле. Береговые сегваны кормились либо земледелием, либо искали счастья в качестве наёмников, либо, что гораздо реже, ремесленников и купцов.

В исторических трудах Константина Аксакова, в статье «О древнем быте у славян вообще и у русских в особенности» утверждалось, что на Руси «действует свободная воля семьи, которая означает собственно союз людей, связанных чисто семейным родством, на тесной семейной основе, союз в своих действиях свободный и могущий по произволу расширяться и сжиматься для совокупного жительства и хозяйства». Семья, по мнению автора статьи, была построена не под влиянием не родового, а общинного начала, которое предполагало наличие «живой, свободной воли» и свободного голоса всех членов семьи, общее пользование имуществом, а самое главное — «Любовь, дух человека». Аксаков подчеркивает, что объединяли людей в семейную общину не кровные (физиологические), а нравственные узы — искреннее желание «свободно и любовно исполнять волю отца».

Жилищем для каждой семьи был построенный ею дом. Аксаков указывает, что «зима, вгоняя людей в дома и вводя каждую семью под кров ее избы, вызывала сторону жизни семейную — с семейными работами, с семейным весельем, с хозяевами и гостями», в то время как лето — время коллективных полевых работ — способствовало развитию «общинной стороны жизни». «Лес, поле, река принадлежат всем: там семья исчезает; изба принадлежит семье», — подчеркивает Аксаков, определяя при этом дом как «твердо очерченную местность с порогом и воротами», как «пристанище для жизни одной семьи».

Заметим, что Константин Аксаков, то отождествляя, то противопоставляя друг другу оба «положительных» начала русской жизни — общинное и семейное, не может преодолеть некоторой двойственности. Ее причиной, по-видимому, является то, что здесь имеется в виду сельский дом, пространство которого, ограниченное «порогом и воротами», все же является органической частью большого пространства — деревни, окружающих ее угодий, и, наконец, беспредельного «дикого» простора. Двойственность жилого пространства крестьянина, которое сочетает в себе уют покойной, ограниченной четырьмя стенами горницы с выходом на приволье безграничного мира природы и мира «недомашних» мыслей, ощущалась славянофилами постоянно.

Тем временем Дом был для славян в первую очередь не физическим и даже не культурным, а этическим пространством — местом, где осуществляется истинная любовь.

В морских сражениях сегваны, умело используя свой корабль, таранили вражеское судно, а затем брали его на абордаж.

В сухопутном сражении сражались пешими, не слишком жалуя лошадей. Использовали мечи и луки. Использовали стрелы с широким остро отточенным наконечником, которые предназначались для причинения серьёзных увечий. Они и на излёте легко отсекали конечности, а то и голову.

Имели свою веру и легенды. За верховного почитали длиннобородого Храмна – «близнеца» викингского Одина. К тому же почитали ещё многих духов и божеств.

Государство сольвеннов со столицей в городе Галираде расположено в районе устья реки Светыни. Племя это состояло в близком родстве с веннами, и хотя последние считали сольвеннов беспутными и забывшими об обычаях предков, а сольвенны своих соседей замкнутыми и нелюдимыми угрюмцами, оба племени помнили о том, что были можно сказать братьями. По укладу жизни они были во многом схожи. Разве что такого ярого матриархата у них не наблюдалось. Жили сольвенны с веннами в согласии, так же, как и со всеми другими народами.

По своему менталитету сольвенны, если сравнивать их с реальными племенами наших предков, были ближе к русичам. То есть к тем славянам, которые уже покинули лесные поселения, и избрали жизнь на перепутье удобных дорог, тем самым, выбрав себе стезю купцов и ремесленников.

Главным отличием, отделяющим сольвеннов от веннов, был их менталитет. Они не сторонились иноземцев, не чувствовали себя плохо в больших городах, а напротив любили шумную весёлую жизнь. Сольвенны жили не родами, а скорее семьями, наподобие того, как живём мы. Кто жил  в сёлах, жили земледелием и охотой. Столичные же жители занимались торговлей, ремёслами, держали постоялые дворы и корчмы, так как стольный Галирад де-факто был торговой столицей восточного материка, и недостатка в постояльцев не было. Обряды сольвеннов походили на венские, а языки были практически одинаковы.

Государство сольвеннов фактически представляло собой княжество. Управлял им правитель, называемый кнесом. Правил он в стольном Галираде, который был по сути единственным достаточно крупным сольвеннским поселением. В центре города, находилась деревянная (как большинство сольвеннских построек) крепость – кром. (Слово «кром» по этимологии близко к «кремль», а «кнес» к «князю».) Власть у сольвеннов передавалась как по мужской, так и по женской линии.

Единственной регулярной военной силой в государстве сольвеннов была дружина кнеса. Она кормилась из государственной казны и считалась элитным отрядом. Правда сомнений в том, что при малейшей военной угрозе немедленно набралось бы ополчение из городских жителей и селян, нет. Воевали сольвенны как в пехоте, так и всадниками.

Виллы - племя людей, живущие в горах. Согласно некоторым легендам Вилл представляли себе как людей с крыльями, способных летать. Но это не верно. Виллы – такие же люди, как и все, ну, разве что немного меньшего роста, что можно объяснить тем, что они живут в горах. Рост мужчин обычно не превышает 140 см, т.е. они будут по грудь среднему человеку. Язык у Вилл очень удивительный и непохож на другие языки. Между собой Виллы могут общаться на уровне разумов, используя в помощь специальное посвистывание и пощелкивание. Точно так же они могут «передавать» видения другим людям. Иначе они попробуют объяснить, что хотят сказать при помощи все тех же пощелкивания и посвистывания. Если Виллы захотят – они могут заговорить с человеком и на языке его племени. Родственные связи между различными племенами настолько сильны, что если что-то узнавал хоть один из Вилл, то очень скоро об этом узнавали и все остальные Виллы. Как уже говорилось, Виллы живут в горах, строя маленькие каменные домики высоко в горах. У Вилл есть уникальные домашние животные – Симураны, на которых они летают. «В обязанности» Вилл входит следить за погодой. Благодаря Симуранам Виллы летают над поселениями людей и «посылают» на землю дожди. Но если их чем-то разозлить они могут устроить как сильную засуху так и град. Во главе племени стоит вождь и его жена – Мать Женщин. Про сельское хозяйства Вилл ничего доподлинно не известно, но скорей всего они выращивали овощи у себя на плантациях высоко в горах. Из оружия у Вилл были только самострелы. Но этого было достаточно, т.к. они могли не ввязываться в наземный бой.

Hа далеком севере, где земля полгода покрыта снегом, протянулись с
запада на восток великие горы. Вокруг их вершин совершает свой годовой путь
солнце, над ними в темноте зимней ночи сверкают семь звезд Большой Лосихи, а в центре мироздания расположена Полярная звезда.

Разделенные этими горами живут два народа (племени).  Hа севере, возле белопенного океана пасут оленьи стада саамы (их также называют лопарями, что означает "жители окраинной земли"). Свою землю они называют Сариола. Разносится повсюду дурная слава о саамских шаманах, которые по слухам  могут заставить духов наслать ненастье, а то и обратить человека в камень. Hедаром по всей их земле стоят странные камни, сейды. Племя саамов живет по канонам каменного века (неолита), социальная структура - матриархат. Живут родами, но есть матриарх племени и главный нойда. Развиты тотемизм и культ предков.

Южнее, в Белозерье живут карелы. Богата земля эта озерами и могучими лесами. Щедра природа к карелам, не знают они недостатка в рыбе, мясе да
пушнине, но они не без опаски пользуются ее дарами, боясь прогневить богов и
лесных духов.

У карел патриархальный строй. Поклоняются собственному пантеону богов. Как и саамы живут родами/семьями, но верховную власть представляют выборный старейшина и колдун.

С юга приходят славяне, в надежде обрести новые богатые земли и торговые пути. Только вот местное население не жалует чужаков. Славяне - христиане. Их немного. Кроме того, первопроходцам всегда тяжело. Им придется не только построить укрепление и обороняться, но и попытаться найти общий язык с местным населением. Основу славян составляют вооруженные воины, а также торговые люди.

А с запада совершают набеги на эти земли викинги. Ограбят, уведут в
рабство молодых и сильных, да уйдут обратно в море на своих быстрых драккарах. Им все равно, кого грабить, что саамов, что карел, да и славяне для них -
возможность богатой добычи

Как и славян, их немного. Это в первую очередь военная дружина. Совершают набег и возвращаются домой. Во время набега очень зависимы от сохранности драккара, ибо если он будет  разрушен, то возвращение домой станет проблематичным.

Hо не стоит забывать про исконных жителей этих мест - нечисть, духов
природы. В них можно верить, можно не верить, но отрицать их силы и возможности невозможно. Все, что создано природой они по праву считают своим и вряд ли позволят просто так этим пользоваться.

Саамы пребывают в том первобытном состоянии, когда в сознании тесно
переплетаются  жизнь всего рода и окружающей природы.  Кажется, что любое
изменение в этом мире обязательно коснется  людей, ведь они его часть и не в
силах противостоять духам природы.

Племя саамов разделено на различные роды. Каждому роду соответствует свой дух-покровитель (тотем).  Традиционная мужская и женская одежда - печок: глухая одежда из оленьих шкур мехом наружу со стоячим воротником, стягивавшимся ремешками; мужчины подпоясывались широким кожаным поясом с подвешенным к нему охотничьим амулетами;  у женщин ворот, подол и обшлага рукавов украшались кусочками цветного сукна, тесьмой. Hа голове носили разных фасонов суконные шапки на меху, украшенные цветным сукном.

В основе социального строя саамов лежит матриархат.  Женщина, хозяйка - дарующая жизнь хранительница очага,  управляет родом. Она руководит жизнью всего поселения, решает споры и  бытовые проблемы рода. Hо она не вмешивается, когда речь заходит о  добыче пропитания и защите  рода от врагов  -  это право хозяина.

В каждом поселении есть свой родовой колдун-нойда (или колдунья), Hойда лечит больных, изгоняя болезни, руководит жертвоприношениями, общается с духами и предрекает будущее.

Саамские нойды, обычные люди, живущие такими же интересами, как и все остальные. Они именно "умеют колдовать", также как умеют хорошо стрелять, ловить рыбу или изготовлять прочную одежду. Колдовство их не удивляет остальных, так как колдовать способен каждый, если его по дружбе этому научат или хитростью выведает приемы.

Большинство колдовских приемов основано на понятии о симпатическом
родстве явлений. По форме облаков или кипению еды в котле узнается будущее, например, приход неприятеля. Приход гостя во время закладки рыбы в котел предвещает удачу в лове; выход человека из жилища, когда вынимается из котла рыба, влечет за собой выход рыбы из ловушки и т.п. Таким образом, можно очень просто трактовать любое поведение и любое явление.

Древнейшие верования саамов одухотворяют силы природы - солнца, луны, облаков, грома, северного сияния и т.д. Сознание саамов населяет окружающую природу различными духами.  Как правило, это духи-хозяева  мест.  Hо  есть и духи-хозяева (тотемы), являющиеся  покровителями  рода.  К числу таких духов-хозяев должен быть отнесен медведь, культ которого был одним из основных у саамов.

Отражаются подобные представления о природе в материальных атрибутах - изображения солнца, кольцеобразные подвески на поясах и предпочтение белого, солнечного цвета в оленях, одежда с преобладанием шкур  различных животных. Hаиболее распространенными оберегами являлись рога диких оленей и щучьи зубы, а также носимые мужчинами на поясах  когти медведей.

Среди саамов были широко распространены понятия о возможности
перевоплощения людей в животных. Стремясь избежать голода, старик превращается в медведя и проводит зиму в берлоге; колдуны и колдуньи в ряде случаев оборачиваются в оленей, в собак, волков и даже рыб.

Кроме отмеченных, также были духи болезни, олицетворявшиеся иногда с формой пораженной части организма. Вообще же дух болезни является производным от колдовской силы лица (духа), наславшего болезнь сглазом или наговором. Кроме того, среди саамов была распространена вера в существование различных лесных духов, ведущих невидимую для человека жизнь.

Основные их занятия - это оленеводство, охота и рыболовство.  Hа их земле нет  возможности  заниматься земледелием, почва скудна и  неплодородна.  Hе знают саамы железа и не умеют его обрабатывать, зато  никто не умеет лучше саамов обрабатывать камень  и резать по кости.

Вся жизнь саамов  тесно связана с  лесом, морем и оленями. Оленям и пастбищам покровительствует Луот-хозик  (мать-хозяйка).  С ней
заключали договоры о защите стада от злых духов и диких животных, раз в год
приносили в жертву оленей. Инициатором жертвоприношения всегда являлся
нойда-колдун селения.  Под камлание нойды оленя убивали и потом  все вместе
поедали, шкуру  и потроха сжигали  (видимо это была  доля предназначавшаяся
Луот-хозик). При поедании мяса следовало остерегаться, чтобы не капнуло на
одежду или бороду. Когда это происходило, нойда вырывал клок шерсти со шкуры и вместе с золой от костра натирал облитое место на бороде или усах  (понятие о священных свойствах золы, по-видимому, находится в связи с некогда бытовавшим культом очага). Утром нойда рассказывал всем собравшимся сны и гадал о будущем, о возможных рождениях и похоронах.

Сакральное отношение саамов к оленю, использование его в качестве
жертвенного животного Луот-хозик - матери-хозяйки, понятие о магической силе рогов и использование их в качестве оберегов и орудий колдовства широко распространены у народов, занимающихся оленеводством.

Hаряду с магией воображение древних саамов привлекают к себе сейды-фетиши ("Однако, хорошо помогали: и рыб, и зверя, и птиц помногу доставали") Сейд обычно являлся объектом почитания всего селения и, по-видимому, был связан с почитанием предков-родоначальников.

Сейд не только требует уважения к себе, но и соблюдения известных правил в районе своего влияния, в особенности же поблизости, на виду. Соблюдение тишины, безусловное воздержание от ругани и даже шуток – повсеместно распространенные правила. Сейд, кроме того, любит подарки и пищу, любимую саамами. Взамен оказываемого внимания он загоняет в сети рыбу, помогает на охоте и выпасе оленей. Считается, что за невнимание, насмешки и грубость сейд жестоко наказывает виновных не только лишением промыслов, но также и болезнями и даже смертью.

К чужакам, пришлым и приблудам саамы относятся крайне предвзято, поскольку верят, что это злые духи  пытаются к ним пробраться в образе
незнакомого человека. К своим соседям - карелам саамы также не питают дружеских чувств.  Их пугает другой образ жизни, чужие, непонятные им боги-духи, незнакомые умения. А все, что незнакомо и пугает становиться рано или поздно предметом для ненависти. Поэтому не стоит  рассчитывать на радушный прием у  саамов.

Белозерье - земля карел,  камень здесь соседствует с водой, вода - с
лесом.  Из бесконечного сочетания этих трех стихий складывается неповторимый узор, где синей россыпью мерцают озера, зелеными  бесконечными полотном тянутся лесы  и вьются голубой лентой бурные речные пороги.

Испокон веков кормил карелов лес.  Карелы гнали деготь и смолу,
изготавливали домашнюю утварь, добывали древесный уголь, охотились на боровую дичь и  пушного зверя, собирали грибы и ягоды.  Также карелы - умелые гончары.

Живут карелы семьями  (5-7 чел.).  Каждая семья может жить отдельным
селением, обрабатывать свои собственные угодья.  Hесмотря на это,  родственные и дружеские  отношения с  другими карельскими семьями поддерживались и многие проблемы решались коллективно и сообща.

По необходимости главы семей собираются на совет, главами семей
выбирается старейшина - самый уважаемый и заслуженный из них. Он и принимает на себя бремя принятия решений за весь народ.

Праздники, свадьбы и похороны и советы не обходились без  участия
соседей. Характерны культовые братчины (вакковы) с коллективной варкой пива. Традиционная мужская и женская одежда - мужчины также носили ситцевую рубаху и штаны из сукна, женщины - рубаху, сарафан из яркого п строго или однотонного сатина на узких лямках (либо поверх рубахи несшитую юбку) и передник.

Как правило, общенародные праздники организовывает и следит за
исполнением  обрядов главный колдун.  Он не только является ревнителем веры, но и умеет колдовать и лечить, вступать в связь с богами и реализовать на благо или во вред людям силы.

В поселении, где живет колдун, обязательно должно быть святилище  для
проведения религиозных обрядов. Кроме того, наличие святилища защищает поселение - на огороженную территорию этого поселения нечисти нет доступа.

У колдуна может быть один или несколько помощников, которых тот может научить всему, что умеет сам, а может и не научить (помощники обладают умением лечить).

К колдунам обращаются за помощью в случае пропажи скота, болезни, порчи. Колдуны знают гадания, любовную и лечебную магию, заговоры, дают имена новорожденным.

Поклоняются карелы  богам-покровителям стихий. Главный бог карел - бог неба Юмалла. Он ведает погодой. От него происходят гром, гроза, радуга. У него есть жена - Илматар, мать воздуха, нагоняющая тучи, насылающая ветер и дарующая дождь.

Второй по значимости бог - морской хозяин Ахто. Это добрый бог; он
оказывается покровительство мореходам и рыбакам. Его жена - суровая и буйная Велламо. Хозяйка рек, порогов и водопадов, мать морского чудища Ико-Турсо. Хийси - бог леса и охоты; вместе со своей женой Кехно он владычествует над всеми животными. Кехно помогает охотникам, загоняет дичь в силки, направляет стрелы точно в цель. Хийси же бог коварный; людей он недолюбливает.

Лембо (Лемби) - бог огня и любви. Он может олицетворять как доброе, так и злое начала, может согреть, а может и сжечь. Еще одна могущественная богиня - хозяйка чертогов смерти, Туони. Ее можно представить двояко -  доброй старушкой в шапочке, дарующей легкую смерть и заботящейся об умерших или же  злобной старухой, насылающей болезни, мор и всяческие неприятности вообще.

Все боги и ютасы требуют поклонения и почитания. Им посвящают различные ритуалы. Так, начало и окончание охоты на любого зверя, сбор ягод или грибов, рыбной ловли обязательно сопровождает жертвоприношение соответствующему богу или ютасу. Hапример, часть собранных ягод или грибов всегда оставляют на пне или перекрестке дорог Хозяину леса. Домашним ютасам оставляют гостинцы по углам - кусок хлеба, пироги, молоко.

Hаперекор штормам и коварным ловушкам, на  своих великолепных драккарах викинги неудержимо стремятся к неизведанным берегам. Отважные северные мореплаватели не страшатся ни Змея глубин, ни бога Бурь.

Вечерней порой, когда грозные раскаты грома сотрясают все вокруг,
викинги уверены, что это рыжебородый бог Тор катится на своей грохочущей
колеснице по небесному своду. Днем и ночью одноглазый бог Один из своего дворца Валгаллы наблюдает сверху за всем, что происходит на Земле, так как поблизости рыскает чудовищный волк Фенрир и злокозненные дух огня Локи. Hо на вершине вечно сияющей божественной радуги стоит неусыпный страж небес, дарующий свет всем вокруг.

В таком романтическом свете можно представить себе мир викингов. Однако их действительность была куда менее романтичной.

В плавания викинги отправлялись летом. В походах участвовали, в основном, молодые люди. Обычно дружиной руководил знатный человек, решениям которого в походе следовали спутники. Добыча делилась поровну, при этом вождю полагалась особая доля.


2.3. Устаревшая лексика и ее роль в романах


Лексика, переставшая активно использоваться в речи, забывается не сразу. Какое-то время устаревшие слова еще понятны говорящим, знакомы им по художественной литературе, хотя при общении людей в них уже не возникает потребности. Такие слова переходят в состав лексики пассивного запаса, они приводятся в толковых словарях с пометой «устар.». Их могут использовать писатели, изображая прошедшие эпохи, или ученые-историки при описаний исторических фактов, но со временем архаизмы совсем уходят из языка. Так было, например, с древнерусскими словами комонь - «конь», усние - «кожа» (отсюда заусеница), черевье - «вид обуви». Отдельные устаревшие слова иногда возвращаются в состав лексики активного словарного запаса.


Невысокая мохноногая лошадка мерно рысила у колеса телеги, в которой лежал Тилорн и сидела Ниилит. Ниилит держала вожжи: возница, очень довольный неожиданной подменой, клевал носом, прислонившись к обшитым уснией[43] тюкам. Что было в тех тюках, Волкодав не знал и знать не хотел.

Волкодав спустил ноги на пол и задумался, стоило ли надевать черевье[44]. Босиком было холодновато: к вечеру выпал снег, снаружи зябко сквозило. Но попробуй потянуться за поршнями, и Ниилит бросится помогать. А наклоняться самому было больно.

 

Особая эмоционально-экспрессивная окраска устаревших слов накладывает отпечаток на их семантику. «Сказать, что, например, глаголы грясти и шествовать (...) имеют такие-то значения без определения их стилистической роли, - писал Д.Н. Шмелев, - это значит, по существу, отказаться именно от их семантического определения, подменив его приблизительной формулой предметно-понятийных сопоставлений» [12, с. 364]. Это ставит устаревшие слова в особые стилистические рамки и требует к ним большого внимания.

В составе архаической лексики выделяются историзмы и архаизмы. К историзмам относятся слова, представляющие собой названия исчезнувших предметов, явлений, понятий: кольчуга, лучина, колодки, налуч, тул и т.п.. У М. Семеновой встречаем:

 

Волкодав улыбнулся:

- Мудрейший Храмн не советовал снимать кольчугу тотчас после сражения. Мало ли какой враг таится в кустах.


Скоро окончится срок их тягостного служения... Время от времени Волкодав извлекал из поясного кошеля осиновые лучинки и всовывал их куда мог, в любую щель между бревнами. Лучинки были мокрыми, следы крови на них расплылись и стали почти не видны. Ничего. Сделать свое дело им это не помешает.


Рослый, костлявый парень вниз лицом лежит на полу. Его руки и ноги накрепко зажаты в колодки. Надсмотрщик по прозвищу Волк отбрасывает окровавленный кнут, зачерпывает горсть крупной соли и вываливает на обнаженную спину. Парень в колодках корчится, но не издает ни звука. Под его плечом, прижавшись к человеческому телу, всхлипывает от боли и страха большеухий черный зверек, с крылом, только что разорванным ударом кнута.


Лук в налучи покачивался слева при седле, справа висел берестяной тул с двумя десятками стрел. Стрелы Волкодав тоже выбирал сам, следя за тем, чтобы ушко у каждой было выкрашено в свой цвет, смотря по тому, каков наконечник. Чтобы в бою можно было сразу выхватить нужную, не раздумывая и не ошибаясь.


Историзмы могут быть связаны как с весьма отдаленными эпохами, так и событиями сравнительно недавнего времени, ставшими, однако, уже фактами истории. Историзмы не имеют синонимов среди слов активного словарного запаса, являясь единственными наименованиями соответствующих понятий.

Архаизмы представляют собой названия существующих вещей и явлений, по каким-то причинам вытесненные другими словами, принадлежащими к активной лексике: облыжно – напрасно, злато - золото, ведать - знать. У Марии Семеновой встречаем:


В самом деле, откуда мог знать Тилорн, что его слова были худшим оскорблением для мужчины из рода Серого Пса? Что веннская Правда велела мерзкому насильнику измерить шагами собственные кишки? Что тот, кого облыжно винили в кощунстве над женщиной, не брал в отплату ни злата, ни серебра - только жизнь?..


- Волкодав! - страдающим голосом выговорил Тилорн. Разбитые губы плохо повиновались ему. - Сними с меня шкуру, я заслужил! Я не ведаю ваших обычаев и сам не знаю, о чем болтает мой поганый язык. Ну, ударь меня! Выругай!.. Только не уходи!


Устаревшие слова неоднородны по происхождению: среди них есть исконно русские (полон, шелом), старославянские (ближник, лобзать, святыня), заимствованные из других языков (абшид - «отставка», вояж - «путешествие»). У М. Семеновой:

 

- Погоди, старче, - неожиданно поднялась с кресла кнесинка Елень. - Скажите мне, думающие бояре, батюшки моего верные ближники! И вы, сведомые горожане! Был ли Жадоба когда в полону, носил ли оковы?

 

День стоял жаркий и душный: охранники парились в бронях и шеломах, надетых на меховые подшеломники, и на все лады поддразнивали Волкодава. По их дружному мнению, он испугался тени, и добро бы еще своей, а то - мышиной.


Особый интерес в стилистическом отношении вызывают слова старославянского происхождения, или славянизмы. Значительная часть славянизмов ассимилировалась на русской почве и стилистически слилась с нейтральной русской лексикой (сладкий, плен, здравствуй), но есть и такие старославянские слова, которые в современном языке воспринимаются как отзвук высокого стиля и сохраняют свойственную ему торжественную, риторическую окраску.

Мария Семенова в цикле произведений о Волкодаве часто обращается к устаревшим словам как к выразительному средству художественной речи. Интересна история использования старославянской лексики в русской художественной литературе, особенно в поэзии. Стилистические славянизмы составляли значительную часть поэтической лексики в произведениях писателей первой трети XIX в. Поэты находили в этой лексике источник возвышенно-романтического и «сладостного» звучания речи. Славянизмы, имеющие в русском языке созвучные варианты, прежде всего неполногласные, были короче русских слов на один слог и использовались в ХVIII-ХIХ вв. на правах «поэтических вольностей»: поэты могли выбирать из двух слов то, которое отвечало ритмическому строю речи. Со временем традиция «поэтических вольностей» преодолевается, но устаревшая лексика привлекает поэтов и писателей как сильное средство экспрессии.

Устаревшие слова выполняют в текстах Марии Семеновой разнообразные стилистические функции. Архаизмы и историзмы используются для воссоздания колорита отдаленных времен, например:

 

Второй раз он остановился, когда с высокого, крутого холма перед ним открылась деревня. Взгляд Волкодава мгновенно отыскал один из домов под низко нахлобученной земляной крышей - и больше не покидал его. Посередине крыши, возле охлупня, светилось отверстие дымогона. Когда-то, очень давно, в этом доме жил мальчик из рода Серого Пса. Жил от самого рождения и до двенадцати лет. На двенадцатую весну мужи рода должны были отвести его в мужской дом для испытаний, назвать мужчиной и, сотворив обряды, наречь новым именем. Не младенческим домашним прозванием, а настоящим именем, которое ни в коем случае нельзя открывать чужаку. Это имя будут знать только самые близкие люди. Да еще жена, когда ему придет время жениться. А прежде чем уводить его лесными тропами, собирались устроить пир, на котором должно было хватить места всем: и родне, и соседям, а может, даже и чужеземцам - сегванам кунса Винитария, поселившимся за поворотом реки...

 

Архаизмы, в особенности славянизмы, придают речи возвышенное, торжественное звучание. Старославянская лексика выступала в этой функции еще в древнерусской литературе. В поэтической речи XIX в. с высокой старославянской лексикой стилистически уравнялись древнерусизмы, которые тоже стали привлекаться для создания патетики художественной речи.

Устаревшая лексика может приобретать ироническую окраску. Ироническому переосмыслению устаревших слов нередко способствует пародийное использование элементов высокого стиля. 

Существует мнение, что устаревшая лексика распространена в официально-деловом стиле. Действительно, в деловых бумагах употребляются отдельные слова и обороты речи, которые в иных условиях мы вправе рассматривать как архаизмы. В некоторых документах пишут: сего года, к сему прилагается, нижеподписавшийся, вышепоименованный и т.д. Эти специальные официально-деловые слова в пределах «своего» функционального стиля экспрессивной окраски не имеют. Никакой стилистической нагрузки такая устаревшая лексика в официально-деловом стиле не несет.

Анализ стилистических функций архаизмов в том или ином произведении требует знания общеязыковых норм, действующих в описываемую эпоху. Например, в произведениях писателей XIX в. встречаются слова, которые архаизовались в более позднее время.

Употребление устаревших слов без учета их экспрессивной окраски становится причиной грубых стилистических ошибок.

Иногда авторы, употребляя устаревшее слово, искажают его значение. Но не Мария Семенова.


Кнесинка улыбалась, кивала головой собравшимся домочадцам. Что бы там ни делалось у нее на душе, истинных чувств дочери кнеса не должен видеть никто. Миг слабости, когда она в ужасе хваталась за руки Волкодава, случился и миновал.


Действительно, слово домочадцы, имеющее в словаре Ожегова помету (устар.), объясняется как «люди, которые живут в семье на правах ее членов», а зачастую оно используется в значении «жильцы».


Неправильное употребление архаизмов очень часто осложняется нарушением лексической сочетаемости. Порой искажается значение устаревшей грамматической формы слова.

Стилисты отмечают, что в последнее время получают распространение устаревшие слова, находящиеся за пределами литературного языка; причем нередко им присваивается новое значение. Например, неправильно используется слово втуне, имеющее в словаре Ожегова помету (устар.) и поясняемое синонимами бесплодно, напрасно.


Обещанного Тилорном "получаса" им не дали. В гулком каменном коридоре были отчетливо слышны все звуки, долетавшие снизу. Очень скоро Лучезаровичам наскучило ждать назад своего передового и втуне гадать, куда он подевался и почему из-за выступа до сих пор не слышно ни шума схватки, ни крика. Они осторожно выглянули за каменное ребро и сразу увидели своего сотоварища, заколдованного Тилорном.


При частом повторении устаревшие слова порой теряют отличавший их ранее оттенок архаичности. Это можно наблюдать на примере слова ныне. У Ожегова это наречие дается со стилистическими пометами «устар.» и «высок.».


Кнесинка Елень из своих покоев более не появлялась. Ждала, наверное, пока схлынут пересуды. Только выслала отрока, который вручил Волкодаву мешочек серебра и передал изустный наказ: ныне отправляться домой, а назавтра рано поутру прибыть к той же двери.


Современные авторы часто употребляют это слово как стилистически нейтральное. Таким образом, пренебрежение стилистической окраской устаревших слов неизбежно приводит к речевым ошибкам.

Как показало проведенное исследование, для создания мира своих героев Мария Семенова использует устаревшие слова (архаизмы и историзмы), среди которых преобладают историзмы. Функциями этих слов в романах являются воссоздание колорита времени и создание достоверности в описаниях.



Заключение


Творческую задачу, которую берется разрешить Мария Семенова, можно определить примерно так: создать мир достоверной магии, проявить скрытый смысл, свойственный "обыденным предметам", сделать волшебство таким же естественным и отродясь присущим миру, какими были у нее весла и паруса викингов, и при этом не уничтожить ни обаяния реальности, ни потрясающей силы чуда.


Едва ли можно сказать, что конкретно для этого следует делать. Кто-то посоветует "идти от науки", способной предоставить подходящие реалии - будь это наука параллельного по времени средневековья или та, которую принес Тилорн; кто-то рекомендует усложнить интригу, уверенней задействовать в ней побольше колдовства и избавиться от упреков в наивности, кто-то напротив, велит убрать лишние сюжетные линии, мешающие восприятию глубоких смысловых слоев, кто-то захочет удалить "мистический налет" и не морочить людей умолчаниями, а назвать по имени силу, превращающую Волкодава в пса, кто-то сочтет, что и без того сказано чересчур много...
Несомненно одно: там, где чудо проросло из тех же корней, что и весь мир, оно уже не сможет быть просто техническим приемом. Конечно, легенде нужно немалое время, чтобы "вырасти из травы", и никто никогда не выучивался магии быстро. Но с другой стороны, будущее читателя - это настоящее писателя. Какими будут новые книги М.Семеновой - возможно, мы скоро узнаем.

Подводя итоги проведенному исследованию, можно отметить, что 
Мария Семенова бережно и внимательно относится к деталям, к мелочам сюжета, каждой детали дает поиграть.  Чаще всего в описаниях Марии Семеновой встречаются описания пищи, которые переплетаются с описаниями домашней утвари и посуды. Также встречаются в произведениях Семеновой и яркие описания жилищ героев. Описания самих героев не отличаются подробным перечислением деталей, но тем не менее позволяют составить достаточно полное представление об их облике. Лексика произведений М. Семеновой весьма разнообразна.

Тематическое разнообразие лексики при описании быта героев, их обычаев, одежда, рода деятельности делает этот мир всегда ярким и узнаваемым. Автор использует лексику таких лексико-тематических групп, как названия людей, одежды, жилища, домашней утвари, наименования кушаний и напитков и др.

Мария Семенова ведет тщательный отбор лексики в соответствии с тем, о ком и о чем ведет речь в том или ином случае.

Большую роль в романе играм устаревшая лексика. В составе устаревшей лексики выделяются историзмы и архаизмы. К историзмам относятся слова, представляющие собой названия исчезнувших предметов, явлений, понятий: кольчуга, лучина, колодки, налуч, тул и т.п., которые встречаются у М. Семеновой.

Историзмы могут быть связаны как с весьма отдаленными эпохами, так и событиями сравнительно недавнего времени, ставшими, однако, уже фактами истории. Историзмы не имеют синонимов среди слов активного словарного запаса, являясь единственными наименованиями соответствующих понятий.

Архаизмы представляют собой названия существующих вещей и явлений, по каким-то причинам вытесненные другими словами, принадлежащими к активной лексике: облыжно – напрасно, злато - золото, ведать - знать.

Особый интерес в стилистическом отношении вызывают слова старославянского происхождения, или славянизмы. Значительная часть славянизмов ассимилировалась на русской почве и стилистически слилась с нейтральной русской лексикой (сладкий, плен, здравствуй), но есть и такие старославянские слова, которые в современном языке воспринимаются как отзвук высокого стиля и сохраняют свойственную ему торжественную, риторическую окраску.

Мария Семенова в цикле произведений о Волкодаве часто обращается к устаревшим словам как к выразительному средству художественной речи.

Неправильное употребление архаизмов очень часто осложняется нарушением лексической сочетаемости. Порой искажается значение устаревшей грамматической формы слова.. Стилисты отмечают, что в последнее время получают распространение устаревшие слова, находящиеся за пределами литературного языка; причем нередко им присваивается новое значение.

При частом повторении устаревшие слова порой теряют отличавший их ранее оттенок архаичности.











список использованной литературы


1. Афанасьев А.Н. Мифологические воззрения славян на природу. - М.,1995.

2. Гаврилов Д.А., Елкин С.В., Протоязык и традиционализм. Пути реконструкции. -М.: МГИФИ, 1997.

3. Кайсаров А.С., Глинка Г.А., Рыбаков Б.А., Мифы древних славян. Велесова Книга. -Саратов: Надежда, 1993.

4. Клещенко Е. Легенды вырастают из травы: Заметки о прозе М. Семеновой // Белый тезис (интернет-журнал). - 1998. - 27.03.98.

5. Криничная Н.А. Русская народная мифологическая проза: истоки и полисемантизм образов. В 3-Т., Т.2. Спб., 2001.

6. Крылов Г.А. Этимологический словарь русского языка. – СПб, 2004.

7. Кузнецова Э.В. Лексикология русского языка. – М., 1989.

8. Кузьмин А., Падение Перуна. -М.: Мол.гвардия, 1988.

9. Левкиевская Е. Мифы русского народа. - М., 2002.

10. Мифы и легенды народов мира. Средневековая Европа. М, 2000.

11. Неклюдов С.Ю. Особенности изобразительной системы в долитературном повествовательном искусстве. // Ранние формы искусства.

12. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997.

13. Перехвальская Е. Об авторе // Семенова М. Валькирия. - С. Петербург, 1995.

14. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. – М., 1985.

15. Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. - М., 1963.

16. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М., 1981.

17. Семёнова М. Волкодав. В 3Т., М., 1999-2000.

18. Семенова М. Люблю, когда спасают бедненьких, маленьких, униженных... // Книжное обозрение. - 1997. - 18 февраля. - № 7.

19. Семенова М., Поединок со Змеем: Мифологический роман. -СПб.: Азбука-Терра, 1996.

20. Славянская мифология. Энциклоп. Словарь. М., 1995.

21. Фомина М.И. Современный русский язык. Лексикология. Учебник. – М.: Высшая школа, 2001. – 415 с.

22. Чародейство. Волшебство. Знахарство. Заклинания. Заговоры, -М.: Терра, 1998.

23. Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. – М., 1972.

24. Шанский Н.М., Иванов В.В. Краткий этимологический словарь. – М., 1971.

25. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексикология. – М., 1977.



[1] Криничная Н.А. «Русская народная мифологическая проза: истоки и полисемантизм образов» в 3-Т., Т.2. Спб., 2001. - С.327.

[2] Неклюдов С.Ю.Особенности изобразительной системы в долитературном повествовательном искусстве.//Ранние формы искусства. С.194.

[3] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.80.

[4] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.376.

[5] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.3, С.88.

[6] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.115.

[7] Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3Т., Т1,М., 1995. - С.370-374.

[8] Н.А.Криничная. Русская народная мифологическая проза: истоки и полисемантизм образов. в 3-Т., Т.2. Спб., 2001. - С 322 – 330.

[9] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.375.

[10] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.358.

[11] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.129.

[12] Мифы и легенды народов мира. Средневековая Европа. М, 2000. - С.25.

[13] Рыбаков Б.А.. Древняя Русь. Сказания.Былины.Летописи. - М., 1963. - С.3.

[14] Там же. - С.5.

[15] Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М., 1981. - С.341.

[16] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.55.

[17] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.290.

[18] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.288.

[19] Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. - М.,1995, В 3-Т., Т.1, С.47 –48.

[20] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.524.

[21] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.47.

[22] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.283.

[23] Е.Левкиевская. Мифы русскго народа. - М., 2002. - С.461-462.

[24] Е.Левкиевская. Мифы русскго народа. - М., 2002. - С.25-28

[25] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.23.

[26] Е.Левкиевская. Мифы русскго народа. - М., 2002. - С.163-164.

[27] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.18.

[28] Славянская мифология. Энциклоп. Словарь. М., 1995. - С.268.

[29] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.66.

[30] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.443.

[31] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.82.

[32] Афанасьев А.Н. «Поэтические воззрения славян на природу» М.,1995, В 3-Т., Т 1, С. 125

[33] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.547.

[34] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.59.

[35] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.2, С.530.

[36] Религия и богослужения древних персов. 1838,ХI, 1328.(по Афанасьеву)

[37] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.3, С.190.

[38] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.413.

[39] Мария Семёнова «Волкодав.» В 3Т., М., 1999-2000.; Т.1, С.96.

[40] Погост – место для временного проживания. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. С. 654.


[41] Подклет – основание, на котором строились дома, прообраз нынешнего фундамента. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. С. 395.


[42] Браное - вытканное  по  старинному  способу, с  рельефными  узорами,  образованными переплетением  нитей.  Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. С. 486.


[43] Усние – выделанная особым образом кожа животных, обычно свиней. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. С. 823.

[44] Черевье – арх. Обувь. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1997. С. 724.


Министерство образования и науки РФ ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ ГОУ ВПО ГГПИ им. В.Г. Короленко ДИПЛОМНАЯ РАБ

Больше работ по теме:

КОНТАКТНЫЙ EMAIL: [email protected]

Скачать реферат © 2017 | Пользовательское соглашение

Скачать      Реферат

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ СТУДЕНТАМ