История ментальностей как история коллективных бессознательных представлений

Введение

Слова менталитет и ментальность в настоящее время все больше и больше становится на слуху. Зародилось это слово достаточно давно в Англии в 17 веке, правда до двадцатого века оно еще ощущалось как неологизм. Проблемой менталитета и ментальности занимаются многие ученые разных областей в течение долгого времени. Это говорит о том, что эта проблема стала актуальна не только в ХХ веке, но гораздо раньше. В нашей стране жесткие идеологические барьеры, отделившие советскую историографию от всех новых тенденций мировой науки, неприкрыто враждебное отношение к немарксистской историографии, обрекло советский историков на отставание и провинциализм в изучении данной проблемы. Сейчас в России идет процесс обновления российского обществоведения, что открывает дорогу к изучению новой проблематики. Но в отличие от нас на западе проблема изучения ментальностей уже давно выросла в первостепенную задачу исторического знания.

Большой интерес к этой проблеме связан с повышением интереса к изучению самой культуры в разных ее проявлениях. Как верно замечено было В.А. Щученко: «Культура исторична в самом точном значении этого слова и наследие - важнейшая предпосылка самого исторического существования культуры». Вот почему разработка истории ментальности, как интегральной части социальной истории, так обширно развернулась в ХХ веке.

В 60-е годы наметилось три новых направления гуманитарного исследования, во многом перекликающиеся и вместе с тем полемизирующие между собой. Общей для них была тенденция деидеологизации знания, поиск представлений и понятий, мощно определяющих сознание и поведение человека, но лежащих как бы «ниже» господствующих идеологических систем. Нарастает тенденция вырваться из жестких и узких рамок идеологий и высветить установки сознания, им неподвластные и даже им противостоящие. Предшествующая наука понимала общественную жизнь исключительно на уровне философии, религиозной догматики, эстетики - на уровне элитарном. Возникает вопрос, а кто подразумевается под субъектом ментальности, что касаемо этого, то анализ литературы показывает, что существует две точки зрения. Первая состоит в том, что ментальность может быть и коллективная и индивидуальная. Вторая - в том, что ментальность может быть только коллективная.

Целью данной работы является исследование истории ментальностей как истории коллективных бессознательных представлений как в западной так и отечественной науке.

Менталитет и ментальность. Понятие коллективного

Постижение хода исторического процесса едва ли может быть полным и убедительным, если историки игнорируют мысли и чувства людей, их миропонимание, которым они руководствовались в жизненной практике. История понимается как диалог современности с прошлым, как перекличка индивидов и культур в «большом времени», с необходимостью предполагает включение в сферу исторического анализа содержание человеческого сознания на всех его уровнях. Познание истории, конечно, не сводится к изучению сознания, но оно неизбежно его предполагает. В этой связи важно понимать, что исследование ментальностей, перебросит мостик над пропастью, создавшейся в результате размежевания социальной истории и духовной жизни. Как верно заметил А.Я. Гуревич в современное время: «История высказываний великих людей потеснена историей потаенных мыслительных структур, которые присущи всем членам данного общества. В силу их универсальной распространенности, и, главное, неосознанности, присущего им автоматизма, эти формы общественного сознания не контролируются их носителями и действуют в них даже и помимо их воли и намерений. Но именно и поэтому они в высшей степени и могущественны, они формируют социальное поведение людей, групп и индивидов. Исследуя эти социально-психологические механизмы, историк из области идеологии переходит в иную область, где мысли тесно связаны с эмоциями, а учения, верования, идеи коренятся в более расплывчатых и неформулированных комплексах коллективных представлений». Эти потаенные мыслительные структуры есть, у каждой социальной этнической общности, именно эта специфика и обозначается с помощью понятия «историческая ментальность». Термин ментальность, как точно определено в трудах В.А. Щученко, обозначает конкретное, историческое качество более широкого понятия - менталитета. «Менталитет - (от латинского mens, mentis, что можно дословно перевести на русский язык как ум, мышление, рассудок, образ мыслей и др.) некое неповторимое содержание хранящаяся в таинственных глубинах духа, - часто неявное, подсознательное, выражающее себя в повседневных поведенческих структурах, но также и в литературе, искусстве, музыке и других произведениях культурного творчества».

Менталитет - совокупность некоторых относительно устойчивых характеристик, некая абстракция, дающая общее теорико-методологическое представление на духовную жизнь общества, в то время как понятие ментальность несет в себе указания на изменчивость ментальных характеристик, мало подвижного «ментального ядра». Менталитет определяется как самотождественность культуры, точнее, как существо, ядро, основа этой культуры.

Некоторые крупные историки, внесшие огромный вклад в изучение ментальности, подчеркивают преднамеренную нестрогость, расплывчатость этого понятия. Так западный исследователь Ле Гофф считает, что «сильная сторона истории ментальностей именно в том, в чем ее часто упрекают - в расплывчатости ее предмета, в ее попытках уловить упускаемый другими науками «осадок» исторического анализа, отыскать нечто от него ускользающее». Близкой позиции придерживается М. Вовель: «Но именно то неясное, что содержится в целом ряде удобных словесных структур («инерция ментальных структур», «коллективная ментальность»), не только не помешало историческому движению, но и, благоприятствовало ему». А.Я. Гуревич отмечает неизбежность расплывчатости понятия при современном уровне изучения ментальности: «Неопределенность, расплывчатость, даже двусмысленность понятия «ментальность», обусловлено не только тем, что это понятие еще недостаточно логически прояснено историками. Эта неясность в отношение ментальностей отражает, я убежден, суть дела: предмет не очерчен четко в самой грани истории, он присутствует в ней повсюду».

Из этого определения становится ясно, что наибольшую трудность изучения ментальности составляет то, что исследоватеи имеют на практике дело с мышлением, нормами поведения и чувствами, в то время как ментальность находится глубже этих форм. На этот счет верно замечание У.Раульфа, что: «Ментальность нечто еще не структурированное, некоторая предрасположенность, внутренняя готовность человека действовать определенным образом, область возможного для него. Это «нечто» проявляется, только проецируясь на экран различных социальных практик, материализуется в мышлении, чувствах и действиях».

Не вызывает сомнений тот факт, что исторический процесс не сводится теперь к событийному плану, сколько бы громко не заявляли о себе те или иные события. Тут и возникает постановка вопроса о том, кто является субъектом носителем менталитета и ментальности. Если взять историко-культурный план, то здесь принимается во внимание не только очевидные культурные события, восходящие к деятельности творцов профессионалов, но и невидимая духовная жизнь народных масс, ее ментальные коллективные представления. Л.Февр, например, настаивал на том, что исторический генезис духа вообще нельзя сводить к истории идей, их филиации, их жизни вне времени и пространства ибо историческая жизнь протекает в «ментальном инструментарии» своего времени, в языке, представлениях, чувствах, способах концептуализации этого времени. Нужно заметить что интерес к изучению поведения людей отнюдь не новшество, родившееся в школе «Анналов». На этой позиции твердо стоит Ж Дюби, который в своей статье «История ментальностей» считает, что интерес к человеческой психологии существовал в истории всегда. Создавая биографию выдающихся личностей, городскую хронику или описывая придворную интригу, историки нередко обращались к психологическим характеристикам своих героев. Однако психология оставалась чем-то внешним по отношению к истории и привлекалась только для объяснения событий и явлений.

По мнению Франтишка Грауса менталитет отличается от мнений, учений, идеологий тем, что своим носителем он никогда не может быть отрефлексирован и сформулирован. Вопрос «Каков ваш менталитет?» - лишен смысла. Менталитет может быть только «тестирован» извне, «отслежен» нами там, где мы видим что-то, непохожее на нас самих. Выходит, что менталитет отнюдь не тождественен высказываемым мыслям и видимым образа действия. Менталитет - стоит за ними и определяет границу между тем, что человек вообще может помыслить и допустить, и тем, что он ощущает как «немыслимое», невозможное.

Для более глубокого понимания бессознательной стороны менталитета необходимо подробнее остановить на понятии коллективной психологии. Взятая во всей широте своих задач, история коллективной психологии, естественно, выходит за пределы поля исследования своих предшественниц - истории идей. Истории идей принадлежит заслуга выработки важнейших научных категорий «мировоззрения» и «формы», высветивших психологические истины сокрытые для традиционной истории. Но для истории идей характерна ярко выраженная склонность к чистой интеллектуальности, к изучению абстрактной жизни идей, рассматриваемой изолированно от тех социальных слоев, в которых эти идеи были распространены и которые давали им подчас весьма различные выражения. Однако, для познания человек столь же большее, и, может быть, даже большее значение чем собственно идеи, их воплощение, употребление, им даваемое.

Но рассматривая историю, а в частности историю ментальностей нужно избегать той ошибки, которую допустили Ж.Дюби и Л.Февр по мнению А. Буро, рассматривая ее с позиций психологии. По его мнению, они перевели историю ментальностей в одну из позитивистских версий - психологическую. Буро считает, что не смотря на неоспоримую эмпирическую ценность их исследований, эпистемологически это обернулось для истории ментальностей только издержками. В своей статье «Предложение к ограниченной истории ментальностей» А.Буро обрушивается на Ж.Дюби, говоря, что тот возводит ментальность в ранг некоей «внутренней коллективной инстанции», определяющей восприятие и поведение людей, и практически приравнивается к сфере эмоций. Именно эмоции рассматриваются как проявления коллективного начала, а идеи - как проявления начала индивидуального. При этом эмоции, эти «идеи бедняков», трактуются как движущая сила истории, идеи же в соответственном смысле считаются чем-то поверхностным и вторичным.

«Впрочем, - говорит Буро, - встречается и обратное явление». Например в американской истории права господствует «миф конституционализма»: короли и законники придумывают публичное право, затем оно превращается в церемонию, а уже из нее рождается народная вера. Если данная точка зрения выводит ментальное из идей, то противоположный, более распространенный взгляд сводит его к социальным условиям. Но в любом случае идеи и эмоции противопоставляются друг другу, и на это противопоставление накладывается эволюционная схема.

Такой взгляд проявился в статье Л.Февра «Чувствительность и история» полагавшего, что интеллектуальное начало нарастает в ходе истории за счет мира эмоций. Примерено та же мысль лежит в основе работ Ж. Дюби: «В сознании людей ранних эпох гораздо больше общности, связанности, оно «коллективнее»; только в преддверии нового времени происходит индивидуализация сознания». В трудах Арьеса ценностные аспекты расставлены иначе (он сожалеет о «мире который мы потеряли»), но схема здесь по существу та же: от примитивной общности сознания до предельной индивидуализации.4

По мнению А. Буро попытки найти доступ к некоей коллективной ментальной инстанции не удаются, тем не менее, продолжает он, психологической версии истории ментальностей принадлежит заслуга постановки капитального вопроса: как коллективное может существовать в индивидах?

Представления индивидуальные и представления коллективные

«Коллективная жизнь, как и психическая жизнь индивида, состоит из представлений; следовательно, можно допустить, что индивидуальные представления и социальные представления каким-то образом сравнимы между собой». Исходя из этого тезиса, который выдвинул французский социолог Э. Дюркгейм в своем труде «Социология», попытаемся действительно проследить, что и те и другие (и социальные и индивидуальные представления) находятся в одинаковом соотношении со своим соответствующим субстратом.

По Дюркгейму наши суждения постоянно прерываются; искажаются бессознательными суждениями; мы видим лишь то, что наши предрассудки позволяют нам видеть, и мы не знаем наших предрассудков. С другой стороны мы всегда находимся в состоянии некоторой рассеянности, так как внимание, концентрируя психику, на малом количестве объектов, отвлекает ее от значительно большего числа других; но следствием всякой рассеянности оказывается то, что она удерживает вне сознания психические состояния, которые остаются реальными поскольку они действуют. Сколько раз случается даже так, что образуется подлинный контраст между действительно испытанным состоянием и тем, как оно выступает для сознания!

В этой связи, для более глубинного изучения Э.Дюркгейм говорит о привлечении бессознательного: «Если бы все, что является психическим было сознательным, а все, что бессознательное было физиологическим, то психология должна была бы вернутся к старому интроспективному методу. Ведь если реальность психических состояний совпадает с нашим осознанием то сознания достаточно для того, чтобы познать эту реальность целиком, поскольку она совпадает с ней и нет надобности прибегать к сложным и изощренным методам, применяемым в настоящее время». Исходя из этого можно заключить, что напрасно говорят, что эти представления, которые считаются бессознательными, воспринимаются только неполно и неясно. Ведь эта неясность может быть вызвана только одной причиной: тем, что мы не воспринимаем все, что эти представления в себе заключают; все дело в том, что в них находятся элементы, реальные и действующие, которые, следовательно, не являются чисто физическими фактами и, однако, неоче5видны для сознания. Это смутное сознание, о котором иногда говорят, представляет собой лишь частичное бессознательное, а это равнозначно признанию того, что границы сознания не совпадают с границами психической деятельности. Резюмируя Э.Дюркгейм говорит о том, что в нас имеют место явления, которые относятся к психическим и тем не менее не познаются тем «Я», которое мы собой представляем. Но одновременно автор пытается предостеречь нас о возможной ошибки, суть которой, что автономия наших представлений может быть лишь относительной, «в природе не существует такой сферы, которая не зависела бы от другой сферы; следовательно, нет ничего более абсурдного, чем возводить психическую жизнь в нечто вроде абсолюта, который появляется ниоткуда и не связан с остальной частью вселенной».

Говоря о соотношении сознательно и бессознательного в нутрии индивида Э.Дюркгейм проводит аналогию и на соотношение индивидуального (творческого) и коллективного (бессознательно). Выходит, что если нет ничего необычного в том, индивидуальные представления, порожденные действиями и противодействиями между нервными элементами, внутренне не присуще этим элементам, то что удивительного в том, что коллективные представления, порожденные действиями и противодействиями между отдельными элементами сознания, из которых состоит общество, прямо не вытекают из последних и, следовательно, выходят за их пределы.

Можно сказать, что в некоторых отношениях коллективные представления являются внешними по отношению к индивидуальным сознаниям, то это потому, что они исходят на из индивидов, взятых изолированно друг от друга, но из их соединения, а это совершенно иное дело. Конечно каждый вносит свою долю в конечный результат, но личные чувства становятся социальными, только комбинируясь под воздействием сил, которые развивает ассоциация; в следствии этих комбинаций и проистекающих из них взаимно обусловленных изменений, эти чувства становятся другим явлением. По словам Дюркгейма: «Происходит своего рода химический синтез, который концентрирует, соединяет синтезируемые элементы и тем самым преобразовывает их». Поскольку этот синтез -творение целого, то именно целое есть та сцена, на которой разворачивается его действие. Поэтому равнодействующая сила, выделяющаяся из него, выходит за пределы каждого индивидуального сознания, как целое выходит за пределы части. Она существует как в целом так и посредством целого. Конечно, каждый содержит в себе нечто от нее, но целиком ее нет ни у кого.

Если каждое понятие (или, по крайней мере каждое ощущение) порождается синтезом некоторого количества клеточных состояний, скомбинированных вместе законосообразно еще не познанными силами, то очевидно, что оно не может быть заключено ни в одной определенной клетке. Оно ускользает от каждой, потому что ни одной из них недостаточно, чтобы породить его. Существование представлений не может точно распределится между различными нервными элементами, поскольку нет такого представления, в котором не соучаствовало несколько этих элементов; но это сосуществование возможно только в целом; образованном их объединением, точно так же как коллективное существование возможно только в целом, образованном объединением индивидов.

«В конечном счете результирует, - Э.Дюркгейм, - индивидуалистическая социология лишь применяет к социальной жизни принцип старой материалистической метафизики: В действительности она стремится объяснить сложное простым, высшее низшим, целое частью, что противоречиво в самих исходных понятиях». Здесь нужно пояснить, что говоря об индивидуалистической социологии Дюркгейма мы рассматриваем индивидуалистический подход к понятию менталитета. Вообще термин менталитет в трудах Э. Дюркгейма можно встретить крайне редко. Продолжая заметим, что и противоположный принцип, не предоставляется более убедительным; точно также невозможно вместе с идеалистической и теологической метафизикой выводить часть из целого, так как целое - ничто без составляющих его частей, и оно не может черпать из небытия то, в чем оно нуждается для своего существования. Остается, стало быть, объяснять явления, происходящие в целом, свойствами, характерными для целого, сложное - сложным, социальные факты обществом, витальные и психические акты - комбинациями из которых они проистекают.

На это счет верно замечание В.А. Щученко о том, что «Э.Дюркгейм подчеркивал, что любое социальное явление, любой социальный факт не есть результат непосредственного воздействия социальной среды на индивида (как полагали европейские мыслители начиная с 17 века) но что любой такой социальный факт опосредован коллективными представлениями, выступающими, в свою очередь, в качестве «преломляющей» и конкретизирующей свет линзы».

Подход Э. Дюркгейма оказался весьма перспективным для тех, кто пытался разглядеть в историческом генезисе культуры не одни явные идеи и образы, творимые известными авторами, но и анонимные и стереотипизированные поведенческие и повседневные структуры, так же несущие в своем содержании неочевидные ценностные установки.

Менталитет и идея архетипа коллективного бессознательного К.Г.Юнга

Проблема природы психических процессов, которые переживаются активно и в тоже время не доходят до сознания переживающего их лица имеет значительную научную предысторию в отечественной и европейской рациональной науке. Долгое время бессознательное сводилось к физиологическому. Глубинно-психическое понималось как особая разновидность физиологического процесса деятельности мозга. Здесь отрицалась какая бы то ни было самостоятельность и автономность бессознательного от нижележащих структур.

В свою очередь сторонники психологического понимания природы бессознательного выделяют бессознательное в фундаментальную и во многом самостоятельную сферу психической жизни человека и общества.

Бессознательно-психические процессы не существуют, конечно, вне субъекта. Но «принадлежность субъекту» не равнозначно «быть субъективной реальностью» в указанном выше смысле. Поэтому бессознательно-психическое есть объективная реальность и не может быть обозначена как идеальное.

Одним из виднейших исследователей коллективного бессознательного был К. Г. Юнг, без изучения взглядов которого нельзя представить полную картину изучения менталитета как коллективного бессознательного. К. Юнг предлагал возвести под индивидуальное бессознательное фундамент коллективного бессознательного. Он задался целью преодолеть абсолютное противопоставление сознательного и бессознательного найти их внутреннее единство. К. Юнг, в противовес господствующему в его время мнению, выводившему коллективное из индивидуального (так считал и его учитель З. Фрейд) предполагал, что - более общее, универсальное, лежащее в основе мировых процессов, приводит к возникновению менее общего специфического. И, соответственно, индивидуальное бессознательное выводится из универсального бессознательного. Таким образом универсальные слои психики имеют своим основанием психологическую структуру человека. Эти универсальные слои психики К.Юнг называл коллективными. «Мы должны признать, что бессознательное содержит в себе не только личностное, но и не личностное, коллективное в форме наследственных категорий или архетипов. Поэтому я выдвинул гипотезу о том, что бессознательное в своих самых глубоких слоях некоторым образом имеет частично ожившие коллективные содержания. Вот почему я говорю о коллективном бессознательном!». «Таким образом, - продолжает Юнг, - психика человека есть и коллективный феномен, ибо каждому с рождения дан высокоразвитый мозг, обеспечивающий ему возможность богатой духовной деятельности, возможность, которую он ни приобрел, ни развил онтогонистически. В той мере, в какой мозг у отдельных людей получил сходное развитие, в той же мере духовная функция, возможная благодаря этому сходству, является коллективной и универсальной». Бессознательное действует внутри психики как некая энергия, имеющая символические формы выражения. При этом действует не хаотически, а в некотором смысле упорядоченно. И К. Юнг задается вопросами: «Какого рода этот порядок? Возможно ли постижение «внутренней логики» этого порядка?». И здесь он выдвигает идею архетипа коллективного бессознательного.

Итак, К. Юнг, придавая решающее значение в регуляции поведения бессознательному, выделил два слоя: индивидуальный (личностный) и коллективный. Личностный слой по Юнгу оканчивается самыми ранними детскими воспоминаниями. Коллективное бессознательное, напротив, охватывает период, предшествующий детству, т.е. то, что сталось от жизни предков. Таким образом, индивидуальное, оказалось, базируется на более глубоком и фундаментальном - «коллективном бессознательном», имеющим уже всеобщую, универсальную природу, так как коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни индивида коллектива и общества.

Коллективное бессознательное образует автономный психический фонд, в котором запечатлен передающийся по наследству (через структуру мозга) опыт предшествующих поколений. Входящие в этот фонд первичные образования - архетипы (общечеловеческие прообразы) лежат в основе символики творчества, ритуалов, фольклора. Архетип представляет собой способ организации психики посредством форм, переходящих о поколения к поколению. Архетипы - это структурные компоненты (элементы) человеческой психики, которые скрыты в коллективном бессознательном, общем для всего человечества. Они наследуются подобно тому, как наследуется строения тела. Архетипы задают общую структуру личности и последовательность образов, всплывающих в сознании при пробуждении творческой активности, поэтому духовная жизнь несет в себе архетипический отпечаток. Это «психический конденсат» неотъемлемое наследство, которое с каждым новым поколением нуждалось только в пробуждении, не в приобретении. В продолжение К.Юнг пишет, что «нет ни одной сколько нибудь существенной идеи или воззрения, которые не содержали бы в себе их исторических прообразов. Все они восходят, в конечном счете, к лежащим в основании архетипическим праформам, образы которых возникли в то время, когда сознание еще не думало а воспринимало». Однажды возникнув, архетипы передаются из поколения в поколение, тем самым стремясь приобрести свойство субстанционального - это и есть менталитет как коллективное бессознательное. Архетипы необходимо различать, во-первых, на представленные широко в культурах, в объективированных формах, например в текстах, мифологемах, сказках, картинах мира. На этом уровне архетипы суть социокультурные инварианты, универсалии; во-вторых, и на проявляющиеся на уровне индивида.

Как же передается это бессознательное, архетипическое от поколения к поколению? Посредствам какого механизма? Возможно частично ответ на это вопрос дают авторы коллективного труда. Следуя генетическому принципу, вслед за С.А. Рубинштейном, они полагают, бессознательное является первичным уровнем, который наследуется и проявляется сразу при рождении. Наследование осуществляется по двум направлениям: Во-первых от предыдущего поколения в целом; во-вторых непосредственно от родителей. В момент рождения человек обладает особенностями, которые К. Юнг назвал коллективными бессознательными. «Коллективное бессознательное», будучи одним из важных структурных компонентов менталитета, обуславливает соответственно и сущностную характеристику менталитета - быть феноменом прежде всего коллективным, но не индивидуальным.

менталитет коллективный бессознательный архетип

Исследование истории ментальностей как истории коллективных бессознательных представлений в отечественной науке

В отечественной науке вопрос о коллективном бессознательном в рамках изучения менталитета тоже имеет представителей различных сторон. Наиболее яркими исследователями этой проблематики являются А.Я. Гуревич и В.А. Щученко. «Нетрудно заметить, что с менталитетом, ментальностью связывают явления социально психологического порядка, восходящие не к духовной жизни образованных слоев, а к тому, что неявно, неосознанно выражено в психологии и поведении родных масс».(4)

В научной деятельности другого видного исследователя А.Я. Гуревича этот вопрос удостоен самого пристального внимания. По его мнению интерес историков к изучению ментальностей укрепился говоря его словами «в связи с перемещением центра тяжести в исследовании как бы «сверху вниз» - от истории «героев», правителей, государственных деятелей мыслителей к истории повседневной жизни разных социальных слоев и групп, рядовых людей, общества в целом». Всю историю духовной и социальной жизни можно разделить на два потока: с одной стороны это оформленные, результаты духовного процесса, то есть - идеологии, религиозные философские научные системы; с другой стороны это социально-психологические проявления. То, что часто называют коллективными бессознательными, выражающими повседневные стереотипы сознания, как правило неотрефлексированные, до конца неосознаваемые самими носителями. Именно вторая часть социальной жизни и определяет такое важное, по мнению А.Я.Гуревича свойство ментальности как - «неосознаваемость» или не полная осознанность. «В ментальности раскрывается то о чем изучаемая историческая эпоха вовсе и не собиралась, да и не была в состоянии сообщить, и эти ее невольные послания, неотрефлексированные и непроцензурированные в умах тех, кто их отправил, тем самым лишены намеренной тенденциозности, в них эпоха как бы помимо собственной воли «проговаривается» о самой себе о своих секретах». В этой особенности ментальности по мнению А.Я. Гуревича заключена ее огромная познавательная ценность. На этом уровне удается расслышать такое, о чем нельзя узнать на уровне сознательных высказываний. Тем самым такое прочтение истории ментальностей значительно расширяет круг знаний о человеке в истории, о его представлениях и чувствах, верованиях и страхах, о его поведении и жизненных ценностях, лучше и глубже выражает специфику исторической реальности. С другой стороны верно и утверждение что: «Культурный авангард так же пронизан общими ментальными тонами, хотя его представители могут в той или иной мере выходить, и как правило, выходят за устойчивые, традиционные рамки менталитета, становятся возбудителями (наряду с социальными вызовами эпохи) ментальных поворотов, иногда очень существенных». Но, следуя концепции Гуревича нельзя довольствоваться изучением идеологий: ведь это достояние культурной или правящей элиты доходило до сознания простолюдинов масс, в трансформированном виде, и нужно знать ту духовную, психологическую почву, на которую они ложились. Но вместе с тем А.Я. Гуревич задает более общий, и сложный вопрос: «Каковы были воззрения народа, эмоции и мысли людей, не принадлежавших к высшим эшелонам общества, каковы их верования, движущие пружины их поступков, что представлял собой мир, если смотреть на него не из кабинета мыслителя или княжеского дворца, а из мастерской ремесленника или крестьянской хижины»? Чтобы лучше понять этот вопрос неслучайно к изучению ментальности обратились ведущие аграрные историки (А.Я. Гуревич в их числе). Они не могли не обратить внимание, на особенности их поведения.

А.Я. Гуревич выделяет целый ряд структурных элементов, констант, которые как раз и характеризуют относительно устойчивые коллективные представления, т.е. исторически конкретные формы ментальностей. К их числу относятся следующие структурные формы: восприятие пространства и времени, отношение земного мира с миром потусторонним, и соответственно восприятие и переживание смерти, разграничение естественного и сверхъестественного, духа и материи, установки относящиеся к осмыслению детства, старости, отношения к природе и общественной жизни, труду собственности, богатству и бедности, оценки права и обычая и их роли в жизни общества, понимание власти, господства и подчинения и др.

Можно сделать предварительный вывод, что новые знания о человеке, включаемые в поле зрения историка на уровне ментальности, относятся по преимуществу не к одним лишь представителям интеллектуальной элиты, которые на протяжении большей части истории монополизировали образование, а потому и фиксацию информации, традиционно доступной историкам, но и к широким слоям населения. Если идеи вырабатывают и высказывают немногие, то ментальность - неотъемлемое качество любого человека, ее нужно лишь уметь уловить.

Из анализа данного раздела исследований А.Я. Гуревича становится ясно, что ментальность образует свою особую сферу, со специфическими закономерностями и ритмами, противоречиво и опосредовано с миром идей в собственном смысле этого слова, но ни в коей мере не сводимую к нему. Проблема «народной культуры» - сколь ни неопределенно и даже обманчиво это наименование, - как проблема духовной жизни масс, отличной от официальной культуры верхов, ныне приобрело новое огромное значение именно в свете исследований ментальностей. Сфера менитальностей сложна и непрямо связана с производством, демографией, бытом.

Объектом ментальных исследований являются коллективные представления, социально-психологические формы (эмоции, темперамент, восприимчивость, чувствительность и т.д.) истоки которых, восходят к психогенетической природе исторически определенных общностей, коллективов, какими они были выработаны природно-географической средой (климат, ландшафт и др.), экономической и политической историей, неожиданными поворотами исторической судьбы - всем тем, что в конечном итоге стереотипизирует поведение и существующие на его основе типологически своеобразные ментальные формы. Возникает вполне разумный вопрос. Если ментальные проявления по большей части бессознательны, формы их не очевидны, то, как их можно обнаружить в исторически меняющемся мире? Эту проблему можно определить как проблему предметного воплощения ментальных проявлений в культуре. На первое место выдвигается язык, исторические характеристики восприятия и чувственности, исторические формы взаимосвязи социального и биологического (брак, семья, здоровье, питание, обряды жизни и смерти), история повседневности, где явления ментального порядка соотносятся с экономической историей. Невольно напрашивается высказывание: «Любой предметно-поведенческий акт человека аксиологичен, а тем самым сопряжен с более или менее устойчивыми и обобщающимися ментальными формами».1

Завершая эту тему можно сделать общий вывод, что история ментальностей появляется там, где история не сводится к калейдоскопической смене кратковременных событий, деяниям великих личностей, выдающимся творческим достижениям, на первый план выступают долговременные процессы («время большой протяженности», «экологическое время»), история повседневной жизни разных социальных слоев и групп, в первую очередь, «рядовых людей» народных масс. Тут исследуются устойчивые формы поведения и психики, которые подчеркнем заданы такими более или менее постоянными факторами как природно-географическая среде, язык, религиозная вера, традиционные установки культуры и т. д.

Заключение

Анализ изученной литературы позволяет заключить, что проблема изучения менталитета как коллективного бессознательного весьма актуальна как в западной, так и в отечественной историографии. И мнения порой встречаются достаточно противоположные.

Но в большинстве своем они сходятся в самом главном, что нужно понимать, что менталитет в первую очередь, но не только, как верно замечает В.А.Щученко существует в отличии от идейного мира как неотрефлексированная, психологическая сторона культуры выраженная не только, и даже не столько в произведениях культуры профессионалов, сколько в народном, коллективном сознании.

Важно понять, что всякая система (социальная и культурная в том числе) является системой открытой, что разнородные системы взаимодействуют друг с другом, влияют друг на друга, не утрачивая при этом своей сущностной специфики. Бессознательное не отделено от сознания непроходимой стеной. Процессы, начинающиеся в нем, часто имеют свое продолжение в сознании, и наоборот, многое сознательное вытесняется нами в подсознательную сферу. Существует постоянный, и ни на минуту не прекращающийся динамический обмен между обеими сферами. Бессознательное влияет на наши поступки, обнаруживается в нашем поведении. В этом плане ментальные системы подпитываются системами идейного, отрефлексированного порядка, а элитарная, идейно и образно оформленная культура воздействует на ментальные системы, взламывая их консерватизм, понуждая их приспосабливаться к новым условиям социальной среды.

Список литературы

1.Агеев В.С. Психология межгрупповых отношений. - М., 1983.

2.Арьес. История ментальностей . // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М., 1966.

.Буро А. Предложение к ограниченной истории ментальностей. // История ментальностей, историческая антропология. М., 1966.

.Гуманистические проблемы психологической теории. - М.: 1995.

5.Вжозек В. Ментальность: макрокосм в микрокосме?// Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки, вокруг французской школы «Анналов». М., 1993г.

.Гуревич. А.Я. Проблемы ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы.Вып.1. - М., 1989.

.А.Я.Гуревич Смерть как проблема исторической антропологии. О новом направлении в зарубежной историографии. // Одиссей. Человек в истории. М.: 1987г.

.Гуревич А.Я., Вовель М., Рожанский М. Ментальность // 50/50: Опыт словаря нового мышления/ Под общ. Ред. М.Ферро. М: Прогресс, 1989.

.Дубровский Д.И. Информационный подход к проблеме бессознательного // Бессознательное: природа, … - Тбилиси,Ю 1979.

.Душков Б.А. Психология менталитета и нооменталитета. - Екатеринбург, 2002.

.Дюби Ж. История ментальностей. // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М., 1966.

.Дюркгейм Э. Социология. Её предмет, метод и предназначение. - М., 1995.

..А. Дюпрон «Проблемы и методы истории коллективной психологии» // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М., 1966

.Крысько В.Г. Социальная психология. - М., 1996.

.Лебон Г. Психология народов и масс. - М., 1996.

.Ментальность в средневековье. Концепции и практика исследований (К.А. Левинсон) // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М., 1966.

.Раульф У. «История ментальностей. К реконструкции духовных процессов» // История ментальностей и историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.: Институт всеобщей истории РАН, Российский государственный университет, 1996г;

.Российский менталитет. Психология личности, сознания, социальные проявления. - М.: РАН 1996.

.Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». - М., 1993г.

.Стефаненко Т.Г., Шлягина Е.И. Методы этнопсихологического исследования. - М., 1993.

.Таршис Е.А. Ментальность человека: подходы к концепции и постановки задач исследования М., 1999г;

.Ходонов А.С. История ментальностей в современной французской историографии.

.Щученко В.А. Вечное настоящее культуры. СПб., 2001;

24. Щученко В.А. Менталитет русской культуры: актуальные проблемы его историко-генетического анализа.

. Юнг К.Г. Архетип и символ. - М., 1996.

. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1994.

. Ядов В.А. Социальная идентичность личности. - М.. 1997г.

Больше работ по теме: