"Исламский фактор" во внутренней и внешней политике постсоветских государств Центральной Азии (1990–2013 гг.)

 














Выпускная квалификационная работа

"Исламский фактор" во внутренней и внешней политике постсоветских государств центр"альной аз"ии (1990-2013 гг.)




Введение

политический ислам азия религиозный

Настоящее содержание данной дипломной работы автору хотелось бы начать со слов о том, что среди характерных черт нового тысячелетия, отражающихся в ходе строительства правового демократического, гражданского общества большинства современных государств, а также в период развития процессов глобализации и формирования многополюсной системы международного сотрудничества, безусловно, важное место занимает усиление роли и места ислама в целом.

Неоспорим тот факт, что «исламский фактор» все больше усиливает свое влияние во всех сферах жизни современного мусульманского общества, но при этом многомерное самовыражение ислама находит свое отражение и на всем мировом сообществе. В связи с этим актуальность и злободневность этого факта возрастает с каждым днем.

Обращение мусульман к своей религии и культуре с ее многовековыми традициями в поисках духовной опоры и стремление мусульманских народов отстоять свою самобытность и свои многоплановые интересы обусловлены глубокими структурными изменениями в социально-политической, экономической и культурной жизни современного мира, являясь важной приметой эпохи. И эта тенденция носит долговременный характер.

Актуальность темы настоящей дипломной работы обуславливается тем, что на рубеже XX-XXI веков мы можем явно наблюдать усилившийся интерес научного сообщества к исламскому вопросу. Исследователи стали всё чаще задаваться вопросами о том, насколько в современных условиях после многолетнего атеизма, господствовавшего в Советском Союзе, необходима религия для становления человека как личности, для формирования его духовной культуры, мировоззренческой и социокультурной составляющей. На всей территории уже постсоветского пространства стали изучаться темы исламского фундаментализма и экстремизма. В связи с этим необходимо переосмысление и оценка социально-политических изменений в политическом облике этих стран, а именно, в соответствии с темой данной работы, стран Центральной Азии. Это особенно важно сделать именно для того, чтобы разобраться, какова степень влияния «исламского фактора» и насколько опасны те тенденции в развитии религиозной жизни, с которыми сталкиваетсябольшинство государств в мире и, в частности, государства Центрально - Азиатского региона в настоящее время.

В связи с этим особую значимость приобретает тот факт, что влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии с каждым годом становится все более явным и ощутимым во многих странах региона. Ислам и исламская политическая оппозиция как явление, в последнее время стали неотъемлемым фактором современной политической жизни республик Центральной Азии.

Большой исследовательский интерес представляет также определение особенностей в частности исламского политического движения Центральной Азии, его роль во время гражданской войны в Таджикистане, политических волнений и проявлений терроризма в Узбекистане и Киргизстане, как одной из важных составляющих общеисламской концепции развития на современном этапе.

В то же время, немаловажное значение имеет рассмотрение феномена исламизма в Центральной Азии в контексте влияния внешних факторов, связанных с общей политической ситуацией в мире, характеризующейся политикой великих держав по борьбе с международным терроризмом и религиозным экстремизмом.

Объектом исследования является «исламский фактор» в общественно-политической жизни странЦентрально-Азиатского региона.

Предмет исследования: особенности влияния «исламского фактора» на внутреннюю и внешнюю политику государств региона.

Цель представленной работы состоит в том, чтобы раскрыть многомерность понятия «исламский фактор» в Центральной Азии, а также изучить особенности исламского политического движения в Центральной Азии.

В связи с этим необходимо решить следующие задачи: 1. показать объективные стороны исламской религии, 2. раскрыть специфические особенности процесса возрождения ислама в Центральной Азии; 3. выявить идейные истоки и основные концепции исламского радикализма в Центральной Азии; 4. Определить влияние внерегиональных сил на исламизацию государств Центрально-Азиатского региона;

Территориальные границы исследования включают в основном территории Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана, которые входят в «Ферганскую долину» - субрегион Центральной Азии (так называемый, исторически сложившийся религиозный центр Центрально-Азиатского региона). Однако, при рассмотрении вопросов истории распространения ислама и других общих проблем, частично затрагиваются территории всех пяти стран современной Центральной Азии. Также суть третьей главы настоящей работы предполагает рассмотрение и территорий таких государств как Афганистан и Пакистан в конкретной для данной работы сфере взаимодействия с государствами Центральной Азии.

Хронологически дипломная работа охватывает частично времена советской «Перестройки», затем постсоветский период и весь последующий временной отрезок вплоть до настоящего времени, а именно с 1990 по 2013 годы.

Подойдя к методологии данного исследования, нужно сказать, что его цели и задачи основаны на принципах историзма, системного и сравнительного подходов. Принцип историзма был использован для выявления хронологической последовательности событий, рассмотрения исторических явлений во взаимосвязи и развитии с учетом изменений конкретной обстановки в регионе и мире на изучаемом отрезке истории. Применение сравнительно-исторического метода помогло выявить степень влияния тех или иных международных событий и факторов ислама как на политику Центрально-Азиатского региона, так и на политику сопредельных с регионом территорий.

Что касается степени изученности и научной разработанности проблемы можно сказать, что в интересах всестороннего освещения избранной темы, настоящее исследование опирается на широкий круг источников и литературы, главным образом на прессу и публицистику: научные книжные издания, научные доклады, научные газеты и журналы, опубликованные доклады и различного рода материалы международных научных конференций, статьи, размещенные в иностранных журналах на французском и английском языках, полученные из информационно-поисковых систем, размещенных в глобальной сети Интернет, а также опубликованные документы, монографии, диссертации.

Таким образом, перейдя к описанию историографии, заложившей основу для написания настоящей исследовательской работы, хотелось бы в первую очередь выделить следующие основные труды: монографию ДжекшенкуловаА. Д.министра иностранных дел Киргизстана (2005-2007 гг.), впоследствии оппозиционного политика, под названием «Новые независимые государства Центральной Азии в мировом сообществе», описывающую сегодняшнее место республик Центральной Азии в геополитической и геостратегической значении; диссертацию доктора исторических наук Троцкого Е.Ф. под названием «Центральная Азия в системе международных отношений», в которой охарактеризована эволюция становления государств Центральной Азии в системе международных отношений на примере сопоставления различных исторических этапов; диссертацию доктора исторических наук Эсенамановой Н.С. «Ислам в Центральной Азии в условиях глобализации», описывающей определенные изменения в развитии государств Центральной Азии в новых условиях, а именно изменения в экономическом планировании, государственном и идеологическом переустройстве; также хотелось бы выделить еще одну работу - диссертацию доктора политических наук Ушакова В.Н. под названием «Политический ислам в Центральной Азии: основные факторы и перспективы», в которой описывается история зарождения, развития и становления ислама в государствах Центральной Азии, начиная с древнейших времен и до настоящего времени.

Переходя к описанию научных публикаций, использованных при написании настоящей работы, по нашему мнению следует особо выделить следующие из них: статьи и многочисленные научные публикации доктора исторических наук, политолога, востоковеда и исламоведа, профессора МГИМО, ведущего научного сотрудника и заведующего сектором исламоведения Института востоковедения Российской Академии Наук (РАН) Московского Центра Карнеги А.В. Малашенко, а именно некоторые из них - «Ислам и политика в государствах Центральной Азии», «Центральная Азия: на что рассчитывает Россия?», «Исламская альтернатива и исламистский проект», «Бродит ли призрак «исламской угрозы», «Ислам в Центральной Азии », выпущенная на английском языке; книгу доцента кафедры международных отношений и дипломатии Института востоковедения и международных отношений Казанского (Приволжского) федерального университета Белоглазова А.В. «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии», которая является комплексной историей зарождения, формирования и динамики развития «исламского фактора» в политике субъектов Центральной Азии в период с VII по XXI век. Стоит также выделить научную работу кандидата политических наук, аналитика Центральноазиатского фонда развития демократии Сидорова О. «Исламский фактор во внутриполитической стабильности государств Центральной Азии », в которой он описывает роль «исламского фактора» во внутренней политике государств рассматриваемого региона.

Также многочисленные статьи, опубликованные в журнале «Центрально - Азиатские исследования» Московского Фонда Карнеги, а именно: научные публикации Марты Билл Олкотт, являющиеся сопредседателями программы «Религия, общество и безопасность» Московского Центра Карнеги, одна из них «Государства Центральной Азии идут своим путем», а также ее совместная с Малашенко А.В. статья «Ислам на постсоветском пространстве: Взгляд изнутри».

Необходимо также выделить многочисленные статьи, опубликованные в научном журнале «Центральная Азия и Кавказ», таких авторов как: Манкофф Джеффри «Политика США в Центрально Азии после 2014 года», Земсков В.Н. «Стратегия США в Центральной Азии», статьи французского политолога Марлен Ларюэль, которая является сотрудником Института Центральной Азии и Кавказа и других исследовательских центров среди которых: «Внешняя политика и идентичность в Центральной Азии», а также совместная статья с С. Пейруз и В. Аксеновой «Отношения Афганистана и стран Центральной Азии: какую роль может сыграть ЕС?». Также статьи Габдуллина Э. и Абирова А. «Трансформация американской политики в Афганистане: риски безопасности для Центральной Азии», Саидмурадов А. и Пусева Е. «Концепция большой Центральной Азии во внешней политике США в центрально-азиатском регионе», Приего Альберто «Пакистан между региональными комплексами безопасности Центральной и Южной Азии», статьядоктора исторических наук В. Пластуна «Центрально-Азиатский регион: в поисках стабильности», а также совместная работа кандидата политических наук, заместитель директора Казахстанского института стратегических исследований при Президенте Республики Казахстан Абишевой М. и сотрудника Секретариата Мажилиса Парламента Республики Казахстан Шаймергенова Т. «Религиозно-политический экстремизм в странах Центральной Азии: анализ причин распространения» и другие.

Что касается источниковой базы, то здесь были использованы некоторые законы республик Центральной Азии, а именно закон «О религиозной деятельности и религиозных объединениях: Закон Республики Казахстан от 11 октября 2011 г»; закон «О свободе совести и религиозных организациях: Закон Республики Узбекистан»; закон «О свободе вероисповедания и религиозных организациях в Кыргызской Республике: Закон Кыргызской республики №282 от 31 декабря 2008 г.»; закон «О свободе совести и религиозных объединениях: Закон Республики Таджикистан №489 от 26 марта 2009 г. »; закон «О свободе вероисповедания и религиозных организациях: Закон Туркменистана от 21 октября 2003 г.». В работе также было применено «Соглашение Президента Республики Таджикистан Э.Ш. Рахмонова и руководителя Объединенной Таджикской Оппозиции С.А. Нури по итогам встречи в Москве» от 23 декабря 1996 г. Также для более детального и глубокого понимания сути заданной проблематики настоящей работы автором были изучены некоторые суры Корана , содержащие в себе основополагающие столпы и каноны ислама и некоторые другие источники.

Следует также отметить особую значимость источников литературы на иностранных языках, которые также стали частью источниковой базы при написании настоящей дипломной работы. Среди них хотелось бы выделить научные публикации таких французских авторов как: Balci Bayram (его название его работы на русском языке звучит как «Афганский фактор и республики Центральной Азии» (пер. автора)), KagedanMM. A. etMillwardW. («Страны Центральной Азии: новые участники в революционном исламе») (пер. автора), Kassenova Togzhan («Центральная Азия: региональная безопасность и угрозы распространения оружия массового уничтожения») (пер. автора) и Renaud François («Центральная Азия: между мифами и реальностью, уровень угрозы исламизма») (пер. автора), а также работу ArneC. Seifert, написанную на английском языке, которая в переводе на русский язык звучит как «Политический ислам в Центральной Азии - оппоненты или демократические партнеры?» (пер. автора).

Структура работы состоит из введения, трех глав, с двумя под главами к каждой, заключения и списка использованных источников и литературы.



1. Религиозное возрождение в республиках Центральной Азии в 1990-е гг. XX века. Политизация ислама


.1 Истоки религиозного ренессанса в Центрально-Азиатском регионе. Исламское возрождение в республиках Центральной Азии на примере Узбекистана, Таджикистана и Киргизстана


Исследовательская работа, проведенная автором среди научных материалов по данному вопросу, в первую очередь выявила тот факт, что истоком религиозного ренессанса стал процесс «Перестройки», положившей начало череде серьезных не только общественно-политических, но и экономических, культурных и духовных изменений в Центрально-Азиатском регионе четырьмя годами ранее до начала крушения Советского Союза.

В советский период ислам сохранялся в регионе в двух формах: контролируемой властью официальной религии и подпольного, неформального ислама. Местная партийная и советская элита ослабляла идеологический контроль с гораздо большей осмотрительностью и до 1988 года продолжала руководить религиозной жизнью. 18 августа 1986 г. было принято последнее постановление Политбюро ЦК КПСС, регулировавшее жизнь мусульман, «Об усилении борьбы с влиянием ислама». Оно было обусловлено, прежде всего, ситуацией в Центральной Азии, где в 1980-е гг. впервые проявилась деятельность ваххабитов (о которых уже упоминалось во введении к настоящей дипломной работе)1.

По мнению автора данной работы, следует подробнее остановиться на таком понятии как «ваххабизм», по причине того, что это понятие положило начало появлению, так скажем, радикально настроенных групп мусульманских представителей в Центральной Азии. Итак, «ваххабизм» - это религиозно - политическое движение в исламе, являющееся официальной идеологией Саудовской Аравии. Оно сформировалось в XVIII в. и было названо по имени Мухаммада ибн Абд аль-Ваххабаат-Тамими. Мухаммад ибн Абд-аль-Ваххаб полагал, что настоящий ислам практиковался только первыми тремя поколениями последователей пророка Мухаммеда и протестовал против всех последующих нововведений, считая их привнесенной извне ересью. Современные идеологи ваххабитского движения усиленно проповедуют возврат к «чистому исламу», не признают святых и святые места, требуют следовать только тексту Корана, отвергая все его толкования. Также ваххабиты отвергают достижения неисламской культуры1.

Появившиеся в Центральной Азии ваххабиты были религиозными оппозиционерами, неконтролировавшимися официальным духовенством. Главным средством достижения своих целей они считали джихад (войну) против «неверных», то есть не мусульман. Они призывали к возрождению ислама, отстаивали идею единства ислама и политики, а также солидаризировались с сопротивлением советским войскам афганских «душманов», которых они называли муджахедами (борцами за веру).

В частности автор книги «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии» Белоглазов А.В. говорит о том, что во многом деятельность ваххабитов в Центральной Азии была результатом деятельности ЦРУ и связанных с ним спецслужб государств Ближнего Востока и Южной Азии (Саудовская Аравия, Пакистан и др.). Он апеллирует к свидетельствам американских исследователей, которые в результате проведенной ими работы выяснили, что еще в 1984 г. во время спонсируемого американцами джихада в Афганистане ЦРУ и его пакистанские коллеги разработали план. Вместо обычной борьбы с СССР в Афганистане они решили начать борьбу за настроения мусульман. Ведь общеизвестно, что в республиках Центральной Азии проживало большое количество мусульман, которые, по мнению директора ЦРУ Уильяма Кейси, могли серьезно навредить Советскому Союзу. Преследуя эту цель, сотрудники ЦРУ даже перевели Коран на узбекский язык и провезли его контрабандой на советскую территорию.

Таким образом, руководители СССР, также как и руководители ЦРУ, понимали, что усиление политического ислама, рост влияния во всем мусульманском мире фундаменталистов, исламская революция в Иране, отчаянное упорство афганского джихада - все это неизбежно найдет отклик среди советских мусульман, прежде всего проживающих в Центральной Азии. Однако справиться с этим явлением было сложно, так как подъем исламизма совпал с началом «перестройки» в Советском Союзе, с речи о которой началась данная глава. Следствием стало то, что «перестройка» лишь усугубила ситуацию и привела в итоге к коллапсу политического управления, чем воспользовались исламские активисты и сепаратисты. Советское руководство в этот период оказалось не способно найти адекватные ответы на исламские вызовы и что-либо противопоставить им.

Наиболее интенсивно эти процессы проходили в «Ферганской долине». «Ферганская долина» всегда отличалась большей, чем в других регионах, религиозностью и строгостью следования нормам шариата. Именно здесь в советские годы возникали полуподпольные структуры так называемого «неофициального» или «параллельного» ислама. В конце 1980-х гг. именно здесь возникли и активизировались политические образования, прибегнувшие к исламистской идеологии и риторике. В их появлении и становлении большое значение, как уже указывалось, играл внешний фактор: привнесенные извне идеи и средства на их реализацию зарубежными миссионерами, прежде всего саудовскими гражданами узбекского происхождения, потомками басмачей. Также в Ферганской долине отмечается высокая плотность населения, что может служить фактором потенциального обострения этнонациональной розни в регионе. Находящаяся на стыке трех государств (Таджикистан, Узбекистан и Кыргызстан) эта местность, начиная с конца 1980-х гг., стала ареной противостояния узбеков и турок-месхетинцев (Ферганские события 1989 года2.

После крушения Советского Союза в начале 1990-х годов новые независимые страны переживали резкий всплеск национального самосознания, сопровождавшийся активизацией религиозного фактора. По мнению ряда западных исследователей, правители постсоветских государств региона, оказавшись перед выбором между позициями «нация против демократии» или «нация и демократия», выбрали первую из них, не отдав предпочтения демократии. Этот выбор во многом предопределял националистическую идеологию.

Все центрально-азиатские республики провозгласили себя светскими государствами и стремились отделить религию от государства. Ислам, таким образом, был лишен возможности официально вмешиваться в политическую жизнь общества. Он, с одной стороны, стал использоваться руководством независимых центрально-азиатских республик как один из инструментов создания новой идентичности, построения независимого государства, с другой - стал знаменем тех сил, которые выступили за альтернативный избранному руководством этих стран путь развития, связанный с исламизацией государства2. Кроме того, ислам стал все шире использоваться для выражения протестных настроений. Между тем возрождение ислама имеет свои определенные особенности и специфику, которые в значительной степени дифференцированы для каждой из трех стран, входящих территориально в Ферганскую долину.

Как указывает в своей диссертационной работе «Политический ислам в Центральной Азии: основные факторы и перспективы» кандидат политических наук Ушаков Вячеслав Николаевич, Кыргызстан советского и постсоветского периодов характеризуется традиционным обществом, в котором многовековые традиции и обычаи играют доминирующую роль. Несмотря на секуляризацию и десакрализацию, насаждавшиеся советским режимом, культурные традиции и обычаи остаются регулятором общественных отношений и сущностью общественного сознания. Постепенно меняется социальный статус личности, она оттесняется на второй план, реставрируется родоплеменная, клановая и региональная структура общества, а значимые политические, экономические вопросы решаются в плоскости племенных, клановых и региональных институтов власти.

Сегодня становится очевидным, что ислам для киргизов - это не просто религиозная система, а прежде всего цивилизация, которая, несмотря на эволюцию материальной жизни, сохраняется как социокультурная система. Несомненно, и то, что ислам был и остается одним из важнейших элементов кыргызской национальной идентичности наряду с принадлежностью к единому этносу, государству, а также наряду с общим историческим прошлым и языком1. Однако сила этого религиозного компонента в национальной идентичности народов Центральной Азии не всегда приносит глубоко осознанное и убежденное чувство принадлежности к более широкой наднациональной мировой мусульманской общности. Это объясняется тем, что мусульмане региона приобрели национальную идентичность при советской власти, а потому их исламскую идентичность необходимо рассматривать во взаимосвязи с этнической и национальной категориями.

Возрождение ислама в Таджикистане началось несколько раньше, чем в остальных государствах Центральной Азии и Ферганской долины в частности. Уже к концу 80-х годов прошлого столетия в республике насчитывалось более тысячи неофициальных мулл и функционировали сотни нелегальных мечетей, в то время как официально было зарегистрировано не более 17 мечетей. В 1991 г. действовали уже 130 соборных мечетей, 28000 приходских мечетей и молитвенных домов, более 150 коранических школ2.

На рубеже 90-х годов появилось много книг и исследований по истории, философии, литературе, этике ислама, вышли в свет научно-популярные издания о Коране и хадисах. В массе своей их авторами были академические ученые. Служители Казиата (духовного управления) и мечетей были заняты изданием священных текстов, а также пособий по исламской обрядности, в целом процесс исламского возрождения отразился на легализации религиозных институтов, широком обращении к духовному наследию и просветительству.

Характерные черты исламского возрожденческого движения в Таджикистане поначалу выражались преимущественно в просветительной деятельности, критике конформизма «официального» духовенства и практики поборов за исполнение религиозных обрядов. До начала 90-х годов просветительная направленность в нем явно преобладала над политической1. Но начавшиеся процессы перестройки все больше подталкивали их к решительному вхождению в политику.

Исламское возрождение в Узбекистане также послужило большим толчком к просветительной деятельности «официального» духовенства и других религиозных организаций. К началу 1992 года в Узбекистане было восстановлено или построено заново около 3 тысяч мечетей, в том же году открылись 9 новых медресе, набор в мусульманские учебные заведеня Узбекистана увеличился в десять раз.

В Узбекистане возрождение исламских религиозно-культурных ценностей и традиций, как части общемирового духовного наследия, с первых лет независимости стало фактором государственной политики. Следует подчеркнуть, что в данном разделе не предполагается подробно рассматривать особенности исламского возрождения во всех трех странах Ферганской долины или тем более во всех пяти государствах Центральной Азии. Главное, по мнению автора, заключается в том, чтобы отразить лишь основные тенденции, которые присущи исламскому возрождению в центрально-азиатском регионе.

Таким образом, общим для всех трех республик Ферганской долины стало начало бурной религиозно-просветительной деятельности, рост конфессионального образования и повышение интеллектуального уровня веры мусульман, открытость исламского образования как внутри стран, так и за ее пределами. Были сняты все ограничения, касающиеся исламской культурной активности, власти стали способствовать совершению хаджа, молодежь получила доступ к образованию в мусульманских странах, в том числе в исламских вузах. В республиках Центральной Азии открывались исламские университеты, появились религиозные праздники. При этом инициатива подобного рода должна была исходить от правительства или официального духовенства. Центральная Азия вообще стала открытой для влияния со стороны внешнего мира. В регион легально начали приезжать миссионеры и представители мусульманских зарубежных религиозных организаций. Все это способствовало повышению уровня мусульманского самосознания и идентификации населения с мусульманским миром. Однако в тоже самое время этот объективный процесс нес в себе потенциальную угрозу распространения исламского фундаментализма путем пропаганды, чему, в частности, способствовала близость Афганистана и Ирана, а также активность финансируемых Эр-Риядом ваххабитских эмиссаров и организаций.


.2 Основные причины исламского возрождения постсоветского периода


В связи со всем вышесказанным, возникает справедливый вопрос о причинах взлета ислама в рассматриваемый период, его региональной активизации в центрально-азиатском пространстве. Значительное число авторитетных исследователей ислама связывают его возрождение с ответом на исторические вызовы, брошенные этой религии претензиями на мировое господство западных либерально-демократических ценностей, процессами глобализации, представляющей угрозу традиционным ценностям, особенно восточных обществ, в том числе и прежде всего - исламских2.

В этих условиях в странах Центральной Азии складывалась парадоксальная ситуация в сфере планирования и осмысления национального пути развития. С одной стороны, многие народы не отличались сильными религиозными устоями, несмотря на богатую историческую традицию региона, и в то же время не видели себя и путь своего развития без сближения с исламом и исламским миром1. В условиях разрушившихся систем былых ценностей и идеологического вакуума люди ухватились за ценности религиозные, что стало фактором социальной солидарности народов региона.

Также не будет лишним отметить, что в частности ислам, как религия большинства в данном регионе и как объект нашего внимания, вообще рассматривался народом даже в советское время как способ нравственного оздоровления общества. В обыденном народном сознании нравственность и ислам почти всегда идентифицировались, что укрепляло педагогическую функцию ислама и во времена СССР2.

Наряду с этим непременно нужно выделить, что общество исламизировалось не только на фоне введения новых демократических институтов и либерализации экономики, но и на основе резкого падения жизненного уровня населения. В условиях переходного периода, ислам как всегда становится мощным фактором преодоления массового отчуждения и социального неравенства в нестабильные годы социальных трансформаций, как указывает, ранее упоминавшийся, кандидат политических наук Ушаков В.Н. в своей диссертационной работе. Также по его словам, с помощью ислама население центрально-азиатского региона пытается противопоставить западной культуре буржуазного индивидуализма свои культурно-религиозные традиции, сохранить национальную самобытность и восстановить чувство собственного достоинства.

Однако, в связи с исторически сложившейся стабильностью традиционных институтов и представлений, люди оценивают новое на основе старых и привычных формул, поэтому современное сосуществует в их сознании с традиционным, меняя, однако при этом и форму и содержание. На ряду с этим выделяется еще одна из причин укрепления исламизма - повсеместное нарушение справедливости, которая является одной из важнейших ценностей в исламе. Пользуясь противопоставлением жизненных реалий и религиозных ценностей, исламисты получили возможность выступать от лица поруганных ценностей религии. Политические устремления исламистов прикрывались требованием соблюдения религиозных норм и ценностей. И если политический экстремизм не получил бы поддержки ввиду своих очевидных целей, то религиозный экстремизм был поддержан некоторыми группами верующих. Большое значение имела и поддержка, не раз упоминавшаяся автором в данной главе, которую исламисты регулярно получали из-за рубежа, а также воздействие обстановки на Ближнем Востоке и в Северной Африке, где активизировалась деятельность исламских радикалов арабского мира1. Одновременно большое влияние оказывали и государства Среднего Востока, особенно Афганистан, в котором победа движения «Талибан» создавала фон, благоприятный для роста радикальных исламистских настроений в Центральной Азии.

Свое влияние оказал и историко-географический фактор. Долгие годы регион развивался в многочисленных, но компактно сгруппированных оазисах с оседлым населением, а также на территории Великой Степи, где проживали кочевники. Религиозный фактор сильнее влиял на оседлые народы, нежели на кочевые2. В ходе национально-государственного размежевания эти районы оказались разделены и переданы в состав различных республик. Так, Ферганская долина была разделена между Киргизией, Таджикистаном и Узбекистаном, как мы уже успели понять, Шашский оазис вошел в состав Узбекистана и Казахстана, а Мавераннахр оказался в Туркменистане, Узбекистане и Таджикистане.

Именно по этим географическим и административно-территориальным разломам происходили наиболее интенсивные процессы исламского возрождения и исламской политической активизации. И, наконец, по мнению некоторых исследователей, в усилении радикального ислама можно усмотреть конфликт поколений. Действительно, большинство членов экстремистских группировок - молодые люди, которые протестуют против старого официального духовенства и верхушки суфийскихтарикатов1, не пускающих в элиту новое поколение.

Таким образом в республиках Центральной Азии стала складываться неоднозначная ситуация в контексте религиозных проявлений. Как заключает все вышеизложенное автор настоящей дипломной работы, стихийно сформировавшийся «фактор» ислама в жизни народов Центральной Азии стал нести собой не только понятие мирной религии, способной солидаризировать и стабилизировать общество, но и понятие «политического ислама», способного дезорганизовывать и дестабилизировать. Эта неоднозначная ситуация, стала реальной в результате формирования последующих двух основных проблем: отсутствие действующей на государственном уровне идеологической программы и отсутствие эффективной работы религиозных конфессий, которые не смогли повлиять на стабилизацию ситуации - как в отдельно взятой стране, так и в регионе в целом.

За время суверенизации республик Центрально-Азиатского региона процесс обращения местного населения к традиционным религиозным учениям стал не только приобретать массовость, но и носить интегративный характер по отношению к соседним странам. Всплеск религиозной активности населения в первые годы независимости способствовал нагнетанию обстановки в среде различных религиозных течений. В частности, все они стали своеобразным полигоном, на котором ислам начал трансформироваться из религиозного учения в некие общественно значимые формы и приобретать политическую окраску. Эта политизация обусловлена как незавершенностью процессов государственного и национального строительства, так и трудностями периода экономических и социально-политических преобразований, о которых уже говорилось ранее. Такого рода проблемы имеются во многих странах региона 1.

В своей научной работе «Исламский фактор во внутриполитической стабильности государств Центральной Азии» кандидат политических наук, аналитик Центрально-азиатского фонда развития демократии (Алматы, Казахстан) Сидоров Олег указывает на тот факт, что общая жизненная неудовлетворенность населения эксплуатируется радикальными движениями исламской оппозиции, которые также стремятся заменить светские режимы исламскими. Он также обращает внимание на то, что спор между политикой и религией отмечается главным образом между руководителями светских правительств и последователями политического ислама. А светские лидеры в свою очередь не проявляют большой решимости укреплять демократию и власть закона, что играет на руку исламской оппозиции.

Опираясь на данные, изложенные в научной работе Сидорова О., автор настоящей исследовательской работы считает необходимым конкретно выделить основные общие для республик Центральной Азии причины включение ислама в их политическую жизнь в постсоветский период, с целью формирования четкого представления об этом процессе, а именно: острый экономический кризис тех лет, отсутствие идеологии на государственном уровне, ущемление прав наиболее уязвимых слоев населения, давление со стороны властей на инициативы «снизу» и, как следствие вышеназванных причин - рост социального напряжения внутри каждого из государств.

Дальнейшее использование ислама в политической жизни республик региона было направлено на решение внутриполитических вопросов, связанных с распределением мест в правительстве, то есть с достижением власти. Как правило, представители духовенства вовлекались во внутриэлитную и межклановую борьбу. В одних странах это проходило в мирном русле, в других (например, в Таджикистане) переросло в гражданскую войну. В Узбекистане вовлечение религиозных деятелей в указанное противоборство повлекло за собой вооруженные столкновения и рост напряженности в обществе, в Кыргызстане религиозные организации начинают постепенно внедряться в органы власти (это наиболее заметно на юге республики) (более подробно об указанных процессах в каждой из республик будет рассмотрено автором в следующей главе настоящей дипломной работы).

Еще раз особо следует подчеркнуть факт идентичности на религиозной основе, значимость которого уже выделялась в данной главе, потому как «исламский фактор» для Центрально - Азиатского региона стал не только одним из определяющих моментов в жизни общества, как мы успели выяснить, но и действенным механизмом в борьбе за власть.

Возрождение мусульманских традиций приветствовалось повсеместно. Восстановление таких ритуалов, как хадж, стало популярным не только среди рядовых граждан, но и политиков, в результате чего это паломничество, почитаемое всеми верующими и осуществляемое только в определенных целях, в последнее время превратилось в своеобразный «пропуск» во власть. Если азиатский политический деятель не совершил хадж, то его шансы удержаться на занимаемом посту или подняться выше автоматически сокращались до минимума1. Также президенты ряда центрально-азиатских государств ввели исламский элемент в символику государств. Например, на гербах Узбекистана и Туркменистана изображен полумесяц. В этот период можно наблюдать, с одной стороны, взаимопроникновение государственной власти и религии, с другой - набирающий обороты процесс политизации ислама. В некоторых республиках духовенство стало политизироваться, направляя свои усилия во внутриполитическое русло жизнедеятельности государства.

Очередным фактором, усугубляющим ситуацию, послужили принятые действующей властью меры по назначению на должности священнослужителей людей, приближенных к тому или иному клану, той ли иной группе влияния, в результате чего назначенные «сверху» имамы и муфтии не пользовались в должной мере популярностью у служителей веры и в среде дехкан (среднеазиатских крестьян, в данном случае - простых граждан). Слабая теологическая подготовка священнослужителей не только не позволила привлечь в эти ряды новых почитателей и удержать прежних, но и способствовала ослаблению интереса со стороны рядовых граждан. В то время мало кто осознавал, что два-три имама, неподготовленных или дискредитированных в глазах уммы, могут создать гораздо больше проблем, чем десятки проповедников радикальных течений.

Процесс увеличения числа мечетей, одобренный государственными органами республик региона, наталкивался на резкий дефицит священнослужителей, а практиковавшие муллы были недостаточно компетентными в своей области, неспособными вести беседы на религиозные темы в доступной форме. Однако в нашем случае интересно то, что рядовые граждане получали ответы на свои вопросы от других людей, знающих арабский язык и способных доступно разъяснить трактовку того или иного послания. Разрастающийся системный кризис того периода стран Центрально - Азиатского региона, выразившийся в трудностях экономического переустройства общества и в огромном разрыве между доходами самых богатых и самых бедных, сыграл не последнюю роль в увеличении интереса к исламу как учению и в политизации этой религии. В этих условиях многие граждане стали искать альтернативу, и выход из данного положения предложили зарубежные исламские эмиссары, которые не только смогли найти общий язык с людьми, но и помочь им своими советами, а также действиями.

Сложившаяся обстановка не могла долго оставаться в латентном состоянии. Политизировавшись, религия вышла на передовые позиции, потеснив государственных деятелей, в результате чего во многих республиках Центральной Азии были отмечены вооруженные столкновения, способные привести к гражданской войне и росту напряженности.

Влияние радикального и воинствующего ислама в государствах региона, а также в соседних с ними странах угрожает стабильности Центрально-Азиатского региона и чревато некоторыми структурными проблемами. Существует тревожная тенденция, сводящаяся к тому, что ислам будет приравнен к экстремизму лишь в силу того, что религия побуждает одну группу (как правило, молодых людей) участвовать в деятельности, направленной на формирование протестного потенциала и способствующей накалу социальных волнений, а другую - использовать религию для оправдания террористических акций, как указывает в своей работе ранее не раз упоминавшийся Сидоров Олег.

В данном случае следует учитывать, что антиисламская пропаганда и чрезмерное упрощение сложившейся религиозной и политической ситуации в странах Центральной Азии приводили к принятию некорректных решений. Доказательством этому служит увеличение числа случаев депортации граждан соседних стран, занимающихся в основном торговлей, усиленные паспортный и визовый режимы, ограничение передвижения людей по Центрально-Азиатскому региону и так далее 1.

Бремя всех тех неразрешенных экономических проблем усиливает этническое и социальное напряжение, что в свою очередь способно привести к прямым столкновениям, то есть конфликты, носящие латентный характер, в ближайшее время могут трансформироваться в открытое противостояние, как предполагается в большинстве научных работ, в том числе и в работе Сидорова О. «Исламский фактор во внутриполитической стабильности государств Центральной Азии». Война в Таджикистане - самой бедной стране Центральной Азии - была тому подтверждением (подробнее о тех обстоятельствах будет сказано в следующей главе настоящей исследовательской работы).

Подходя к логическому завершению всего вышесказанного, по мнению автора, нужно еще раз подчеркнуть, что в целом угрозы, связанные с исламом, носили в большей степени внутренний характер, чем внешний, то есть возникали не только в результате внешнего вмешательства (со стороны мусульманских государств и, так скажем, «государств-демократов»), но были следствием внутриполитических дисгармоний и тяжелого социально-экономического положения стран Центральной Азии, чем успешно и воспользовались иностранные представители.

Основные внутригосударственные противоречия в одних республиках в большей, в других - в меньшей степени способствовавшие распространению идей исламского фундаментализма, можно окончательно систематизировать, условно разделив на следующие группы: внутриполитический кризис, тяжелая экономическая ситуация, активная борьба за власть между кланами и группами влияния, дефицит рабочих мест при высокой численности трудоспособных граждан, фактическое расслоение общества на чрезвычайно богатых и совсем бедных, высокая плотность населения1, отсутствие идеологической работы государственных органов власти с народом, рост коррупции во всех эшелонах власти, низкая грамотность в среде духовных наставников по сравнению с иностранными проповедниками, несущими в народ свою «истину», отсутствия легальных каналов выражения протестных настроений деятельность исламистских группировок, прежде всего ваххабитского толка, стала едва ли не единственным средством социального протеста и т.д. Существует мнение, что экономическое развитие снизит межэтническое и религиозное напряжение. При этом необходимо осознавать, что без радикальных улучшений социально-экономической ситуации, нельзя говорить о каких-либо позитивных изменениях в любой из его стран. Безработица является в Центрально-Азиатском регионе одним из основных спутников каждой из республик1.

Принимая во внимание, что большинство нетрудоустроенных - молодые люди, можно не только констатировать рост в регионе уровня безработицы, но и прогнозировать количественный «переход» данной социальной категории в новое качество, принимающее образ религиозной борьбы за свои нереализованные права (это было заметно в процессе антиправительственных выступлений молодежи в Киргизии в январе1990 году)2. При дальнейшем спаде экономики в странах Центральной Азии и, как следствие этого, ухудшении в каждой из них социальной ситуации, возникают реальные угрозы появления сепаратистов и активизации их деятельности. К слову, в то же время межгосударственные трения по вопросам торговли, таможенных пошлин, границ, распределения воды и энергии, а также старых долгов могут лишь способствовать росту протестного потенциала.

«Перестроечный» период явился своего рода трамплином для развития национальных исламских институтов в каждой из республик Центральной Азии. Однако в эти годы ослабление центральных властей и борьба против СССР внешних сил спровоцировали появление в регионе радикального ислама. Центром распространения исламизма явилась «Ферганская долина», прежде всего Наманган, а катализатором выступили внешние силы как из исламских государств, так и из США. Именно с этого времени и далее после крушения

Советского Союза в регионе начали действовать организации исламистов. Политизации ислама в Центральной Азии в постсоветский период способствовал целый комплекс объективных причин, которые были освещены в данной главе автором настоящей дипломной работы. Все эти причины создали возможность для распространения и потенциального развития в регионе радикального ислама.



2. Анализ основных проявлений политического ислама в период становления независимости государств Центральной Азии на примере Республики Узбекистан и Республики Таджикистан


.1 «Исламский фактор» в политических процессах в Республике Узбекистан


Согласно заключению первой главы настоящей дипломной работы, полученному в ходе анализа многочисленных научных публикаций, возврат мусульман Центральной Азии к своим исконным традициям явился одним из основополагающих преимуществ всего периода духовного возрождения в Центральной Азии на пути большинства народов этого региона к всеобщей консолидации на уровне веры. Однако одним из не менее важных результатов возрождения ислама явилась его политизация. Именно на этот факт в данной главе автор обратит особо пристальное внимание, так как ранее заявленный процесс политизации ислама содержит в себе потенциальную угрозу стабильности жизни народов Центрально-Азиатского региона. Основополагающей задачей будет определить уровень этой предполагаемой угрозы.

Широко известно, что ислам - религия тотальная, охватывающая все сферы жизни мусульман, тем самым и политика в исламе не может существовать вне религии. Ислам, в трактовке многих исламских правоведов, главенствующую роль в формировании массового мировоззрения отводит не экономике, не идеологии, не философии, а политике. Она считается краеугольным камнем в построении общества на принципах ислама. Именно поэтому термин «политический ислам» имеет все права на существование и использование1.

На основании содержания вышеизложенной главы, а также в соответствии с заявленной темой настоящей главы, рассмотрим вопрос о «политическом исламе» на примере Республики Узбекистан и Республики Таджикистан, потому как период всплеска исламского самосознания проходил в этих республиках наиболее интенсивно, как было выяснено в первой главе настоящей работы, а также по причине того, что эти республики являются одними из входящих в состав Ферганской долины, которая на протяжении всего своего существования являлась центром религиозной и политической активности не только для стран Центральной Азии, но и для внешних акторов, что способствовало развитию определенных проблем религиозно - политического характера, и, что как следствие, провоцировало нарастание угрозы безопасности государств Центрально-азиатского региона, что также было подтверждено определенными фактами, приведенными в первой главе.

Но при этом также не хотелось бы оставлять без внимания оставшиеся три республики Центрально-азиатского региона, а именно Киргизстан, Казахстан и Туркменистан, потому как, хоть эти республики и не имели столь же напряженных ситуаций как в вышеуказанных республиках, но, тем не менее, и они, а в особенности Киргизия, как третья республика, входящая в состав Ферганской долины, имеют определенные подвижки к нарастанию так называемой «исламско-политической угрозы».

Таким образом, что касается Киргизии, радикальные исламисты чувствовали себя здесь наиболее свободно в связи с демократическим режимом Аскара Акаева, разрешавшим деятельность любых общественных организаций. Несмотря на исторически меньшую религиозность киргизов по сравнению с узбеками или таджиками, постепенно и здесь сложилась сильная исламистская оппозиция. Она принимала участие в обоих антипрезидентских мятежах («Тюльпановая революция» 2005 г. 1.), неоднократно смещала верховных муфтиев ДУМ Киргизии, а в последние годы часть ее перешла к созданию экстремистских подпольных группировок и, соответственно, к терактам. Также нередко обостряются межэтнические отношения на данной территории (Ошские события 1990 и 2010 гг.).

Казахстан, в свою очередь, в постсоветские годы был менее затронут процессами политизации ислама. Имея устойчивую экономику, низкую безработицу, высокий процент русскоязычного населения, общую границу с Россией, он не создавал питательную среду для роста экстремистских настроений и организаций. Однако постепенно и здесь исламисты набирают критическую массу. В последние три года (2011-2013 гг.) в различных районах республики теракты совершаются радикальными исламистами непрерывно. Таким образом, исламский фактор все более настойчиво вторгается в политические процессы Казахстана.

В Туркменистане же в постсоветские годы не столько ислам влиял на политические процессы, сколько политика - на ислам. Туркменистан оказался единственной страной, где власть не только дистанцировалась от исламистов, но и существенно ослабила позиции официального ислама. Это происходило на фоне сакрализации власти и личности Туркменбаши, а также его книги «Рухнама». При этом богохульные действия властей не вызвали противодействия как исламской общественности, так и подъема исламистского подполья. Это было связанно с традиционно большим конформизмом населения, более жесткими карательными мерами властей и гораздо большей закрытостью страны по сравнению с другими государствами региона.

Таким образом, наиболее предрасположенным к политическим реформам под флагом религии среди государств Центральной Азии после обретения независимости оказалось население Узбекистана, в частности Ферганской долины, где для этого имелись соответствующие предпосылки. Достаточно долго именно современная территория Узбекистана, в частности Бухара и Самарканд, считались религиозными центрами Центральной Азии, где имамы практически со всего региона проходили теологическое обучение. Примечательно и то, что, даже в эпоху СССР именно Ферганская долина постоянно оставалась важным религиозным центром регионального ислама. Несмотря на атеизм советского времени, население Ферганской долины в наибольшей степени придерживалось в обыденной жизни норм и предписаний ислама. Наиболее ярко это проявлялось в нормах семейного права и общих запретах морально - этического характера в духе шариата. При этом рядовые мусульмане могли не посещать мечети и не заявлять о рьяной приверженности исламу1.

Узбекистан традиционно был наиболее развитой из центрально-азиатских республик СССР. Несмотря на то, что он меньше по размерам территории и не так богат природными ресурсами, как Казахстан, в нем проживает более многочисленное и значительно более однородное население. Кроме того, экономический и военный потенциал, а также расположение в центре региона и древняя культура делали его первым претендентом на лидерство в Центральной Азии. Одновременно, в согласиис вышеизложенным, в Узбекистане наиболее сильными были и позиции ислама. На сегодняшний день в республике по официальным данным мусульмане составляют 93% населения, в основном это сунниты ханафитскогомазхаба. Численность шиитов не превышает 1%, и они сконцентрированы в Бухарской и Самаркандской областях3.

Процесс становления независимости Узбекистана, как и других стран Центральной Азии, сопровождался острыми противоречиями в различных сферах. Появившийся в этот период идеологический вакуум стал заполняться за счет различных религиозных течений, прежде всего просветительскими установками мусульманских духовников, как на официальном, так и неофициальном уровнях. Эти учения религиозных наставников были противоречивыми, а в большинстве случаев искажали сущность самого ислама. Молодежь, не имеющая жизненного опыта, естественно, явилась наиболее податливой влиянию различных идей.

Следствием этого явилось создание в стране различных по названию, но близких по сути религиозных политизированных группировок: «Адолат» (Справедливость), «Исломлашкарлари» (Воины ислама), «Товба» (Покаяние), «Акромиды» (организация, названная по имени основателя муллы Акрома), «11 ур» (Свет), действовавших в основном в Ферганской долине, в частности в Намангане.

Основной целью этих разных по названиям, но одинаковых по сути организаций было создание теократического исламского государства на территории Узбекистана. У истоков создания этих движений стоял Тахир Юлдашев Абдухалилович (Мухаммад Тахир Фарук, «Бай»). Очень скоро из представителей этих объединений были созданы так называемые отряды исламской милиции. К виновным в кражах и других мелких преступлениях применялись методы наказания в соответствии с предписаниями шариата: нередко их публично били палками3. Одним из командиров военизированных отрядов был бывший советский десантник Ходжиев Джумабай Ахмаджанович известный как Джума Намангани («Таджибай»). Что касается биографических данных указанных лидеров «радикального ислама» в Центральной Азии, автор решает не останавливаться подробно на этих сведениях, потому как эти фигуры уже сыграли свои роли, оставив «черный след» в истории. Обоих этих исламских экстремистов уже нет в живых 4. А значит внимание нужно обратить уже на вновь образованных лидеров. Единственно важным считает автор, ради формирования начального представления о характере их деятельности и их сподвижников, необходимо выделить факт об участии обоих в гражданской войне в Афганистане (в разные ее периоды) на стороне движения Талибан. Забегая вперед, также укажем на организованные ими «Баткенские события» 1999 года. В 2000 же году приговором Верховного суда Узбекистана Т. Юлдашев и Д. Намангани были признаны виновными в организации террористических актов в г. Ташкенте 16 февраля 1999 года и заочно приговорены к смертной казни (подобнее о названных событиях будет сказано далее в данной главе). Однако Д. Намангани обрел свою гибель в ноябре 2001 года в Афганистане при обороне г. Кундуза, а Т. Юлдашев погиб только в августе 2009 году, он был тяжело ранен в результате ракетного удара, нанесенного американским беспилотным летательным аппаратом, и, впоследствии, скончался в госпитале.

В 1990-1992 годах эти группы проводили собрания, митинги, шествия, навязывая гражданам шариатские нормы поведения. Существовали они на пожертвования членов организации и деньги, присылаемые из-за рубежа от родственных или одноименных организаций и исламских фондов. В основе пропаганды этих религиозных групп, как мы уже сказали, лежала идея создания Исламского государства в Центральной Азии2. В конце 1991 года организация «Адолат» провела в Намангане очередную серию массовых митингов. В 1992-1994 годах деятельность религиозно-экстремистских организаций была пресечена активными действиями правительства, они были разгромлены или перешли на нелегальное положение. Период с 1993 по 1997 год стал временем трансформации оппозиции. Произошло объединение наиболее активных и амбициозных противников существующей власти вокруг приверженцев радикального ислама, в том числе и некоторых бывших активистов светских оппозиционных партий «Бирлик» и «Эрк»3. К этому времени в стране сложились благоприятные условия для роста влияния религиозных партий, отличавшиеся тем, что распад единой экономической системы продолжался, а начатые затем преобразования сопровождались падением уровня жизни населения.

Ситуация осложнялась еще и тем, что во второй половине 90-х годов в Узбекистане начался демографический взрыв, рост числа неимущих, все та же безработица, перенаселенность, что способствовало тому, чтобы определенная часть людей стала внимательнее прислушиваться к активистам религиозных организаций. Те, в свою очередь, убеждали, что не будет хорошей жизни для «простых людей» до тех пор, пока не будет создано «правильное», то есть исламское государство1. Эта пропаганда зачастую находила отклик, особенно в тех случаях, когда радикалы платили деньги за работу в организации. В 1998 г. исламская оппозиция перешла от небольших собраний в мечетях к широкой агитации и пропаганде радикальных идей в общественных местах. В кишлаках и городах стали появляться листовки. Молитвы в отдельных мечетях Ферганской долины скорее напоминали политические собрания. Исламисты били по слабым местам власти: клановость, коррупция, бедность населения. В некоторых районах прошли акции протеста против самоуправства местных властей. Исламисты, несмотря на риск, стали выходить на представителей СМИ в Ташкенте, пытаясь вербовать среди них своих сторонников2.

В результате того, что деятельность религиозно-экстремистских организаций была пресечена действиями правительства, и они перешли на нелегальное положение, в Узбекистане появилась специфическая категория «независимые мусульмане», т.е. те верующие, которые занимались религиозной практикой вне официально зарегистрированных организаций. Однако для эффективной борьбы с ними правительству Ислама Каримова (вновь избранного президента новообразовавшейся республики Узбекистан) необходимо было контролировать Духовное управление мусульман Средней Азии (САДУМ) 3. В 1993 г.

САДУМ было переформировано и переименовано в Управление мусульман Узбекистана (УМУ), работавшее в тесном контакте с государственными органами. Хотя действующий до сих пор закон 1998 г. «О свободе совести и религиозных организациях» и гласит, что «государство не возлагает на религиозные организации выполнение каких-либо государственных функций, не вмешивается в их деятельность, если она не противоречит законодательству»1, жизнь вносила свои коррективы.

Власти в Узбекистане к УМУ относились как к своему официальному органу, регулярно вмешивались в его работу, назначая и снимая имамов в мечетях, контролируя содержание учебных программ медресе и цензурируя религиозную литературу. Государство также усилило контроль за религиозным образованием. Из многочисленных медресе, открытых в годы перестройки, на сегодняшний день осталось лишь десять, поскольку в остальных, по утверждению властей, велась пропаганда радикального исламизма. К слову, все студенты в средних и высших учебных заведениях Узбекистана в обязательном порядке проходят курс «Религиозный экстремизм и фундаментализм: история, природа и современная опасность». Обычно с этого предмета начинается знакомство студентов с религией в рамках учебного процесса.

Границы же между «истинным исламом» и религиозным экстремизмом определяет УМУ, однако окончательное решение выносит Комитет по делам религий при Кабинете министров Республики Узбекистан. В ходе судов над «независимыми мусульманами» именно он дает заключение относительно конфискованной у обвиняемых религиозной литературы, решая, допустима она или нет. Таким образом, в этой борьбе с исламистами государственные органы выступают единым фронтом с УМУ2.

В то же самое время исламисты также объединялись в середине 1990-х гг. В 1995 г. было образовано Движение исламского возрождения Узбекистана (ДИВУ), иногда называемое Исламское движение возрождения Узбекистана (ИДВУ). Первоначально штаб-квартира движения находилась в Пешаваре (Пакистан), затем представительство было переведено в Кабул (Афганистан). В 1996 г. движение было переформатировано и переименовано в Исламское движение Узбекистана (ИДУ). Политическим руководителем ИДУ стал Т. Юлдашев, руководителем военного крыла партии - Д. Ходжиев, руководителем пресс-центра и заместителем Т. Юлдашева - Зубаир ибн-Абдурахман (Абдул Рахим). Главной целью движения было провозглашено создание в Узбекистане исламского государства (Халифата). По классификации госдепартамента США ИДУ находится в списке наиболее опасных международных террористических организаций.

При формировании ИДУ, как мы уже успели понять, в ее состав вошли бывшие активисты целого ряда исламистских организаций Узбекистана, названных нами ранее, деятельность которых была запрещена Исламом Каримовым в 1992-1993 гг. После начала антиисламистской кампании в Узбекистане члены этих групп и движений эмигрировали в Афганистан и Таджикистан. Общее количество выехавших составило около двух тысяч человек. Многие из них приняли участие в гражданской войне в Таджикистане на стороне Объединенной таджикской оппозиции (ОТО). Для узбекских исламистов это была благоприятная среда, для того, чтобы развернуть свою активную деятельность, как указывает в своей книге «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии» Белоглазов А.В. Стоит отметить, что эта деятельность разворачивалась, не без подсказки и содействия спецслужб и идеологических центров ряда зарубежных стран. Таким образом, исламисты приступили к формированию так называемого «наманганского батальона» («Наманган шуъбаси»), костяк которого, как следует из названия, составили выходцы из Наманганской области. В дальнейшем эти боевики, прошедшие специальную диверсионную подготовку, засылались в Узбекистан с целью совершения там разбойных нападений и убийств, призванных дестабилизировать обстановку, посеять среди населения панику и недоверие к властям. Пик этих преступлений приходится на 1996-1998 гг. Среди жертв преступлений были не только взрослые, но и дети.

В 1996-1999 гг. лидеры ИДУ принимали участие в ряде встреч, проходивших преимущественно в Афганистане и Пакистане, на которых среди прочих проблем рассматривались также планы организации и ведения подрывной деятельности на территории Узбекистана.

Как говорит в одной из глав своей книги «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии» Белоглазов А.В., в 1997 году полевые командиры ИДУ отказались выполнять условия соглашения, подписанного между правительством Таджикистана и ОТО во время межтаджикского урегулирования. Тем самым освободившиеся силы были направленны в Узбекистан. Поэтому неслучайным является то, что широкая кампания против экстремизма началась в Узбекистане зимой 1997-1998 гг.

В декабре того же года по Намангану прокатилась серия жестоких убийств. В городе полицейскими была проведена операция, в ходе которой были арестованы более тысячи человек, большинство из которых обвинялись в принадлежности к ваххабитам. Доказательством для обвинений могло служить посещение мечетей, неподконтрольных УМУ, или какая-либо другая религиозная активность2.

Данная активизация исламистов в республике подтолкнула власти к принятию в 1998 году нового закона «О свободе совести и религиозных организациях»3, вводивший строгий контроль за любыми проявлениями религии, делая

их исключительной прерогативой официально признанных организаций. Правила регистрации религиозных организаций также ужесточались. Все мечети отныне были обязаны подавать заявку на регистрацию в Министерство юстиции. В то время, когда регистрация мечетей стала обязательной, их число резко сократилось, особенно в Ферганской долине. Из 2200 мечетей, действовавших в Андижане и окрестностях в середине 1990-х гг., регистрацию получили только 42.В Намангане из 1000 мечетей остались только 240 1. Карательные кампании против религиозного экстремизма, сепаратизма и фундаментализма проводились, главным образом, против имамов, не желавшие подчиняться УМУ, против подозреваемых в связях с Исламским движением Узбекистана, а также против членов Хизбут-Тахрир.

В Узбекистане партия Хизбут-Тахрир аль-Ислами (ХТИ) действует негласно с 1990-х гг. как часть всемирной одноименной организации, появившейся в начале 50-х годов прошлого века в Иерусалиме. В партийных документах Хизбут-Тахрир все правительства мусульманских стран характеризуются как неисламские, а причиной всех сегодняшних проблем мировой мусульманской уммы (общины) объявляется «отсутствие ислама в ее повседневной жизни», в том числе «отсутствие исламской системы правления». В связи с этим Хизбут-Тахрир не исключает установления «халифата» в отдельном государстве, а затем постепенного его расширения на весь регион. После установления «истинно исламской», то есть халифатской, формы правления, на всем земном шаре исчезнут, по мнению Хизбут-Тахрир, такие понятия, как «титульная нация» и «национальное меньшинство».

Главной целью тахрировцев является увеличение рядов партии, привлечение молодежи, укрепление организации. Основные формы работы пропаганда и агитация с использованием листовок, религиозной литературы, подпольных собраний, пятничных молитв в незарегистрированных или в нелегальных мечетях.

Финансирование деятельности тахрировцев происходит в основном за счет самой организации. Каждый член обязан ежемесячно вносить определенную сумму в фонд партии, исходя из своих возможностей или получаемой прибыли. Известно также, что в 90-е годы представители ХТИ критиковали Исламское движение Узбекистана за вооруженные методы борьбы, но в то же время пытались установить с ними контакт с целью координации деятельности, хотя при этом ХТИ позиционирует себя как организацию, выступающую за ненасильственный путь создания шариатского государства в отличие от ИДУ. Несмотря на преследование властей, аресты многих членов и руководителей движения, Хизбут-Тахрир существует и поныне1. Пик борьбы с экстремизмом в Узбекистане пришелся на период с 1999-го по 2001 гг. Именно на этот период приходится наиболее активные действия экстремистского исламистского подполья.

В феврале 1999 г. в Ташкенте произошло несколько взрывов, организованных радикальными исламистами и приведших к человеческим жертвам. Террористические акты в Ташкенте были направлены на дестабилизацию обстановки и на физическое устранение политического руководства страны. После произошедших терактов были арестованы и осуждены как их организаторы, так и противники режима, которые поддерживали идеи экстремизма, сепаратизма и фундаментализма, в основном из Исламского движения Узбекистана2.

Однако уже в августе 1999 года отряды ИДУ численностью почти в 1000 человек вторглись с территории Северного Таджикистана в южные районы Киргизии и начали продвижение в сторону Ферганской долины. Основные боевые действия развернулись в Баткенском районе Ошской области Киргизии, по названию которого и были названы эти драматичные события3. Командовал отрядом один из лидеров ИДУ Джума Намангани. Многие из боевиков воевали ранее в «горячих точках» на территории СНГ и прошли подготовку в чеченских лагерях. Подчеркнем, что целью ИДУ было создание в Узбекистане исламского государства, что, несомненно, представляло бы угрозу для всех правящих режимов Центральной Азии и сопредельных стран1.К середине октября 1999 г. в результате совместных действий Узбекистана, Киргизии и России боевики были разгромлены. Часть их была уничтожена, а остальные вытеснены за пределы Киргизии.

Но в тоже время угроза для безопасности Узбекистана со стороны исламистов продолжала нарастать. В ноябре 1999 года группа боевиков ИДУ захватила расположенный на стыке границ с Киргизией и Таджикистаном узбекский город Янгиабад. Появление группы боевиков в пределах Ташкентской области было явной демонстрацией силы накануне предстоящих в Узбекистане парламентских и президентских выборов, в которых исламские экстремисты не могли участвовать. Вскоре город был отбит правительственными войсками. Боевики отступили, но не были разгромлены2.

Через год, летом 2000 года, они вновь вторглись на юг Киргизии, а также в Сурхандарьинский район Узбекистана, вступив в затяжные бои с правительственными силами обеих стран. В августе 2000 г. И. Каримов даже отказался приехать на неформальный саммит СНГ в Ялте, ссылаясь на вооруженные вылазки бандитских группировок 3.

Однако после падения режима талибов в Афганистане в 2001 г. серьезный удар был нанесен и по исламистским группировкам Узбекистана, получавшим от них помощь, прежде всего по ИДУ. Поэтому достаточно долго, в течение четырех лет, в Узбекистане не было серьезных столкновений.

Очередная активизация экстремистов пришлась на 2005 год. Весной 2005 года стало известно, что киргизская часть Ферганской долины перестала подчиняться центральному правительству в Бишкеке, в следствии этого, исламисты заговорили о создании «Ферганского халифата». Для этого экстремисты в узбекистанской части долины начали готовиться к захвату власти. Основной удар было решено нанести по Андижану, четвертому по численности городу страны, расположенному в юго-восточной части Ферганской долины1.

В мае 2005 года вооруженные члены исламистской группировки «Акромия», тесно связанной с ХТИ, двумя группами до 40 боевиков совершили нападение на патрульно-постовую службу УВД Андижанского вилоята. Последним шагом экстремистов был захват администрации Андижанской области, однако правительственные войска отбили здание администрации. «Акромисты» бежали в киргизскую часть Ферганы.

По официальным данным в ходе андижанских событий погибло 187 человек - в основном мятежников и военнослужащих. Всего за участие в мятеже удалось задержать 121 человека. 15 организаторов беспорядков были приговорены Верховным судом Узбекистана к длительным срокам тюремного заключения2. Таким образом, под влиянием исламистских вылазок курс правительства становился все более жестким и бескомпромиссным.

В Узбекистане ислам использовался властями в политике для укрепления национальной государственности, а исламисты в свою очередь пытались превратить его в инструмент антиправительственных выступлений. Эта необходимость борьбы с исламистами сделала внешнеполитический курс Республики Узбекистан достаточно разветвленным.



2.2 Роль политического ислама в межтаджикском конфликте


Оправданно уделив немало внимания Республике Узбекистан, перейдем к самому маленькому и самому бедному государству Центральной Азии - Таджикистану, который на протяжении многих лет не перестает быть, таким же «носителем» экстремистской идеологии радикально настроенных мусульман. В религиозном плане 95% населения Таджикистана составляют сунниты ханафитского мазхаба, которому со 2 апреля 2009 г. придан официальный статус.

В первые годы независимости на развитие политической ситуации в стране решающее влияние оказывали не межконфессиональные противоречия. Проблемой Таджикистана всегда была сложная структура отношений между региональными кланами - северным (худжандским или ленинабадским по названию города Худжанд, в советские годы называвшегося Ленинабадом) и южным (кулябским по названию города Куляб). Наряду с двумя главными кланами существовало несколько других, менее мощных, но влиятельных - гармский (каратегинский), гиссарский и бадахшанский (памирский).

Клановая организация таджикского государства существовала очень давно и сохранялась в годы советской власти, воплотившись в систему негласных, но строго соблюдавшихся квот на занятие руководящих постов. Москва контролировала их распределение таким образом, чтобы существовала соразмерность между численностью клана и количеством мест, которые отдавались выходцам из него. Благодаря этой системе соперничество между кланами удавалось держать под контролем.

Вплоть до провозглашения Таджикистаном независимости в нем традиционно первенствовали выходцы из северного худжандского клана, которые представляли интересы Ленинабадской области. Дисциплинированность и взаимопомощь помогали клану вести грамотную кадровую политику и удерживать власть вплоть до 1990-х гг. При этом выходцы из этого клана делилиответственные посты с южанами из кулябского клана и отчасти с памирцами3. Однако развал СССР сопровождался разрушением экономики республики, которая ранее дотировалась из союзного бюджета. А поскольку основные промышленные объекты находились на севере, то уже накануне распада Советского Союза позиции северян начали ослабевать, и остальные кланы заявили о своих правах. Однако в дальнейшем в политическую борьбу была повлечена и оппозиция, для прихода к власти использовавшая исламские лозунги.

Оппозицию в свою очередь представляла Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Партия первоначально возникла как таджикская ячейка Исламской партии возрождения - первой политической организации мусульман СССР, созданной в июле 1990 г. в Астрахани. Председателем стал Сайд Абдулла Нури. Партия занималась изучением и распространениям взглядов шейха Хасана аль-Банны, братьев Сайда и Мухаммада Кутба, Абулла Мавдуди, которые пропагандировали доктрину «Братьев мусульман». Несмотря на запрет официальных властей, в октябре 1990 года состоялась учредительная конференция, а через год прошел первый учредительный съезд Партии исламского возрождения Таджикистана, на котором ее председателем избрали МухамадшарифаХимматзода2.

На первом этапе ПИВТ, осознавая необходимость длительной просветительной работы по возрождению ислама в стране, намеревалась легально участвовать в парламентском процессе основными целями при этом были: духовное (религиозное) возрождение, экономическая и политическая независимость республики, политическое и правовое побуждение ее граждан возвратиться к основам «чистого» ислама.

На президентских выборах в 1991 году эта партия выступила в одном блоке с движением «Растохез» (лидер Тохири Абдулджабор) и «Лаъли Бадахшон» (лидер АтобекАмирбеков), под общим названием «Союз демократических сил». Проиграв эту кампанию кандидату коммунистов Рахмону Набиеву, представителю старой республиканской номенклатуры и ленинабадских кланов севера страны, ПИВТ со своими сторонниками перешла к организации антиправительственных выступлений, включая митинги, голодовки и военные столкновения с силами правопорядка. В июне 1993 года ПИВТ и союзные с ней партии были запрещены. Значительная часть оппозиции была вынуждена эмигрировать в Афганистан (60 тыс. человек) и страны СНГ (свыше 250 тыс. человек)1.

Вооруженные отряды Соединенной таджикской оппозиции (ОТО), в которую вошли Движение исламского возрождения Таджикистана (ДИВТ, бывшая ПИВТ) и Демократическая партия республики, обосновались в учебных лагерях четырех районов Афганистана (Хост, Фархор, Камни, Бобо, ШамШату). В их рядах насчитывалось до девяти тысяч человек, в то время как на территории Таджикистана, не более трех тысяч. Финансированием, военно-материальным обеспечением ПИВТ в Афганистане занимались Саудовская Аравия, Пакистан и определенные религиозные круги в Афганистане.

В настоящей главе мы не будем подробно рассматривать весь ход событий кровопролитной гражданской войны в Таджикистане (1992-1997 гг.), который основывался на митингах и политических выступлениях ОТО, военных столкновениях правительственных и оппозиционных войск, сопровождавшихся военным присутствием других государств, а также на сопровождавшей весь ход событий, периодической смене политических лидеров обеих противостоящих сторон; с тем, чтобы выявить основную цель, ранее поставленную автором, а именно: уровень политизированности ислама в республике, потому как сам межтаджикский конфликт, конфликт между сторонниками центральной власти и различными группировками в лице Объединённой таджикской оппозиции, с первых строк отображает ту суть, которая нас интересует.

В этой связи считаем важным обратить внимание на итог данного конфликта, который заключался в том, что после промежуточного восьмого раунда переговоров в Тегеране в апреле - мае 1997 г., наконец, была поставлена заключительная точка в Москве 27 июня 1997 г. в присутствии Б.Н. Ельцина. Результатом длительных переговоров при активном участии российских посредников стало подписание «Общего соглашения об установлении мира и национального согласия между правительством Республики Таджикистан и Объединенной таджикской оппозицией».

Положение ПИВТ в современной расстановке сил довольно шаткое. С одной стороны, партию почти вытеснили из политического процесса официальные власти республики, с другой - с ПИВТ конкурируют другие, более радикальные группы, такие как ХТИ.

По мнению ряда политологов, причиной гражданской войны в Таджикистане стало противостояние светской власти и религиозной прослойки республики. Однако если рассматривать религиозный фактор как основной катализатор войны в Таджикистане, то можно заметить, что стороны конфликта не делились по религиозным убеждениям. Противоборствующие стороны различались не по воззрениям в религии или идеологии. Различия и дальнейшее участие в конфликте определялись, прежде всего, районами проживания тех, кто участвовал в конфликте2. В значительной степени именно клановая составляющая и передел собственности в республике стали основными причинами войны.

Изучая роль религиозного фактора в политической жизни Таджикистана, не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать его значение. Ислам как религия, традиция, свод моральных правил в Таджикистане занимает немаловажное место в сознании, жизни и быте мусульман республики. И это обстоятельство используют в своей деятельности многие политические организации и партии, возникшие в последние годы.

Слабость же властей и лояльность исламского духовенства проявляется в их нежелание или неспособность вести диалог с той частью исламистов, которая отвергает насилие и в перспективе способна на позитивную эволюцию. Ведь в сложных социально-экономических и политических условиях, порождающих настроения протеста среди населения, политический ислам остается главной, если не единственно привлекательной формой выражения этих настроений.

В то же самое время в «исламском факторе» в политике Таджикистана нам удалось уследить несколько важных особенностей. Во-первых, только здесь исламисты смогли создать сильные вооруженные формирования на базе ПИВТ, противостоящие правительству в гражданской войне в течение пяти лет1. Во-вторых, только Партия исламского возрождения Таджикистана, единственная из всех исламистских организаций Центральной Азии, добилась легального статуса и представительства в парламенте. И это без преувеличения уникальный прецедент, позволяющий надеяться на мирный компромисс между властями и исламистами и в других субъектах Центрально-Азиатского региона. Однако наряду с этим неизменно слабое экономическое положение, которое и по сегодняшний день остается «болезненным» вопросом для всех республик Центральной Азии и в том числе Таджикистана, говорит о потенциальной возможности возникновения новых внутриобщественных конфликтов.

Таким образом, подводя итоги событиям Центрально-Азиатского региона постсоветского периода, можно констатировать следующее. За 21 год независимого существования Центрально-Азиатских государств в регионе неуклонно усиливалось влияние ислама на политические процессы. С одной стороны, инициаторами выступали политические элиты, стремившиеся с помощью ислама утвердить новую национальную и государственную идентичность. В этом стремлении они способствовали образованию национальных духовных управлений и муфтиятов, строили и восстанавливали мечети и медресе, поддерживали духовенство. С другой стороны, оппозиция практически во всех субъектах принимала формы радикального исламизма. Создавались и постепенно укреплялись экстремистские организации, участвовавшие в гражданской войне в Таджикистане, вторжениях в Киргизию и Узбекистан, государственных переворотах в Киргизии, терактах повсюду в регионе. Борьба с ними в настоящий момент является одной из наиболее важных задач в деле обеспечения региональной безопасности в Центральной Азии.



3. Влияние внерегиональных государств на процесс распространения исламского экстремизма в Центральной Азии.


.1 Афганистан и Пакистан как источники угрозы распространения радикального исламизма в Центральной Азии.


В согласии с завершающими вторую главу настоящей дипломной работы словами о необходимости обеспечения региональной безопасности Центрально-Азиатского региона автор считает необходимым в настоящей главе акцентировать внимание на особой трудности достижения стабильно безопасного внутрирегионального положения.

Как мы уже успели выяснить в предыдущих главах, различные силы, как внутренние, так и внешние, используют религиозный фактор с целью продвижения своих политических и геополитических интересов. Тем самым, перед государствами встает основополагающая задача, заключающаяся в том, чтобы умело использовать положительный потенциал первого закономерного компонента и снизить как существующие, так и возможные риски, а также отрицательные последствия второй составляющей. Ведь в следствие неразрешения или неполного разрешения данной задачи могут возникать как новые проблемы (конфликты), так и возобновляться старые внутригосударственные по причине того же влияния «извне».

Прежде, чем перейти к раскрытию вопроса, поставленного в оглавлении настоящего параграфа, необходимо отметить тот факт, что многие современные ведущие специалисты по Центрально-Азиатскому региону, например, такие как французский политолог Марлен Ларюэль, которая является сотрудником Института Центральной Азии и Кавказа и других исследовательских центров; Марта Брилл Олкотт, являющиеся сопредседателями программы «Религия, общество и безопасность» Московского Центра Карнеги и не только, говорят в своих работах о том, что есть много предпосылок к тому, чтобы ставить под вопрос объединение Центрально-Азиатских республик в один регион. Подтверждением этому является тот факт, что каждая из республик ведет свою внутри и внешнеполитическую линии на региональном уровне, расходящиеся не только в социально-политических, внешнеэкономических, но и религиозных сферах, что естественным образом мешает региональной интеграции, в которой они, безусловно, нуждаются. Ведь все Центрально-Азиатские государства небольшие, не имеют выхода к морю и сталкиваются с серьезными проблемами развития, которые лучше всего решать с помощью региональной интеграции1; некоторые из этих проблем по своей природе имеют трансграничный характер (водоснабжение, энергетика, транспорт и угроза исламистских мятежей) и, следовательно, делают необходимым региональное сотрудничество. Однако при этом центрально-азиатские страны стремятся к большей международной интеграции и более надежным гарантиям своей территориальной целостности, одновременно избегая усиления регионализма.

Тем самым нежелание стран Центральной Азии участвовать в региональной интеграции сочетается у них с активным использованием противоречивых способов для укрепления идентичности, с тем, чтобы увеличить свой вес на международной арене. В разных ситуациях они подчеркивают ту или иную свою особенность. Нас же интересует объединяющих их ислам. Эти пять государств подкрепляют свой дискурс относительно исламской угрозы, обращаясь к российской риторике на эту тему, вошедшую в употребление с началом второй чеченской войны в 1999 году, и используют каждую новую террористическую атаку в России, чтобы подчеркнуть собственную уязвимость2. После 11 сентября этот дискурс обрел еще большую силу за счет заимствования у США темы «войны с терроризмом», что позволяет оправдывать репрессивные меры против всех, кто рассматривается как представляющий угрозу для, существующего порядка. Эти заимствования - «исламской угрозы» у России «войны с терроризмом» у Соединенных Штатов обнаруживают очевидное желание центрально-азиатских стран подавлять любое направление ислама, которое они сочтут несовместимым со светским характером государства и потенциально угрожающим существующему режиму. В то же время в отношениях с другими мусульманскими государствами страны Центральной Азии особо подчеркивают свою мусульманскую идентичность, отмечая, что они принадлежат к Организации Исламская конференция1.

Кратко описав межрегиональные отношения Центрально - Азиатского региона, с целью обретения общего представления об их внешнеполитических ориентирах в отношении друг друга и, главным образом, с целью выяснить в контексте «исламской идентичности» рассматриваемых государств их общий внешнеполитический курс, проводимый в направлении «исламской угрозы»; перейдем непосредственно к тем странам, которые играют знаменательную роль в спектре данного направления для стран Центральной Азии.

Данный параграф мы начнем с таких исламских государств как Афганистан и Пакистан вследствие общей границы между этими странами и общей границей на севере Афганистана с некоторыми странами Центральной Азии, а именно с Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном. Наш выбор объясняется тем, что из-за близости границ указанных стран, те особые угрозы религиозного экстремизма, терроризма и наркотрафика, которые аккумулируются в Пакистане и Афганистане могут также аккумулироваться и в странах Центральной Азии. Тем самым в данной главе наша цель сострит в том, чтобы выяснить, каковы масштабы этих угроз для рассматриваемого региона.

Центральную Азию и Афганистан объединяет долгая общая история, наш же взгляд будет обращен на ее определенные направления в период 1990-х гг. XX века и по настоящее время.

Когда Таджикистан погрузился в гражданскую войну в 1992 году, Таджикская Исламская оппозиция нашла убежище и поддержку у «Северного альянса» (объединение ряда полевых командиров Афганистана, сформировавшееся в конце 1991 года) Ахмада Шаха Масуда, несмотря на то, что он также был напрямую связан и с правительством в Душанбе. Узбекистан же - вторая наиболее близкая к Афганистану страна. Во времена гражданской войны в Таджикистане Афганистан принял некоторое количество беженцев, в основном этнических узбеков. Ташкент поддерживал сложные отношения с афганскими полевыми командирами. Некоторые оппоненты узбекского режима Ислама Каримова из рядов исламистов обосновались в Афганистане и под знаменем Исламского движения Узбекистана (ИДУ) воевали на стороне талибов на юге Афганистана и в Вазиристане (Пакистан). Они также попытались проникнуть в Центральную Азию, в частности, в ходе нападений в Баткенской области Кыргызстана летом 1999 и летом 2000 годов. В последующее десятилетие ИДУ постепенно превращалась в интернациональную группировку: за входящими в нее узбеками последовали сотни киргизов, уйгуров, чеченцев, дагестанцев и татар. В свое время Советскому Союзу также приходилось противостоять афганской наркоторговле, но, начиная с1990-х годов, объемы поступающих в Россию наркотических веществ существенно возросли1.

Сегодня Исламская Республика Афганистан (ИРА) - одна из самых горячих точек планеты. В этой республике пролегает фронт борьбы с международным терроризмом, апеллирующим к радикальному исламу, также в ней сосредоточены многообразные экстремистские группировки, процветает транснациональная преступность. Кроме того, Афганистан был и остается крупнейшим в мире производителем и поставщиком наркотиков. Географически Афганистан «подпирает» Центральную Азию (ЦА) и не просто граничит со странами региона, но и связан с ними тесными этническими, культурными и религиозными узами; таджики, узбеки и туркмены живут по обе стороны бывшей советско-афганской границы. Трансграничные этнические связи, нарушенные в советский период, сегодня постепенно восстанавливаются, и от этого влияние ситуации в Афганистане на Центральную Азию усиливается2.

Существование же такой террористической организации как «Талибан», против которой США уже десять лет ведут военную кампанию, по-прежнему самым существенным образом влияет на развитие Афганистана и во многом определяет расклад сил в зоне «АфПак» (в этой аббревиатуре американские эксперты и политики объединяют Афганистан и Пакистан). Исход борьбы с талибами так или иначе отразится не только на безопасности центральноазиатских стран, но и, в немалой степени, на положении дел в Европе, Южной и Восточной Азии (к слову, также не в последнюю очередь в России и Китае)1.

Сегодня государства ЦА подвержены множеству потенциальных вызовов и угроз, часть из которых связана с сугубо внутренними проблемами, другие же приобретают новую динамику под воздействием внешних импульсов. Наиболее реальными угрозами безопасности региона являются терроризм, религиозный экстремизм и наркотрафик.

Распространению радикальных идей во многом способствуют экономические проблемы и низкий уровень жизни населения стран Центральной Азии, что мы уже не раз указывали в предыдущих главах. Угроза терроризма и религиозного экстремизма тесно связана с ситуацией в Афганистане, а также соседством с другими «горячими точками» мира, формирующими, как указывают многочисленные источники, так называемую «исламскую дугу» нестабильности: Пакистаном, Ираном 2, Северным Кавказом, китайским Синьцзян-Уйгурским автономным районом(СУАР) и Кашмиром (является спорной областью, в первую очередь, между Индией и Пакистаном, находится на северо-западе полуострова Индостан) 3. Следует также отметить, что для расширения своего влияния в регионе международные исламистские силы активно используют этнокультурный фактор. Наличие достаточно разветвленной и скоординированной сети исламских экстремистских организаций представляет собой явную угрозу светским режимам региона. Ужесточение уголовного наказания за причастность к деятельности подобных организаций заставило исламистов изменить методы мобилизационной и пропагандистской работы и усилить конспирацию. Они широко используют всякого рода экстремистскую литературу, а также видеоролики в Интернете.

Наблюдаются изменения и в тактике пропагандистской деятельности экстремистских организаций, направленной на привлечение новых членов и популяризацию своих идей: вместо прямых призывов к свержению конституционного строя все чаще применяется критика принципов демократии и западного стиля жизни. В целях вербовки новых членов используется также социальная база открыто действующих исламских организаций и движений, которые противопоставляют себя каноническому духовенству и пропагандируют «экзотические» направления ислама. Причем подходы в работе с разными целевыми группами определяются конкретно для каждой страны1.

Согласно статье Габдуллина Эльдара и АбировойАиды «Трансформация американской политики в Афганистане: риски безопасности для Центральной Азии», расширение религиозной инфраструктуры в странах Центрально - Азиатского региона оказалось тесно связанным с деятельностью различных террористических групп. Рост численности мелких мечетей существенно затрудняет контроль религиозной ситуации и способствует эффективной идеологической работе экстремистов с небольшими группами населения. Одним из каналов влияния выступают молодые граждане стран Центральной Азии (ЦА), обученные и определенным образом «зомбированные» в исламских центрах Пакистана и Египта. Они становятся эмиссарами террористических групп и продвигают радикальные идеологии в свои родные сообщества. С неконтролируемой военно-стратегической ситуацией, как уже указывалось в предыдущих главах, в Афганистане напрямую связаны экстремистское Исламское движение Узбекистана (имеющее связи с афганскими террористами) и боевые вылазки исламистов в Таджикистане осенью 2010 года. Также существует информация о появлении и развитии Исламского движения Кыргызстана, а также о прозвучавших в СМИ угрозах талибов в адрес Казахстана в мае 2010 года. Таким образом, угрозы для безопасности Центральной Азии становятся все более осязаемыми, так как США и НАТО все еще не в силах решить проблему Афганистана1.

Несмотря на присутствие в Афганистане войск западной коалиции, остановить афганские наркопотоки не удается, а близость стран Центральной Азии к крупнейшему в мире центру производства наркотиков обрекает их на участь транзитного звена в международном наркотрафике. Кроме того, обостряется наркоситуация и в самих этих странах.

Согласно информации Управления ООН по наркотикам и преступности, в 2009-2010 гг. на Афганистан приходилось 89% всего произведенного в мире опиума и героина (с 2002 г. опиумное производство в стране увеличилось в 2,5 раза) выращиванием мака занято в общей сложности 14,3% населения страны3.

Как указывает в своей работе «Центрально-Азиатский регион: в поисках стабильности» доктор исторических наук ВладимирПластун, в настоящее время наблюдается сращивание транснациональных преступных группировок, контролирующих поставки наркотиков, с террористическими и экстремистскими сетями, существующими в Центральной Азии. Интерес первых заключается в использовании мощной сетевой инфраструктуры и деятельности экстремистов для обеспечения гарантированного транзита наркотиков, а цель вторых - получение доходов для финансирования своей деятельности.

Схемы движения центральноазиатского наркотрафика продолжают изменяться и усложняться, а со временем он может приобрести идеологическую окраску, что, с большой вероятностью, значительно усилит его воздействие на безопасность государств региона. Наркопреступность в ЦАР уже приобрела устойчивый транснациональный характер и одних лишь национальных мер борьбы с ней уже становится недостаточно.

Что же касается Пакистана и его связи с Афганистаном, которая непосредственным образом сказывается на региональной безопасности Центральной Азии, то здесь стоит сказать, что именно стратегический разрыв между Индией и Пакистаном (Индо-пакистанские войны с 1947 г.) вынуждает Исламабад уделять серьезное внимание северному измерению, а конкретно - Афганистану и республикам Центральной Азии. Дабы избежать угрозы одновременно с севера и с юга, Пакистан всегда беспокоился о том, чтобы у власти Афганистана стояло дружественное ему правительство. Такие события, как вторжение в Афганистан, вовлечение Пакистана в конфликт и объявление войны с терроризмом, происходившие в1980-х и 1990-х годах, коренным образом изменили ситуацию в регионе3.

Так, в конце 1990-х существовало два региональных комплекса безопасности (РКБ) - комплексы Центральной Азии и Южной Азии, отделенные друг от друга Афганистаном, игравшим роль государства-изолятора, так называемого, «буферного государства». Ныне для нас является свидетельством то, как эти два комплекса состыковываются на общей для них обоих территории - в Афганистане, трансформирующемся в главный узел нового регионального комплекса безопасности - РКБ Южной и Центральной Азии, который охватывает оба эти региона4.

Мы полагаем, и вряд ли кто-то также станет сомневаться, что конец «Холодной войны» означал далеко идущие перемены в структуре мирового порядка. Если же взглянуть конкретно на Центральную Азию, то легко убедиться, что она один из тех регионов, на которых завершение «холодной войны» отразилось сильнее всего. Распад Советского Союза, уход советских войск в 1989 году из Афганистана и начало так называемой войны с терроризмом - все эти факторы драматическим образом изменили ситуацию в Центральной Азии. Начиная уже с 1970-х годов, Афганистан, граничащий, с одной стороны, с Пакистаном, с другой - с Центральной Азией, погрузился в полный хаос, оказываясь то коммунистическим государством, то страной с исламским режимом и провоцируя в регионе опустошительные процессы, что непосредственным образом сказывалось на его соседях.

Пакистан, в частности, (и наряду с ОАЭ и Саудовской Аравией) был одним из тех трех государств, которые признали режим талибов в 1994 году. Поддерживая этот режим, Пакистан хотел улучшить отношения со своим северным соседом. Стратегическая пропасть в отношениях с Индией вынуждала Пакистан принимать все большее участие в делах не только Афганистана, но и республик Центральной Азии. Это решение вовлекло Пакистан в более сложную ситуацию в сфере безопасности, уменьшив стабильность ситуации в стране, а именно: хаос в пограничных областях (на Территории племен федерального управления, в Северо-Западной пограничной провинции, в Белуджистане), всплеск религиозного экстремизма (вахабизма и салафизма), наркотрафик и контрабанда оружия из Афганистана. Эти проблемы (поскольку все они части одного и того же РКБ) касаются и постсоветских республик Центральной Азии2.

Таким образом, на сегодняшний день, стратегической проблемой для Исламабада является и сам Кабул. Однако еще со дня получения Пакистаном независимости отношения между данными странами отличались взаимным антагонизмом. Конфликт между ними коренится в наследии сэра Мортимера Дюранда. Еще в 1893 году он, секретарь Великобритании по иностранным делам в правительстве Индии того времени, подписал с эмиром Абдуррахманом соглашение о границе, определившее международную границу - Линию Дюранда. Она стала границей между Афганистаном и Пакистаном, хотя среди населения последнего сохраняются сильные ирредентистские (националистские) настроения1. Кроме того, даже сегодня к востоку и к югу от Линии Дюранда проживает значительное количество пуштунов - настолько значительное, что сегодня Территорию племен федерального управления (ТПФУ) и Северо-Западную пограничную провинцию (СЗПП) Пакистана населяют главным образом представители этой этнической группы.

В этой связи автор считает нужным привести еще одни пример из истории взаимоотношений Афганистана и Пакистана, датируемый 2000-м годом, отождествляющий собой внутриструктурное переплетение этих государств, пагубная часть которого сильнейшим образом сказывается не только на их собственной внутренней безопасности, но и на безопасности граничащих с ними государств. А именно: «Свои соображения о причинах сохраняющейся конфликтности между Афганистаном и Пакистаном и предложения по их устранению на страницах «Файнаншел таймс» в 2006 году высказали два довольно известных человека: командующий войсками НАТО в 2003-2007 годах Джеймс Джонс и Мансур Иджаз, выступивший в 2000-м инициатором прекращения боевых действий между моджахедами и индийскими войсками в Кашмире2.

Эти авторы обратили особое внимание на Афганистан и Пакистан, взаимоотношения которых находятся «на опасном перекрестке». Оба государства, говорится в статье, - преданные союзники Соединенных Штатов в их войне против терроризма, но Кабул ищет пути к стабильности ситуации, опираясь на помощь НАТО, а Исламабад прилагает усилия для поиска баланса «между национальными интересами и региональной ответственностью за борьбу с экстремизмом на своей территории». Афганистан оказывается в проигрыше, поскольку не может решить, «то ли он хочет бороться с терроризмом, то ли поддерживать его в качестве государственной политики». Из такого объяснения позиций двух сторон вполне вероятен вывод, что ответственность за сложившуюся действительно опасную ситуацию в регионе возлагают на Исламабад, который поощряет и / или закрывает глаза на вооруженные вылазки отрядов талибов, проникающих из приграничных районов Пакистана на афганскую территорию».

Тем самым сказанное в очередной раз доказывает, что угроза безопасности исходит из обоих зол (Афганистана и Пакистана), которые на протяжении большого промежутка времени не могут хоть в какой-то мере разобраться с угрозами, которые стали для них едиными. Они действуют в обратном направлении - лишь усиливают их, главным образом, как мы увидели, даже используют в своих интересах.

Возвращаясь вновь к взаимоотношениям между Пакистаном и странами Центральной Азии, немаловажно отметить, что многие авторы говорят о том, что отсчет сотрудничества Исламабада с новыми независимыми государствами Центральной Азии следует вести с официального визита в регион тогдашнего министра торговли Пакистана Садара Ассефа Ахмада Али (декабрь 1991 г.)2. Хотя есть основания утверждать, что отношения Пакистана с этими республиками (тогда еще союзными) начались уже в ходе ввода советских войск в Афганистан. Но в этом случае они оформлялись не по модели дружественности, а по модели враждебности. Тогда Пакистан при значительной помощи Центрального разведывательного управления США поддерживал в Средней Азии силы воинствующего религиозного фундаментализма. Однако обе эти модели демонстрировали, что Пакистан был постоянно заинтересован в данном регионе, стремясь компенсировать, стратегическую пропасть по отношению к Индии, на которой мы уже не раз концентрировали свое внимание. Другими словами, чтобы сбалансировать распределение мощи, сложившееся в РКБ Южной Азии, Пакистан стремился вызвать расширение своего РКБ в направлении РКБ Центральной Азии. Можно сказать, что Пакистан пытался компенсировать внутренние изменения в собственном РКБ, а именно приобретения Индии, внешними переменами, точнее - формированием нового РКБ, включающего как Южную, так и Центральную Азию1.

Чтобы подвести итог вышесказанному, нужно сказать, что исламский радикализм - это, безусловно, проблема для регионального комплекса безопасности не только всех стран рассмотренных нами в данной главе - государств Центральной и Южной Азии и Среднего Востока, но и для международного сообщества, которое также различными способами пытается бороться с этой проблемой, несущей чрезвычайно значительные потенциальные угрозы. Критичное положение в Афганистане не только вызвало к жизни движение «Талибан», влияние которого распространилось и в Пакистане, но и способствовало радикализации исламской оппозиции в государствах Центральной Азии2.

Таким образом, именно из сплетенных и противоречивых и в основном напряженных давних отношений Афганистана и Пакистана, на территории которых исторически всегда было тяжелое социально-политическое и экономическое положение, и берет свои основы исламский радикализм, распространившийся и в большинстве республик Центрально-Азиатского региона; в котором он в то же время неспроста нашел отклик в силу той же социальной и экономической неустойчивости региона, по причине чего, внутри него также аккумулировались схожие радикальные религиозные настроения.


3.2 Присутствие США и НАТО в Афганистане, влияние на изменение ситуации в Центрально-Азиатском регионе


В соответствии с вышеизложенными сведеньями, затрагивающими общую проблему региональной безопасности для немалого количества государств, связанных общими границами, и не только тех, которые считаются единым регионом, но и нескольких отдельно взятых целостных регионов между собой; автор считает необходимым в данном разделе, в контексте заявленной темы проследить определенную трансформацию политики такого внешнего актора, как США, который после событий 11 сентября 2001 года объявил «Войну против терроризма». Концепции, которые разрабатывались в спектре данного процесса, применялись для борьбы с терроризмом непосредственно в рассмотренных в предыдущем разделе регионах (и не только). Тем самым цель состоит в том, чтобы понять, как меняются эти концепции, каким образом и в какой степени они могут влиять на безопасность интересующего нас Центрально - Азиатского региона.

Что касается «афганской кампании», то за десять лет ее проведения политика Белого дома претерпела множество изменений. Американское правительство применяло различные варианты решения проблемы. Неоднократно менялась стратегия и разрабатывались всевозможные концепции, например, такие как «БЦА1» и «Аф-Пак 2», но все равно несли крупные военные потери.

С конца 2010 года началась очередная кардинальная модификация политики США в Афганистане. Происходило стабильное ухудшение ситуации в Афганистане, во многом связанное с негативными тенденциями внутриполитического и социально-экономического развития страны. Также неудачная оказалась попытка передать ответственность за обеспечение безопасности афганской стороне. Все эти причины вынудили администрацию Б. Обамы практически «на ходу» корректировать свои подходы к проблеме.

Идеи смены стратегии выдвигаются и со стороны усилившей свои позиции в Конгрессе США Республиканской партии, которая требует от президентской администрации и Пентагона большей активности в Афганистане. Тем самым основной задачей «обновляемой» американской стратегии в Афганистане стала задача определить принципиально новые ориентиры и подходы в реализации долгосрочных интересов США в регионе.

В настоящее время наблюдаются уже конкретные изменения в афганской политике США. Первое, это то, что ключевым элементом модификации стратегии США в Афганистане стал перенос акцента с силовой составляющей на обеспечение примирения с вооруженной оппозицией. Увеличение численности американских войск и силовое давление на вооруженную оппозицию до сих пор лишь перебрасывало боевиков в те провинции Афганистана, которые ранее были относительно стабильными.

Изменение стратегии США обусловлено также проблемами современного развития политической системы Афганистана, которые со всей остротой проявились в период президентских (2009 г.) и парламентских (2010 г.) выборов2. Внутриафганскому примирению и стабилизации обстановки существенно препятствует противостояние депутатов, не приступившего к работе нового парламента с президентом Xамидом Карзаем.

Следует заметить, что смена акцентов американской стратегии, которая проводилась ранее, приводила к изменению тактики военной кампании. Тем самым военная кампания становилась более наступательной и предполагала расширение географического ареала и усиление адресности боевых операций против руководящего состава «Талибана» и «Аль-Каиды» (как при помощи беспилотников, так и при помощи спецназа), которые, согласно планам Пентагона, активно проводились на территории Исламской Республики Пакистан (ИРП). Операции же по устранению У. бен Ладена (являвшегося главой «Аль-Каиды») и Муллы Омара (лидера движения «Талибан») продемонстрировали усиление наступательного элемента в тактике США. Однако официальный Исламабад расценил подобные акции как вторжение. Итогом этого стало резкое ухудшение американо-пакистанских отношений1.

Как указывают в своей работе «Трансформация американской политики в Афганистане: риски безопасности для Центральной Азии» Габдуллин Эльдар и Абирова Аида, некоторые эксперты, выдвигавшие тогда предложения по уничтожению верхушки террористов, понимали, что подобная идея может встретить жесткое неприятие со стороны пакистанского руководства, своим присутствием американцы также могли разворошить «осиное гнездо» и спровоцировать активизацию доныне «нейтральных» племенных вождей, а также правительственный кризис в стране, которая, как известно, обладает ядерным оружием.

Однако, несмотря на все свои опасения, Б. Обама все-таки решился на проведение боевых операций на территории Пакистана (весной 2011 г2.), так как тогда, в преддверии борьбы за второй президентский срок, он нуждался в громком внешнеполитическом успехе. Тем самым второе изменение, которое наблюдается в афганской политике США, это то, что американский истеблишмент в конце концов сделал вывод, что афганская проблема не имеет военного решения. Для стабилизации обстановки в Афганистана необходимы развитие экономики, привлечение инвестиций, восстановление инфраструктуры и формирование цивилизованных социальных условий жизни населения. После десяти лет военной кампании для США стало вполне очевидно, что существующие проблемы невозможно решить только собственными силами. Исходя также и из прагматических соображений, Белый дом стремится максимально вовлекать в экономические процессы приграничные с Афганистаном Пакистан, Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан. Кроме того, в Афганистан были «допущены» геополитические конкуренты США: Китай, Индия, Россия и даже Иран, которые не только диверсифицируют бремя американской экономической ответственности, но и способствуют стабилизации обстановки благодаря восстановлению экономики и строительству инфраструктуры. Однако каких-либо значительных позитивных результатов деятельности стран, вовлеченных в решение «афганского вопроса», пока нет, но, думается, их можно ожидать в будущем1.

При всех указанных обстоятельствах очевидно, на наш взгляд, что США в любом случае будут стремиться удержать свое положение «главного оператора» событий вокруг Афганистана, и в долгосрочной перспективе их военное присутствие здесь, скорее всего, сохранится2. Ведь Вашингтону стратегически выгодно держать под своим контролем территорию, где сконцентрированы геополитические и экономические интересы таких крупнейших евразийских игроков, как Россия, Китай, Индия, Пакистан и Иран, кроме того, именно Афганистан является ключом к Центральной Азии.

Сегодня также в отношении политики США в Афганистане происходят значительные перемены и, возможно, даже более значительные, чем когда-либо: ведется активное обсуждение факта о выводе войск США и НАТО из Афганистана в 2014 году 3. Вследствие этого, в академических кругах появились новые идеи относительно того, что из-за грядущих перемен в Афганистане, для Центральной Азии такое понятие как «Арабская весна» может стать вполне возможным и реализуемым. «Арабская весна» для Центральной Азии может стать возможной во многом вследствие отсутствия в странах Ближнего и Среднего Востока социально-политических лифтов, консервации правящей элиты и разрыва между поколениями. Узбекистан и Киргизия - наиболее вероятные, так называемые «плацдармы» для организации баз вооруженной исламистской оппозиции. Свергнутые же лидеры правили по тридцать - сорок лет, управляемые ими режимы были коррумпированными, а поддержка со стороны населения минимальна. В то же время проблема передачи верховной власти и радикальное исламистское подполье существуют и в самой Центральной Азии, в первую очередь в Узбекистане1.

Также становится весьма вероятным широкое распространение аналогичных «арабской весне» процессов в Центральной Азии, но с участием тех же внешних игроков - Катара, Саудовской Аравии и Турции при потенциальной поддержке западного сообщества, в первую очередь США2, заинтересованных в укреплении своих позиций в противовес России и Китаю. Отношения между странами Центральной Азии и Афганистаном все больше определяются приготовлениями к выводу войск США и НАТО в 2014 году. Другие внешнеполитические игроки также учитывают эти изменения при планировании своего стратегического присутствия в регионе. Среди основных движущих факторов грядущих изменений: оценка уровня безопасности, готовность к возможному возникновению новых рисков и присутствие в регионе России, Китая и США. Постепенный вывод войск из Афганистана подразумевает пересмотр отношений стран Центральной Азии и Афганистана 3.

Несмотря на глубокие расхождения, страны региона объединяют схожие опасения относительно ситуации после 2014 года. Все местные эксперты полагают, что преемник Хамида Карзая не сможет противостоять атакам боевиков, и считают, что талибы вернутся к власти в стране или смогут оказывать огромное влияние на политические процессы. Аналитики предсказывают возникновение новых предпосылок для гражданской войны и настроены пессимистично относительно будущего Афганистана после вывода войск. Они также склоняются к мнению, что международное сообщество не желает открыто обсуждать альтернативные планы действий на случай распада афганской государственности. Правительства стран Центральной Азии, как и Россия, критично настроены по отношению к Западу, в особенности США, за множество стратегических просчетов, и полагают, что десятилетняя интервенция была ошибкой. Одновременно они выражают недовольство уходом западной коалиции, который рассматривают как новую ошибку, поскольку «начатая работа так и не была завершена». Кроме того, местные режимы опасаются утратить источник дохода, существующий благодаря западному присутствию в Афганистане1.

Ухудшение ситуации в Афганистане, в первую очередь грозит последствиями Таджикистану, Киргизстану и Узбекистану. Для Таджикистана основными дестабилизирующими факторами могут стать возвращение талибов к власти в Кабуле или новая гражданская война, в которую будут втянуты афганские таджики. При любом из этих сценариев талибы и пуштуны могут начать напрямую угрожать таджикам, находящимся у власти, а это будет иметь негативные последствия для официальных отношений Кабула и Душанбе.

Влиянию из Афганистана будет подвержен и продолжающийся процесс исламизации таджикского общества. Исламская партия возрождения, на данный момент единственный представитель исламской оппозиции, может столкнуться с растущим влиянием салафитских движений, в особенности, если они будут получать дополнительную поддержку из-за рубежа. Контрабанда наркотиков уже является основной причиной трений внутри таджикской властной элиты и, возможно, именно она спровоцировала кровопролитные столкновения в Хороге в июле 2012 года. Снижение же производства афганского опиума (талибы уже пытались проводить подобную политику в 1990-х годах) может привести к усилению борьбы в Таджикистане за контроль над транзитными путями и доходами от наркотраффика. Увеличение производства укрепит положение Таджикистана как основного маршрута контрабандистов и усилит коррумпированность власти1.

Хотя в Афганистане почти и нет этнических кыргызов (также эти две страны не имею общих границ), но даже в этом случае активизация боевиков и наркоторговля могут иметь влияние и на Кыргызстан. В последние годы члены местных исламистских группировок, в основном молодые узбеки и кыргызы из южных областей, проходили подготовку в Афганистане. У кыргызской армии нет достаточных ресурсов, чтобы справиться с регулярными нападениями боевиков2. В то же время, две основные организации, продвигающие исламизацию Кыргызстана, - «Хизб-ут-Тахрир» и «ТаблигиДжамаат» - группировки местного масштаба и не имеют отношения к Афганистану. Социальные трения в Кыргызстане выливаются скорее в этнические, нежели в религиозные конфликты.

Как и в Таджикистане, сокращение объемов наркотрафика может привести к усилению борьбы за контроль над путями поставок, особенно на юге страны. Повышение объемов наркотраффика увеличит доходы криминальных элементов и укрепит их заинтересованность в уязвимости государственных структур3.

Перед Узбекистаном в свою очередь стоят иные угрозы. Режим Ислама Каримова на протяжении многих лет является основной целью исламистов в регионе. Тысячи узбеков-джихаддистов, связанных с Исламским движением Узбекистана, прошли подготовку в Афганистане и Вазиристане, как указывает в своей работе «Внешняя политика и идентичность в Центральной Азии» Ларюэль Марлен. Эти бойцы тесно связаны с талибами и получат прямую выгоду от их прихода к власти. Но узбекская армия отличается лучшей боевой подготовкой, чем войска в Кыргызстане и Таджикистане. Также, в отличие от этих двух стран, контрабанда наркотиков через узбекскую территорию напрямую не способствует распаду государственности. Узбекские правоохранительные органы отслеживают эту сферу, к тому же она находится под протекторатом высокопоставленных чиновников, связанных со спецслужбами1. Угроза возникновения нестабильности в Узбекистане не исходит напрямую от Афганистана, но является следствием возможных проблем при передаче президентской власти и недовольства элит широтой доступа к национальным ресурсам.

Поскольку в целом в регионе царят пессимистичные настроения по поводу будущего Афганистана после 2014 года, приготовления здесь носят больше защитный характер. Местные власти игнорируют дискуссии об эффективности непроницаемых границ. Исключение составляет Таджикистан, где некоторые эксперты полагают, что никакие меры на границе не помешают распространению нестабильности из Афганистана. Все пять стран Центральной Азии, в том числе Казахстан и Кыргызстан, не имеющие общих границ с Афганистаном, вероятно, усилят контроль над населением. Во имя борьбы с терроризмом они, возможно, продолжат сокращать гражданские свободы и наделят более широкими полномочиями правоохранительные органы 2.

Как указывает в своей статье президент Института Ближнего востока Евгений Сатановский, в странах Центральной Азии также начали зарождаться дискуссии о невоенных угрозах безопасности. Особую озабоченность у властей вызывает возможный наплыв беженцев из Афганистана в случае новой вспышки насилия. В странах Центральной Азии еще свежи воспоминания о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться в первые годы независимости из-за притока беженцев из Таджикистана, охваченного гражданской войной. С наплывом беженцев могут, в первую очередь, столкнуться Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. Казахстан также может стать пунктом назначения для возросшего числа афганцев, в особенности тех, кто в последнее десятилетие работал в международных проектах. Их может привлечь статус Казахстана как регионального лидера и уровень его экономического развития.

Проблема беженцев - единственная сфера невоенной безопасности, в которой государства Центральной Азии требуют более обширного участия со стороны международного сообщества1. Страны Центральной Азии озабочены и экономическими последствиями, которые может иметь новая гражданская война в Афганистане. В этом случае будут приостановлены или вовсе прекратят работу крупные проекты в области газоснабжения, поставок электроэнергии и транспортных коммуникаций, пострадает и частный бизнес по экспорту в Афганистан цемента, продовольствия, химических веществ и горючего.

После 2014 года, как говорит в своей работе Марлен Ляруэль, может измениться геополитическое значение стран Центральной Азии (согласно настоящей работе рассмотрим данный прогноз на примере Таджикистана, Узбекистана и Киргизии), в силу того, что каждая из этих стран использует Афганистан в качестве основного инструмента внешней политики в отношениях с соседними государствами и мировыми державами.

Казахстан в частности позиционирует себя как ответственного участника международного сообщества. Он планирует увеличить гуманитарную помощь и расширить гражданские проекты, направленные на реконструкцию и развитие согласно модели стратегии по Афганистану, предложенной во время председательства Астаны в ОБСЕ в 2010 году2.

Однако в случае с Таджикистаном и Узбекистаном, ситуация значительно сложней. Если к власти в Афганистане вновь придут талибы, Узбекистан окажется перед выбором между конфронтацией и примирением. Противостояние будет означать участие узбекской общины в Афганистане в формировании преемника «Северного альянса». Узбекское правительство может предпочесть и тактику примирения в надежде, что талибы будут больше заняты внутренними проблемами и не попытаются свергнуть узбекский режим, оказывая поддержку исламистской оппозиции в стране1. Также одной из основных задач Узбекистана является то, чтобы независимо от характера режима в Афганистане сохранить проекты по поставкам электроэнергии и уберечь инвестиции в железнодорожный транспорт. Узбекистан также надеется повысить свою геополитическую значимость на основе финансовой и стратегической выгоды, извлекаемой из Северной сети поставок, которая гарантирует стране центральное положение в регионе, а также обеспечить долгосрочное участие США.

Правительственные круги Таджикистана в свою очередь считают, что Афганистан является для их страны как залогом стабильности, так и возможной причиной нестабильности страны в силу тесных связей населения этих двух государств. Если между афганскими таджиками и правящим режимом в Кабуле возникнет конфликт, Душанбе будет крайне сложно сотрудничать с талибами. В случае гражданской войны Таджикистан может превратиться в запасную базу для мятежей афганских таджиков. Также между Таджикистаном и Узбекистаном может усилиться конкуренция за поставки электроэнергии, так как обе страны используют Афганистан как внешнеполитический инструмент 2.

В третьей главе настоящей дипломной работы автор, опираясь на достоверные источники, постарался оценить угрозы, которые могут возникнуть не только для Центральной Азии, но и для сопредельных государств после 2014 года. Все вышесказанное приводит к заключению о том, что ответственным за все происходящее далее будет все мировое сообщество, и именно оно обязано найти способы продвигать конструктивное сотрудничество между Центральной Азией, Афганистаном и другими соседними государствами. Ведущие мировые державы должны сосредоточиться на тех сферах, в которых можно обеспечить долгосрочное участие местных институтов и организаций граничащих государств, в особенности представителей гражданского общества, потому как они естественным образом являются единственными проводниками устойчивых и долгосрочных решений.

Заключение


Подойдя к заключению, опираясь на все вышесказанное, мы можемв поной мере утверждать, что Центральная Азия не только один из регионов мусульманского мира, но и неотъемлемая часть всей мусульманской цивилизации. Исходя из определения мусульманского мира по критериям большинства населения, Центральная Азия, с некоторыми оговорками о действительной религиозности тех или иных частей региона, является преимущественно мусульманским регионом, где население, по крайней мере, в традиционном и обрядовом смысле причисляет себя к мусульманам. На историко-культурном уровне Центральная Азия и субрегион «Ферганская долина», в частности, однозначно является не только ареалом исторического распространения ислама пришедшего извне, но и сама на определенных этапах исторического развития выступала, мощным источником дальнейшего его распространения.

Советской период «перестройки» явился своего рода трамплином для развития национальных исламских институтов, возрождения ислама в целом, в каждой из республик Центральной Азии. В тоже же время в эти годы ослабление центральных властей и борьба против СССР внешних сил спровоцировали появление в регионе первых зачатков радикального ислама. Центром распространения исламизма явился, не раз упоминавшийся, субрегион «Ферганская долина», прежде всего г. Наманган (Узбекистан), а катализатором выступили внешние силы, представляющие собой как исламские государства, так и США в частности. Именно с этого времени и далее после крушения Советского Союза в регионе начали действовать организации исламистов. Политизации ислама в Центральной Азии в постсоветский период способствовал целый комплекс объективных причин, которые были освещены в данной главе автором настоящей дипломной работы. Все эти причины создали возможность для распространения и потенциального развития в регионе радикального ислама.

Характеризуяконкретно само устройствообщественно-политической жизни Центрально-Азиатского региона постсоветского периода, с учетом всех значительных изменений его структуры, делается вывод о том, что, с одной стороны, инициаторами более плотного внедрения ислама в политическую жизнь региона, выступилисами политические элиты, стремившиеся с его помощью утвердить новую национальную и государственную идентичность. В этом стремлении они способствовали образованию национальных духовных управлений (Муфтиятов), строили и восстанавливали мечети и медресе, поддерживали духовенство. С другой же стороны, была образована оппозиция, которая практически во всех субъектах приняла формы радикального исламизма. Были созданы новые и постепенно укрепились первоначально созданные экстремистские организации, которые принялиучастие в гражданской войне в Таджикистане, вторжениях в Киргизию и Узбекистан, государственных переворотах в Киргизии, терактах повсюду в регионе. Борьба с ними в настоящий момент является одной из наиболее важных задач в деле обеспечения региональной безопасности в Центральной Азии. Таким образом, нами был рассмотрен уже политизировавшийся ислам в действии.

Также автор, опираясь на достоверные источники, постарался оценить угрозы, которые возникают для Центральной Азии, в связи с событиями, которые разворачиваются на территориях сопредельных с регионом государств. Сказанное приводит к заключению о том, что ответственным за многое из того, чтопроизошлоза двадцать один год независимого существования Центрально-Азиатских республик и что может произойти и в последующие годы, будет все мировое сообщество, и именно оно обязано найти способы продвигать конструктивное сотрудничество между Центральной Азией, Афганистаном и другими соседними государствами. Ведущие мировые державы должны сосредоточиться на тех сферах, в которых можно обеспечить долгосрочное участие местных институтов и организаций граничащих государств, в особенности представителей гражданского общества, потому как они естественным образом являются единственными проводниками устойчивых и долгосрочных решений.

До сих пор для государств Центральной Азии особо остро стоит вопрос социально-политической, культурной и этнической консолидации. И мы пришли к выводу, что в настоящее время не существует устойчивого баланса между государственной властью и общественно-социальным фактором, в том числе и исламским, поэтому вероятность всякого рода «эксцессов» сохраняется.

В соответствии с объективным подходом к изучению проблемы исламизма в переходных обществах Центральной Азии и влияния внешних факторов на них, мы можем говорить о существовании двух составляющих этого явления: с одной стороны, существуют объективные, закономерные в переходных условиях процессы религиозного возрождения (имеется в виду как сам процесс, так и крайние формы его проявления), с другой - использование различными силами, как внутренними, так и внешними, религиозного фактора с целью продвижения своих политических и геополитических интересов в Центрально-Азиатском регионе. Данная сложившаяся ситуация остается неизменной и по настоящий день. Таким образом, последующее развитие основной проблематикиосвещенной темы настоящего исследования остается открытым для дальнейшего изучения.



Cписок использованных источников и литературы


1.Назарбаев высказался против хиджаба и паранджи. URL: #"justify">2.Османов Магомед-Нури. Коран. М., 2011.

.О религиозной деятельности и религиозных объединениях: Закон Республики Казахстан от 11 октября 2011 г. №483-IV.URL: #"justify">.spinform.ru/show_doc.fwx? rgn=933. (Дата обращения: 20.04.2014).

.О противодействии экстремизму: Закон Республики Казахстан №31-III ЗРК от 18 февраля 2005 г.URL:#"justify">.spinform.ru/show_doc.fwx? rgn=677. (Дата обращения: 20.04.2014).

.О свободе вероисповедания и религиозных организациях в Кыргызской Республике: Закон Кыргызской республики №282 от 31 декабря 2008 г.URL: #"justify">.spinform.ru/show_doc.fwx? rgn=455. (Дата обращения: 21.04.2014).

6.О свободе совести и религиозных организациях: Закон Республики Узбекистан. URL: #"justify">7.О свободе совести и религиозных объединениях: Закон Республики Таджикистан №489 от 26 марта 2009 г.URL: #"justify">.О свободе вероисповедания и религиозных организациях: Закон Туркменистана от 21 октября 2003 г.URL: #"justify">.О свободе совести и религиозных организациях: Закон Республики Узбекистан от 1 мая 1998 г.URL: #"justify">10.Соглашение Президента Республики Таджикистан Э.Ш. Рахмонова и руководителя объединенной таджикской оппозиции С.А. Нури по итогам встречи в Москве 23 декабря 1996 г. 23 декабря 1996 г. // Внешняя политика России: сб. документов. 1996: Министерство иностранных дел Российской Федерации. М.: Международные отношения, 2001.

11.Указ Президента Таджикистана о создании бригады особого назначения. 1 мая 1992 г. // Вечерний Душанбе. 1992.

.Абаиши С. Исламский фундаментализм в Центральной Азии: причины распространения, прогнозы на будущее // Центральная Азия и Кавказ. Алматы, Казахстан. №2 (20). 2002.

.Абазов Р.Ф. Исламское возрождение в центрально-азиатских новых независимых государствах // Полис. 1995. №5.

14.Абишева М., ШаймергеновТ. Религиозно-политический экстремизм в странах Центральной Азии: анализ причин распространения // Центральная Азия и Кавказ. №6 (48), 2006.

15.Адылова А.А. Исламское возрождение в Узбекистане в постсоветский период. URL:#"justify">.idmedina.ru/books/materials/turkology/1/vostok_adilova.htm. (Дата обращения: 13.04. 2014).

.Азимов Н. Этнотерриториальные параметры безопасности в Центральной Азии. // Сб. ЦГИ. Безопасность в Центральноазиатском регионе: опыт и практика в решении этнополитических конфликтов (матер.III Межд. науч. конференции, Душанбе, 8-10 июля 2004 г.). Душанбе, 2005.

17.Акмалов Ш. Афганистан: этапы урегулирования и последствия «постконфликтной ситуации» // Центральная Азия и Кавказ. №3 (45). 2006.

.Байдаров Е. Исламизация государств Центральной Азии: тенденции и перспективы // 21-й ВЕК. №4 (29). 2013.

19.Бартольд В.В. Мусульманский мир. Т. VI, М., 1966. С. 143.

20.Батунский М. «Россия и ислам», М.: Прогресс - Традиция, том 1, 2003.

.Белоглазов А.В. Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии, Казань, 2013.

.Белокреницкий В.Я., И.В. Зайцев, Н.Ю. Ульченко. Исламский фактор в истории и современности. М., 2011.

.Егорин А.В. Ислам и политика // Институт востоковедения РАН, 2001.

.Бибикова О. «Ваххабизм» в СНГ. Ислам и политика (взаимодействие ислама и политики в странах Ближнего и Среднего Востока, на Кавказе и в Центральной Азии, М., 2012.

.Боришполец К.П., Бабаджанов А.Я. Миграционные риски стран Центральной Азии: Аналитические записки, М., 2007.

.Вейцель Р. Возрождение ислама в Кыргызстане // Ислам в Содружестве Независимых Государств. 2011. №4 (5). URL: #"justify">27.Габдуллин Эльдар. Абирова Аида. Трансформация американской политики в Афганистане: риски безопасности для Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. №3. Т. 14, М., 2011.

.Джалилов К. Исламский фактор в геополитических интересах политических сил. Сб. ЦГИ. Проблема безопасности в геополитическом комплексе Центральной Азии. Душанбе, 2004.

29.Джекшенкулов А.Д. Кыргызская дипломатия в эпоху вызовов // В конце недели. №1 (21891). 2006.

.Джекшенкулов А.Д. Новые независимые государства Центральной Азии в мировом сообществе. Монография. М., 2000.

.Добронравин Н. СССР после распада. Демократия по-узбекски. Война с террором и смена партнеров // Дело. М., 2006. №438.

.Долмов С. Ислам против ислама. URL:#"justify">.ru/expert/2013/01/islam-protiv-islama/. (Дата обращения: 21.05.2014).

.Дундич А. Таджикистан: мир без процветания. URL: #"justify">.Дюшенбиев С. Ислам в современном Кыргызстане: состояние и проблемы. URL: #"justify">35.ДэвисДж., СвинейМ. Центральная Азия в стратегии и оперативном планировании США // Институт анализа внешней политики. Вашингтон, 2004. URL: #"justify">.Евсеев В.В. Авторитаризм в Центральной Азии (на примере Казахстана) // Политология. 2013.

37.Жданов С.А. Исламская концепция миропорядка // Международные отношения. 2003.

.Зеленков М.Ю. Религиозные конфликты: проблемы и пути их решения в начале XXI века (политико-правовой аспект). Воронеж, 2007.

.Земсков В.Н. Стратегия США в Центральной Азии // Международные отношения. URL: http: #"justify">.Избаиров А.К. Религиозный фактор в Казахстане: влияние радикальных религиозных организаций // ВесникКарГУ. 2007.

.Ислам против ислама. URL: #"justify">.ru/expert/2013/01/islam-protiv-islama/djfui/html. (Дата обращения: 15.03.2014).

.Каримов И. Узбекистан на пороге XXI века. Угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса. Ташкент, 1997.

43.Кашмир - история вопроса. URL: #"justify">.islam.ru/content/history/cash. mir/html. (Дата обращения: 12.05.2014).

.Князев А. Государственный переворот 24 марта 2005 г. в Киргизии. Изд. 2-е, исправл. и доп. Бишкек, 2006.

45.Малашенко А.В. Бродит ли призрак «исламской угрозы» // Московский центр Карнеги, №2. 2004.

.Малашенко А.В. Исламская альтернатива и исламский проект // Весь мир. 2006.

.Малашенко А.В. Ислам и политика в государствах Центральной Азии. URL: #"justify">.ca-c.org/journal/cac-05-1999/st_11_malashenko.shtml. (Дата обращения: 22.04.2014).

.Малашенко А.В. Центральная Азия: на что рассчитывает Россия? М., 2012.

.Малашенко А.В., М.Б. Олкотт «Ислам на постсоветском пространстве: Взгляд изнутри» / Под ред.; Московский центр Карнеги. М., 2001.

50.Майтдинова Г.М. Этнополитический фактор, как проблема безопасности Центральной Азии // Безопасность в Центральноазиатском регионе: опыт и практика в решении этнополитических конфликтов. 2005.

.Майтдинова Г.М., Сангинов Б.Б. Этнотерриториальный фактор в комплексе проблем безопасности Центральной Азии //ExOrienteLux. 2011.

.Маликов К.К., Усубалиев Э.Е. Идеологические аспекты развития мусульманской общины Кыргызстана // Вестник КРСУ. 2008, Т. 8. №3.

53.Манкофф Дж. Политика США в Центрально Азии после 2014 года // ProetContra. М.Ц. Карнеги. М., 2013.

.Ларюэль М. Внешняя политика и идентичность в Центральной Азии // ProetContra. М.Ц. Карнеги. М., 2013.

55.Ляруэль М., Пейруз С., Аксенова В. Отношения Афганистана и стран Центральной Азии: какую роль может сыграть ЕС? //EUCAM.М.Ц. Карнеги. 2013.

.Ларуэль М., Пейруз С. Региональные организации в Центральной Азии: характеристики взаимодействий, дилеммы эффективности (научный доклад). Бишкек, 2013.URL:#"justify">.ucentralasia.org/downloads/UCA-IPPA-WP-10-RegionalOrganizations-Rus.pdf. (Дата обращения: 23.04.2014).

57.Международные отношения в Центральной Азии. События и документы // Международные процессы. 2011.

.Мирский Г.И. «Политический ислам» и западное общество // Политические исследования. №1. 2002.

59.Сюкияйнен Л. «Ислам и перспективы развития мусульманского мира». URL: #"justify">.Назаров Т.Н. Рыночная экономика и международное сотрудничество. Душанбе. 2007.

.Назаров Т.Н. Таджикистан: экономический рост, интеграция и региональное сотрудничество. - Душанбе: УИ МИД РТ, 2004.

.Назаров Т.Н. Сатторзода А.С. Дипломатия в Центральной Азии. Душанбе, 2006.

.Наумкин В.В. Радикальный ислам в Центральной Азии: опыт, состояние, перспективы (науч. док.). Алма-Ата, 2007. URL: #"justify">.Ниязи А. Возрождение ислама в Таджикистане: традиция и политика // Центральная Азия и Кавказ. 1999. №5 (6).

.Новиков И.А. Исламский мир и среднеазиатские государства СНГ и Азербайджан. URL: #"justify">04-04/hdi98.htm. (Дата обращения: 25.05.2014).

.Новопрудский С. Новый Туркестан как защита против московского диктата // Независимая газета, 6 января 1994.

67.Особенности политического ислама в Центральной Азии. URL: #"justify">68.Осипов А.Г. Ферганские события: конструирование этнического конфликта. URL: #"justify">.ru/info/people/osipov/1172304934.html/ (Дата обращения: 18.05.2014).

.Олкотт М.Б. Государства Центральной Азии идут своим путем // Центрально - Азиатские исследования. М., 2013.

70.ОмидвариниаМ-Дж. Нетрадиционные факторы, влияющие на безопасность в Центральной Азии: Точка зрения Китая // Аму-Дарья, 2003, №14., с 75.

71.Официальная хроника. 16 августа 2000 г. // Дипломатический вестник. 2000. №9.

72.Ошскаярезня 1990 года. Хронология трагедии URL: #"justify">73.Панарин С.А., Полывянный Д.И. Безопасность на Западе, на Востоке и в России: представления, концепции, ситуации: материалы международной конференции. Иваново, 2013.

74.Панфилова В. Исламские фундаменталисты готовят прорыв в Центральной Азии // НГ-Религии. №7. 2005

75.Пластун В. Центрально-Азиатский регион: в поисках стабильности // Центральная Азия и Кавказ. №2 (56). 2008.

76.Приего А. Пакистан между региональными комплексами безопасности Центральной и Южной Азии // Центральная Азия и Кавказ. №6 (60). 2008.

77.Пономарев В. Туркменские власти и Ислам: начало противостояния? URL: #"justify">.memo.ru/hr/politpr/cntrasia/tu000410.htm. (Дата обращения: 15.04.2014).

78.Права человека в Таджикистане. После событий гражданской войны 1992 г.: доклад Хьюман Райс Вотч; Хельсинки Вотч (HumanRightsWatch / Hel-sinkiWatch) //HumanRightsWatch/HelsinkiWatch, Memorial, 1994.

.Расулов С. Светско-исламский диалог в Таджикистане. URL: #"justify">80.Россия недооценивает опасность, идущую с юга. Геополитические последствия распада СССР // Независимая газета, 15 сентября 1994.

.Руководители ИДУ: Джума Намангани (Ходжиев) и Тахир Юлдашев (Мухаммад ТахирФарук). URL: #"justify">.Рудов Г. Проблемы исламизации в Центральной Азии. URL: #"justify">.observer.materik.ru/observer/N7_2006/7_10.HTM. (Дата обращения: 15.04.2014).

.Сидоров О. Исламский фактор во внутриполитической стабильности государств Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2007. №1 (49).

.Саидмурадов А.Л. Эволюция политики США в отношении Республики Таджикистан: Дис.; канд. полит. наук. М., 2012.

.Саидмурадов А., Пусева Е. Концепция большой Центральной Азии во внешней политике США в центрально-азиатском регионе // Центральная Азия и Кавказ. №3. Т 13. 2010.

.Сангинов Б. Ферганский фактор и безопасность Центральной Евразии. URL: #"justify">.Сатановский Е. Дестабилизация Центральной Азии. URL: #"justify">.Сидоров О. Исламский фактор во внутриполитической стабильности государств Центральной Азии.науч. жур. «Центральная Азия и Кавказ» №1 (49). 2007.

.Суфийскиетарикаты и вопрос присоединения к ним. URL: #"justify">90.СюкияйненЛ. Ислам и терроризм: союзники или противники? URL: #"justify">.Сюкияйнен Л. «О правовых средствах борьбы с исламским экстремизмом и основных направлениях государственной политики в отношении ислама». URL: #"justify">.Тарик А. Столкновение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность; пер. с англ. А.В. Старосты. М., 2006.

93.Табышалиева А. Центральная Азия: новое пространство для сотрудничества. Бишкек, 2000.

.Тодуа З. «Хизбут-Тахрир» в Центральной Азии. URL: #"justify">-r-p.ru/page/stream-trends/index-8725.html. (Дата обращения: 1.05.2014).

95.«Тюльпановая революция» в Киргизии. URL: #"justify">96.Троцкий Е.Ф. Центральная Азия в системе международных отношений: Дис. канд. ист. наук. Томск, 2003.

97.Тукумов Е.В. Религиозно-политический экстремизм как угроза региональной и национальной безопасности стран Центральной Азии: Дис. канд. полит. наук., Алматы, 2004.

98.Усмонов Ф.И. Исламский фактор и проблемы обеспечения международной безопасности в Центрально - Азиатском регионе.URL: #"justify">99.Ушаков В.Н. Политический ислам в Центральной Азии: основные факторы и перспективы. Дис. канд. полит. наук. М., 2005.

100.Фальков М. Исламское движение Узбекистана (ИДУ). История, финансовая база и военная структура // Независимая газета. 2008.

.Хайретдинов Д.З. Ислам как фактор государственной политики стран Центральной Азии: пример Таджикистана // Ислам в современном мире №1 (11). 2008. URL:#"justify">.Халид А. Ислам после коммунизма: религия и политика в Центральной Азии, Спб, 2010.

.ХантингтонС. Столкновение цивилизаций или переустройство мирового порядка. М., 1996.

104.Хохлышева О.О. Ислам и международное публичное право. URL: #"justify">.ЧолпонЧотаева. Ислам: религия, традиция или цивилизация. URL: #"justify">.auca.kg:8080/dspace/bitstream/article.pdf. (Дата обращения: 12.04.2014).

106.Шарипов А.Л. Сотрудничество стран Центральной Азии по обеспечению региональной безопасности. // Сб. ЦГИ. Проблема безопасности в геополитическом комплексе Центральной Азии. Душанбе, 2004.

.Шерматова С. Кто, с кем и за что воюет в Таджикистане // Московские новости. М, №6. 1996.

108.Шмелёв Б.А., Симон М.Е. Влияние внутриполитических процессов на внешнюю политику постсоветских государств (научный доклад). М., 2013.URL: #"justify">.org/publikaczii/nauchnye-doklady/jfk940/vlijani/pdf. (Дата обращения: 12.04.2014).

109.Шмулевич Авраам. Станет ли Центральная Азия исламистской? URL: #"justify">110.Эсенаманова Н. Ислам в Центральной Азии: история и современность. Бишкек, 2003.

.Эсенаманова Н.С. Ислам в Центральной Азии в условиях глобализации: Дис.; канд. полит. наук. Бишкек, 2004.


Выпускная квалификационная работа "Исламский фактор" во внутренней и внешней политике постсовет

Больше работ по теме:

КОНТАКТНЫЙ EMAIL: [email protected]

Скачать реферат © 2017 | Пользовательское соглашение

Скачать      Реферат

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ СТУДЕНТАМ