Дискриминация профессиональных прав ученых как фактор «утечки умов»
Дискриминация профессиональных прав ученых как фактор «утечки умов»
А.Г. Аллахвердян, Н.С. Агамова
Процесс адаптации российской науки к условиям рыночной экономики сопровождается существенными трансформациями как на уровне научного сообщества в целом, так и в социальном положении ученых. Вопреки Конституции Российской Федерации (1993), гарантирующей свободу «литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества» (статья 44), и недавно принятому федеральному закону «О науке и государственной научно-технической политике» [1] в реальности права ученых на творческий труд оказываются недостаточно социально защищенными. Слабая профессиональная защищенность ученых противоречит не только российской Конституции, но и таким международно признанным документам, как «Хартия научных работников», «Декларация прав и обязанностей ученых» [2], «Рекомендация о статусе научных работников» [3].
Первые два документа – Хартия и Декларация – были разработаны Всемирной федерацией научных работников, являющейся своеобразным «интернациональным профсоюзом» научных работников. В Декларации прав и обязанностей ученых «научный работник определяется как человек, имеющий необходимую квалификацию и профессионально занимающийся естественными, техническими и общественными науками, фундаментальными и прикладными исследованиями, либо подготовкой научных кадров». На Генеральной ассамблее этой федерации в 1969 г. было выражено пожелание, чтобы Декларация стала международной рекомендацией, ратифициро ванной правительствами государств – членов Организации объединенных наций. Оно было реализовано благодаря включению важных пунктов Декларации в специально разработанный документ «Рекомендация о статусе научных работников».
Хотя «Рекомендация» и другие правовые документы внесли и вносят значительный вклад в за щиту прав научных работников, необходимо отметить, что их цели не во всех странах реализуются в полном объеме. При этом особая ответственность в области защиты прав ученых и создания благоприятных условий для проведения научных исследований ложится на правительства государств.
В указанных международных и российских документах содержит ся перечень прав и свобод ученых, необходимых для успешной научной деятельности. Отметим наиболее значимые из них:
– право на свободу научных дискуссий в условиях отсутствия идеологического диктата;
– право свободно общаться и обмениваться научной информацией;
– право свободно выезжать за границу для продолжения своей научной работы;
– право на участие в открытых конкурсах научных проектов;
– право на вознаграждение в соответствии с образованием, положением и результатами труда;
– право на публикацию результатов научных исследований;
– право использовать результаты исследований в сфере практики;
– право на осуществление научной деятельности в благоприятных условиях.
В советской России в доперестроечный период большинство этих прав вопреки тому, что декларировалось партийно-государственными органами управления наукой, не соблюдалось, отмечает М.Г. Ярошевский (см. [4]). Под непосредственным контролем этих органов доминировала установка на противопоставление советской науки западной, как враждебной по своей классовой природе. Постулировалось, что в основе последней лежит единственно научное, диалектико-материалистическое мировоззрение. В условиях «холодной войны» с этим сочеталась установка на враждебное отношение к западным ученым как реально, либо потенциально связанными с зарубежными разведывательными службами. Культивировавшаяся в этом социоидеологическом контексте подозрительность по отношению к западным коллегам существенно препятствовала реализации учеными права на свободное общение и обмен научной информацией. Вся корреспонденция, хотя бы и носившая сугубо профессиональный характер, перлюстрировалась. В тех случаях, когда предполагалось, что из нее может быть извлечена информация, даже не содержащая государственной тайны, но способная стимулировать новые научные решения, на отправку подобной корреспонденции накладывалось вето. Если же в действиях автора усматривался умысел, он становился объектом преследований, а то и репрессий.
Всячески поощрялись доносы, открывавшие путь к научной карьере и позволявшие посредственностям компенсировать интеллектуальное бесплодие. Для этой категории научных работников предоставлялась возможность поездок за рубеж, где, участвуя в научных симпозиумах, конференциях, конгрессах, они фактически выполняли функцию надзора и контроля за другими членами делегации с тем, чтобы по возвращении в Россию представлять отчеты о результатах своих наблюдений. Поскольку выезжавшие для научных контактов за рубеж были осведомлены о том, что их общение с зарубежными коллегами контролируется и может иметь на родине негативные последствия, свое право на свободный обмен научной информацией они сколько-нибудь эффективно реализовать не могли. При этом следует иметь в виду, что уже сам выезд за рубеж был обставлен различными препятствиями и требовал прохождения целой иерархии инстанций, функции которых сводились к тому, чтобы «просеивать» корпус научных работников под углом зрения их политической благонадежности и наличия у них аппарата внутренней цензуры, призванной решать вопрос о том, какой информацией допустимо обмениваться с западными учеными. Вполне понятно, что это деформировало процессы свободного обмена и информацией, являющиеся предпосылкой нормальной включенности отечественных ученых в естественное функционирование международного научного сообщества. К важнейшим факторам его успешной деятельности относится обеспечение права ученых на свободное, критическое обсуждение воззрений, принятых сторонниками различных теорий и исследовательских программ. Но именно этого важнейшего права лишались люди науки в условиях тоталитарного общества. С присущим идеологии этого общества лицемерием прокламировалась свобода научных дискуссий. В действительности же во всех случаях культивировался стиль «черно-белого» мышления, требовавший делить их участников на противостоящие друг другу группы, приверженцев одной из которых (попавших в «черный список») надлежало изобличать, тогда как приверженцам другой следовало выступать в роли разоблачителей, поскольку они считались априорно правыми. Положение «обвиняемых» (поскольку такого рода дискуссии превращались в судилища) становилось трагическим, им приходилось либо каяться, даже если это не соответствовало ни истине, ни убеждениям, либо, сохраняя свои убеждения, становиться жертвой дискриминации и административных преследований, вплоть до лишения их возможности вести научную работу. Неизменно находились ученые, которые в интересах самоутверждения, а порой в надежде занять административный пост в науке и связанные с ним привилегии сразу же дискредитировали попытки своих мужественных коллег при любой возможности сопротивляться тому, что было предписано заранее готовым «сценарием», апробированным идеологическими органами.
Таким образом, в течение многих лет развитие научных исследований в бывшем Советском Союзе происходило в условиях, когда права ученых, признанные непременным условием реализации этими учеными своего творческого потенциала, не только систематически нарушались, но и рассматривались органами власти в качестве опасных для господствующего режима (см. [4]).
Со второй половины 1980-х гг., в особенности после распада Советского Союза в 1991 г. положение с правами ученых изменилось, поскольку партийно-государственные органы не удерживали более научное сообщество в «узде» идеологического контроля и манипулирования. Однако нежданно на смену прежнему диктату пришел финансово-экономический диктат, обусловивший существенное нарушение иных прав ученых. Резко ограничились возможности осуществления эффективной научной деятельности из-за неблагоприятных материально-технических условий, права на адекватную оценку и награждение труда ученого в соответствии с уровнем его образования, квалификации и научной результативности. После распада СССР правительство постсоветской России, столкнувшись с острым дефицитом бюджетных средств, резко снизило ассигнования на науку. И это не удивительно, ибо в предшествующий советский период не были разработаны законодательные акты, четко регулирующие взаимоотношения между органами власти и сферой, именуемой «Наука и научное обслуживание». В частности, законодательно не был зафиксирован определенный, минимально допустимый процент госбюджетных средств, выделяемых на науку.
Следует отметить, что в СССР размер ассигнований на науку фиксировался в зависимости от идейно-политических установок, предопределяющих разработку очередного пятилетнего плана. Но если в рамках плановой экономики, несмотря на отсутствие законодательных нормативов, призванных социально защитить научное сообщество, профессиональные права ученых как-то учитывались, то в условиях перехода к рыночной экономике картина изменилась в негативном направлении. Наука оказалась на периферии государственных приоритетов. Ей негласно было предложено, как и другим бюджетным отраслям, «кормить себя». В условиях отсутствия развитой рыночной инфраструктуры это не дало, да я не могло дать позитивных результатов.
Законодательный вакуум в развитии постсоветской науки был заполнен лишь 13 июня 1996 г., когда вышел президентский указ «О доктрине развитая российской науки», где, в частности, отмечалось, что «государство рассматривает науку и ее научный потенциал как национальное достояние, определяющее будущее нашей страны, в связи с чем поддержка развития науки становится приоритетной государственной задачей [5]. Через месяц, 12 июля 1996 г., впервые в истории России ее законодательный орган – Государственная дума – приняла специальный федеральный закон «О науке и государственной научно-технической политике», призванный регулировать отношения между органами государственной власти и субъектом научной деятельности – научным социумом. В законе «О науке» декларируется, что государство обязуется финансировать НИОКР гражданского назначения «в размере не менее четырех процентов расходной части бюджета» [1]. Если Конституция России – высший закон российского общества, то закон «О науке» – это высший закон научного сообщества, его своеобразная «отраслевая» конституция, которая должна неукоснительно выполняться.
Здесь справедливости ради следует учесть «бюджетную поправку» академика М.П. Кирпичникова, бывшего министра науки и технологий (законодательно не зафиксированную). Он отмечал, что когда в 1996 г. закладывалось финансирование науки в размере 4% от бюджета (включая расходы по двум разделам: 1) фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу и 2) научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в области космической деятельности), то по традиции один из четырех процентов бюджета шел на НИОКР в области космической деятельности. Сейчас же космос в бюджете прописан отдельной строкой, поэтому корректнее «говорить о трех процентах». Но «даже три процента, – подчеркивает Кирпичников, – я думаю, это не тот показатель, который мог бы удовлетворить науку» [7, c. 8]. И в предлагаемом им «3% минимуме» закона о науке ассигнования на «федеральные исследования и содействие научно-техническому прогрессу» являются далекими от реализации (см. табл. 1).
Таблица 1. Ассигнования по разделу «Фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу» федерального бюджета «до» и «после» принятия закона «О науке» (в %)